— Да чтоб тебе пусто было! Гнилья наложила! Чтоб ты сама и дети твои…
— Авдотья Васильевна, доброго здоровьица! Что случилось у вас? Шумите сильно.
Бабушка смущённо заулыбалась и заюлила:
— А… я… э… вот… Люди, говорю, недобрые какие. Ну как так можно? Попросила взвесить мне шесть помидорчиков, а она гнилых подсунула, где же она совесть-то её? А? Батюшка?
Авдотья Васильевна возвращалась с рынка. Купила овощей, фруктов и молока. Присела отдохнуть на лавочку и стала разглядывать свои покупки. Тут она и заметила гнилые помидоры. И стала ругаться на всю улицу.
— А вы ей здоровья пожелайте! Она и исправится, глядишь! — улыбнулся священник и пошёл своей дорогой. Он направлялся в магазин, ему нужно было кое-что купить для церковных нужд.
Хоть он был и без рясы, но Авдотья Васильевна его сразу узнала. Его все знали, кто ходил в местный храм. Хороший он был человек. И очень добрый.
— Э-эх! — покачала головой старушка и с досадой бросила помидоры, которые держала в руке, в свою сумку. — Здоровья ей желать! Ещё чего! Да что б она сд-охла, курва!
***
— Куда прёшь, окаянная! В штанах, да накрашенная! Совсем стыд потеряли!
— Я только спросить… — симпатичная девушка в джинсах открыла тяжёлую створку храма и заглянула внутрь. Служба только что закончилась и в храме ещё стояли люди. — Мы… мы венчаться хотели. Я узнать, можно ли прийти в…
— Нельзя так ходить в храм, слышишь?! Венчаться? Небось не расписанные? Тогда нельзя. Сейчас что только не вытворяют, а потом в церковь идут! Умойся, платок надень, тогда приходи! Да и занят сейчас батюшка, не ответит тебе.
Девушка, едва не плача, закрыла дверь храма и пошла в противоположную сторону. А Авдотья Васильевна, стоя в храме у самого выхода, глядя на иконы, продолжала бубнить и одновременно креститься, перемежая восклицания и обрывки молитв.
Она часто захаживала в церковь. Раньше, когда молодая была, совсем не бывала — не понимала и не хотела. Отмахивалась от матери что, мол, нечего там делать в храме! Советская власть не одобряет это дело. Но всё же она была крещёная. И когда, один за другим, не стало у неё отца, матери, а потом и мужа любимого, стала захаживать она в храм. То свечи поставит. То водички святой возьмёт. Псалтырь купила, иконы. И стала Авдотья Васильевна очень набожной.
Однако её сильно раздражали разные прихожане, которые ничего не соблюдали. Ходили, в чём попало, креститься не умели, болтали во время службы и не надевали платки. Свечи ставили неправильно и много всего ещё. Особенно злилась она накануне Пасхи. Приходило много людей святить куличи и яйца, и она всё время ворчала на них, оттого, что в другие дни они и «носа в храм не кажут», а тут нарисовались, не сотрёшь! Куличи в магазине понакупили, а надобно самим печь, да и не куличи это, а так, кексы! Разве это правильно?! Да и пост не соблюдали, небось. А туда же! Пришли!
— Что ты, Авдотья, ругаешься? В храме каждому место должно быть! Ты что, святая прямо?
Это другая прихожанка возмутилась, услышав, как ворчит пожилая женщина.
Авдотья ничего не ответила, а сама осталась при своём мнении. Просто это была жена главврача местной больницы. И с ней спорить бабушка не хотела. Она тоже часто захаживала в храм. Правда, по мнению Авдотьи, и ей не помешало бы соблюдать правила. «Губы намазала, эх! Как молодуха! А потом к иконам прикладываются… А уж за штаны, не знаю отчего батюшка на них не ругается! В юбке надо приходить, в юбке!!!» — мысленно укоряла Авдотья и усердно крестилась вместе со всеми, слушая песнопения.
— Ишь, натоптали! — Авдотья подметала в подъезде свою лестничную площадку. Хоть уборщица от ЖЭКа тут убиралась, но она приходила редко, а, по мнению бабушки, грязи было много. И она мела. И ругалась. И костерила всех, на чём свет стоит. — Где они лазают? Откуда земли столько? Ошмётками прямо. Вот вам! Вот! Вот!
Авдотья Васильевна замела грязь под коврик соседям. Под симпатичный рыжий коврик с забавным рисунком. В той соседней квартире жила семья: муж, жена и сын двенадцати лет. Хорошие добрые люди. На них тоже ворчала пожилая женщина.
— Пирогами пахнет из квартиры, сдобой! — потянула она носом. — Пост ведь идёт! Нехристи! Как так можно?! Потому и ходит она всё по поликлиникам, здоровья нет. А молодая ведь. Гляди что. Думают, просто так это всё!
