Люба сидела опустив плечи и изредка шмыгала носом тихо- тихо, как мышка.
-А что теперь делать-то, Люб? Чё делать -то?- Василий, её муж, бегал по комнате, хлопая по — бабьи себя руками по бёдрам. -Люб, — останавливался он возле жены и пытался заглянуть ей в лицо, -Люб, а может это не правда всё, а? А может брешут, наговаривают, Люба?
-Всё правда, — упрямо сжав губы шепчет Люба, — правда.
-Ииии, под ла я, — кричит Василий и принимается бить Любу, та сидит молча, лишь качается из стороны в сторону, удары мужа приходятся везде, по рукам, спине, груди, она молчит, лишь слёзы текут градом по лицу её.
-Ооой, оёёёй, — кричит криком старуха, что сидит в углу, -оёёёй.
Это мать Любы.
-А я ещё думаю, что такое? Прибежала утром, расхристанная вся, глаза во, по плошке, я говорит, мама, у вас поживу…А оно вон чего…Любка, ну скажи ты…скажи п о д л а я, ить не было ничего, а? Скажи?
-Было, — тихо говорит Люба, а потом громко выкрикивает в лицо матери, — было, было, было.
-Оооой, — кричит мать, заливается слезами и закрывает лицо руками.- Опозорила, опозорила.
-Ты это, вон чего Любка, не смей, слышь…не смей перечить матери, — из другого угла выскакивает сухонький старичок с бородёнкой вперёд, он потрясает кулачками и кричит на Любу, скрываясь на писк. -Любка, ты что, матерь до сердешного приступа хошь довесть? Мать кажеть не було, значить не було.
-Было, было, было.
-Ты гляди, з а р а з а, кака, ты погляди. Не дочь ты мене, в таком рази, уходи, нету у тебя здесь никого, блуд ная ты, не было у нас таких в роду…
Люба молчит, опустив голову.
Василий же, издав крик раненой чайки, опять начинает бить Любу.
В избу врывается ещё одна старуха и сходу начинает голосить, как по покойнику.
-Ооой, сыночек, мой, Вассссееенькаааа, да на что же ты эту з м е ю подколодну пригрел, да што же энто тако делаться -то, а? Опозорила, опозорила на всю округу, да как же тебе бесстыдница в глаза -то людям и мужу с детьми смотреть не совестно?
Та за што же тебе сыночек тако наказание -то…Да пушшай у тебя бесстыжей глаза полопаются.
Ить тихой сапой, змеёй подколодной залезла в жильё наше, да ить из грязи выташшЫл, а она гляди кася чево…
-Это ково из грязи выташЫл? Это твой золотушный, мою Любку из грязи? Та на него же ни одна девка не глядела, он же у тебя пьяница запойный, она оттого Любка -то и загуляла от его, потому што сил не было всё это терпеть, непотребство.
Он же у тебя зассянец, как напьётся, так и надудонит полные портки, ково ты несёшь, из грязи оне выташшЫли, да тьфу на вас, правильно моя дочка и сделала…
Ходила, кружила, девку высматривала, силком заташшыла, из грязи…да тьфу на тебя.
Крик стоял до потолка, Люба так и сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, Василий, то подбегал к ней, ударял и опять отбегал, то просил её сказать, что не было.
— Было, — упрямо отвечала Люба, -было.
Пришла дочь, Леночка, тоже накинулась на Любу.
-Ну ты мать даёшь, совсем стыд потеряла, что устроила, мне как людям в глаза -то смотреть? Да меня засмеют теперь, другие боятся, чтобы дочь не была гулящей, а тут мать…ну устроила ты…
Люба сидела и молчала, слушая эти крики.
Она вспоминала.
Вот она девчонка махонькая, играют всей гурьбой на улице, она за старшего брата, Максимку всё прячется если что.
Васенька сидит на пенёчке, в шароварах тёплых, чулках, на голове платок, под подбородком завязанный, в рубашке с рукавом и в душегрее, а на улице жара стоит.
Мать Васеньку кутает, болезный он какой-то, никто не хочет играть с ним, дразнят мальчишку, обзывают дети, могут и прогнать.
Любанька, беловолосая, с облупившимся носом, с колтуном на голове и кое как завязанной атласной ленточкой на макушке, с жалостью смотрит на Васеньку и зовёт его играть.
Тот ковыляет на хиленьких ножках, преисполненный благодарности.
Так и повелось, Любанька для Васеньки, как нянька.
Он годом старше был, так мать его в школу не отдала, до восьми лет продержала, чтобы только он с Любаней вместе был.
Все настолько привыкли, что Вася с Любой вместе всегда, что не удивились когда они, решили пожениться.
— Любаня, на что он тебе, — говорила подружка Оля, — ты что? Он же золотушный, брось ты его.
-Не могу, мне его жалко, он так плакал, так умолял меня, не могу, я, Оля, ну как я его брошу.
Не сказать, что Люба была какая -то роковая красавица, но и не красивой она тоже не была, молодая, симпатичная девушка достаточно миловидная, с мягким и добрым характером, многие матери хотели бы себе такую невестку, да только мать Васенькина , словно коршун кружила над девчонкой, доченькой, да сношенькой с детства величала.
Знала, знала, старая, что никому не нужен её Васенька, воротят девки нос -то от него.
Мать тоже Любаню пытала, мол, подумай, точно нужон?
Смотрит глазищами своими серыми, да тихо улыбается.
А кому он ещё нужен, мама?
Василий почти сразу начал пить.
Сколько же Люба натерпелась от него, сколько вытаскивала отовсюду, между делом двоих деток родили, в те редкие дни, когда Васенька не пил и вроде за ум брался, на работе нигде не держался Васенька.
То тяжело, то заболел, то выгнали.
Любаня привыкла к жизни такой, а другой она и не знала.
Нет, она видела конечно, как у других, но думала что и у неё всё хорошо, думала, так и надо…
Она будто спала в каком-то коконе.
А потом проснулась.
Любане сорок лет недавно исполнилось, вроде и не отмечают говорят, да она и не привыкла свой день рождения-то отмечать.
Как-то повелось так.
Мать её родила, как сама признавалась, «само собой и так получилось».
Говорить про эти дела мать не хотела, до своих тринадцати лет, Любаня думала, что детей из пупка достают, а попадают они туда через рот, если есть много солёных огурцов.
Вроде и в деревне жила, а вот, наивная такая была.
Дружбы между старшей сестрой Алевтиной, Максом и Любаней, так и не случилось, слишком большая разница в возрасте.
Алевтине было семнадцать почти, когда Люба родилась, Максиму девять.
И если, Максиму приходилось следить за сестрой, то старшей сестре нет, она сразу дала понять, что не собирается вытирать сопливый нос.
Собралась и уехала в город, там в девятнадцать лет вышла замуж, родила двоих детей, изредка привозила их к матери.
Дети были капризными и разбалованными, обижали простодушную Любаню, которая была старше племянников на пару лет.
Максим заступался за сестру, потому что мать, боясь обидеть городскую дочь, во всём винила Любаню и часто несправедливо обижала девчонку.
Васенька же, наоборот, был залюбленным, единственным ребёнком у родителей, двадцать лет с лишним прожили без детей, смирились уже, но за год до рождения Любаши, родился Васенька у них…
Любаше не хватало любви, только она не знала об этом,она думала, что так и должно быть, единственный человек, который о ней мало — мальски заботился, это брат.
А потом и он ушёл в армию, там женился, приехал с женой и ребёнком.
Любаня уже была подростком, с торчащими в разные стороны, коротко стрижеными волосами, мать всегда коротко стригла Любаню, вся какая -то угловатая, острая, будто состоящая из локтей и коленок.
Ей некогда было возиться с девкой, и мать, и отец, много работали, купив гребёнку, обычную, мать велела закалывать волосы ей.
Любаня стеснялась того, что у неё начала появляться грудь и расти волосы…
Когда приехал брат с женой Любаня очень стеснялась их, сидела, забившись за печку.
Брат привёз разные наряды, его жена отмыла волосы Любане, запретив стричь девочку.
Мать теперь уже стеснялась и городскую сноху, пряча натруженные руки свои, она жаловалась, что нет времени заниматься девчонкой, растёт , как ковыль в поле, сама по себе.
Жена брата, Антонина, привела Любу в порядок, научила личной гигиене и многому другому.
А потом брат купил дом и они переехали, Любаня бегала в гости, но мать ругала, зачем, мол, надоедать даже била Любаню.
Вот так она с Васенькой и сдружилась ещё прочнее, мать его, Любаню то деточкой назовёт, то по головке погладит, то конфеточку в карманчик сунет, то пирожком угостит…
Вот так и жила Любаня, вроде и с виду-то благополучно, а на самом деле… да кто его знает, как там на самом деле…
Три года назад Вася бросил пить.
Жизнь Любани никак не изменилась…Всё как прежде, словно в болотине.
Вася, как и все бывшие запойные алкоголики, вдруг стал болеть яростно заботиться о своём здоровье.
Они вместе с матерью ходили по больницам, сдавали какие-то анализы, лечились, пили таблетки и натирались мазями.
Я Любане уже сорок…или всего сорок?
Работала она экономистом, выучилась в своё время, по настоянию Антонины, жены брата, мать гордилась Любой, а сначала проклинала и ругала.
Работала Любаня, как говорила её свекровь в чистоте и красоте, в конторе.