В поликлинике бабушка и сама часто бывала. Не смотря на то, что постилась и всё соблюдала. И это больше всего возмущало Авдотью. А уж очереди!
— Куда прёшь, я сейчас заходить буду к врачу, у меня талон на семнадцать тридцать! Стой со всеми!
— Мне врач сказал зайти. Мне на минутку, — пролепетала молоденькая девушка, сжимая в руках кучу бумажек и направлений.
— Вы молодые! Постоите! Ничего. Что вы тут вообще делаете? Вот из-за вас записаться нельзя, всё занято. Какие могут быть у вас болезни? Работать надо! Всё норовят отлынивать. Мы работали и на больничных не сидели. Это сейчас бардак. Тунеядцы!
Девушка решила не связываться и послушно уселась на стульчик в коридоре…
***
— Дороги не чистят! Пойду жалобу напишу! Это что такое! — Авдотья пробиралась по льду и снегу из поликлиники домой. Весёлый дворник, надев наушники, улыбаясь, мёл припорошенную снегом противоположную улицу. Другой посыпал лёд песком. И их «достала» бабушка. Подошла и стала ругаться.
— Понаехали, работать не хотят, халурят!
Мужчины молчали и продолжали выполнять свою работу. Авдотья плюнула и пошла дальше, ворча и ругаясь.
— Зачем вы так? — сказала, шедшая по дороге, женщина. — Они очень стараются, смотрите, там дорога чистая.
— А тут грязная! И лёд! И каша из снега. Я чуть не упала. А-а-а-х!!!
Авдотья со всего маху грохнулась на дорожку. И сильно ударилась. Она всё-таки упала…
***
— Дуська, иди матери помоги! Дуська!
— Батя… я платье порвала… Это Анька! Это не я! Мы с ней подрались, она первая начала, Она камнями кидалась! А ещё, она огурец спёрла, — наябедничала девочка на сестру.
— Ах ты… Вот я тебе сейчас! Разве можно драться? А платье ведь новое было! — из дома вышла мать и, сорвав крапиву, принялась стебать голые коленки Дуси.
— Маманька не надо, я сама зашью!
— Неужто? Что-то ни разу не видала, как ты шьёшь! Лентяйка! Иди поросятам дай, голодные сидят.
— Ну, мамка! Почему я? А Анька?
Образ мамы стал удаляться, и вот Авдотья увидела себя в храме. Она совсем маленькая и ей всё интересно. Как свечи горят, как певчие поют, как батюшка красиво одет, и что он говорит.
— Бог в душе нашей. И важнее не то, что в рот входит, а то, что из него выходит, — священник вёл проповедь.
Дуська сопела и слушала, а потом вдруг в тишине громко спросила:
— Это как? Как выходит? Когда тошнит?
Все зашикали на девочку, а мать покраснела от стыда и потихоньку отвесила ей подзатыльник.
Батюшка улыбнулся и объяснил Дусе, что имеется в виду речь человека, слова. А то, что он ест, даже в Великий Пост, это дело второе. Главное не обижать ближнего своего, и не злословить.
Батюшка ещё много всего говорил, но мать поволокла Дуську к выходу. А дома она рассказала всем, как на службе дочка её опозорила. Бабушка снисходительно улыбалась, а отец ругался на Дуську и называл глупой и непутёвой…
***
— Скорая уже едет, — какая-то девушка бережно поддерживала Авдотью под голову.
— Не надо скорую, — слабым голосом сказала Авдотья Васильевна. Она открыла глаза и приподнялась.
— Голова не кружится? — спросила девушка. — Я так испугалась, вы ведь сильно упали и потеряли сознание. Наверное, головой ударились. Я вызвала скорую, но она что-то не едет.
Бабушка посмотрела на неё и густо покраснела. Это была та самая девушка, которую она не пустила без очереди к врачу.
— Прости, дочка… я…
— Ничего, — ободряюще улыбнулась она. — Бог простит. Так говорит моя бабуля. Как голова?
— Вроде ничего… Да… Главное не то, что в рот входит, то что выходит… — задумчиво проговорила бабушка и аккуратно встала на ноги. — А я ведь постилась. И в храм ходила. И всё соблюдала. И всё равно грохнулась. Чуть Богу душу не отдала, всех своих увидела…
— Бабушка! Вы только никуда не уходите! Скорая вот-вот приедет! Такие травмы не проходят бесследно. Надо провериться, — девушка обеспокоенно смотрела на пожилую женщину и крепко держала её под локоть.
А Авдотья Васильевна стояла и всё размышляла над словами батюшки из храма. Она словно увидела мир другими глазами…
Жанна Шинелева