Женский коллектив, интеллигенция местная — бухгалтерия.
Были у них и мужчины, председатель, Пала Палыч, фронтовик, крепкий, как дуб старик, да Петька, водитель его, шофёр.
Вот этот Петька, всех девок, да баб молодых очаровал, а что, красавец, при машине, а что жена у него есть, так никто же не претендует, хотя некоторые и не прочь были бы отбить Петьку у живущей с вечно недовольным лицом Аннушки.
Женились они рано, как говорится по залёту.
Петька не нагулялся, и к тридцати годам тоже.
Валя никогда и глаз -то не поднимала, женщины шутили с Петей, он дарил им вкусняшки.
Однажды, подошёл к Любашиному столу и положил ей конфету » Мишка на севере».
Люба сухо поблагодарила и отдала секретарше Леночке, потом ещё принёс шоколадку и ещё.
А однажды, когда Любаня шла с работы, предложил подвезти.
Люба отказалась, а сердце ёкнуло.
А тут выпало так, что в район надо ехать было, отчёты сдавать, никто не мог, то заболел, то ещё что, пришлось Любаше, самой везти документы, председатель выделил машину.
Туда молчали, всю дорогу, а обратно…Петьку будто прорвало.
-Думаешь бабник я, кобель, — усмехнулся.
Да меня на Аньке отец заставил её жениться, мать моя тоже, распричиталась, мол, он вон, главврач, а я кто? Я доярка…Ай…сына люблю, а её нет, она знает об этом.
Думаешь легко так жить, вроде говорю себе, всё, больше никаких гулек, у тебя семья.
Приду домой, а она недовольная, губу нижнюю отклянчит и сидит, у неё всегда что-то болит…Ладно бы если правда…Сил нет…
Любаня слушала вполуха и отчего вспоминала свою жизнь, а Петька говорил, говорил, он будто вскрыл нарыв…
Любаня и сама не поняла, как оказалась в объятиях Петькиных.
А потом сбегала с работы, словно девчонка, первый раз такое почувствовала…Будто проснулась, вылезла из своего кокона.
Закончилась их сказка, сказал кто-то Аннушке, что мол Пётр твой, в пролеске, с Любаней милуется она и прикатила туда на велосипеде, застала их…
Люба не стала слушать что будет.
-Да ты даже сейчас не можешь ничего сказать, амёба, ну? Что ты припёрлась, увидела? Да? Убедилась…
Люба пошла быстро- быстро, с горящими щеками…
Она не думала о стыде, ни о чём не думала, просто шла.
Первый раз почувствовала, как это…быть любимой, тело отзывалось на все прикосновения Петины, знала, знала, что ненадолго…всё знала…Но никому и ни за что не отдаст эти минуты Любаня, пусть с ней останутся, потому и кричит, что было…было, было…
Схватил Васенька Любаню за волосы и тащит, та молчит, он плачет, слёзы вытирает, матери орут, отец бородёнкой трясёт, дочка вцепилась в руки отцу, кричит, чтобы не трогал, отпустил мать.
Вырвалась Люба, повернулась ко всем, посмотрела на родственников своих и пошла…
Тут же только она вышла и брат вошёл в избу.
Бледный весь.
-Где Любаня?
-Ой, сыночек, — заголосила мать…
-Убью…- заверещал Вася.
-Дядя Максим, он мамку бьёт…она ушла.
Крутанулся Максим, зыркнул на всех, вышел из дома, дочка следом.
-Куда она могла пойти?- спрашивает дядька Лену.
-Не знаю, — плачет Леночка.
Потом бежит в сарай и ужасно кричит…
Пришла Любаня в себя, лежит у брата, рядом сноха, дочка плачет…
-Ты что удумала, Люба, ты что…с ума сошла?
Плачут втроём, брат зашёл.
-Девки, а ну выйдите.
-Петя, — сипит Люба, — ты зачем здесь.
-Я…услышал что ты…что тебя, я от Аньки ушёл, Люба…в дом, к матери…Не могу так больше, пойдём со мной…Не бойся, я гулять не буду.
-Нет, Петя…не будет у нас с тобой ничего общего, я ведь понимаю всё прекрасно, ты прости меня, Петь…бабушка моя говорила, чёрного кобеля не отмоешь до бела, зачем людей смешить, Петя. И так, насмешила…Ты прощай, Петя, прощай. Спасибо за всё.
Вернулась Люба к Васе, а как? Он без неё пропадёт, в ногах валялся, звал назад, брат с женой не пускали, да посмотрела на всех глазами ясными и пошла.
-Видно крест мой такой, простите за неудобство причинённое.
Забыли все про это, ну поговорили, да успокоились.
Пётр от Аннушки уехал, звал Любаню собой, да та отказалась опять…
Василий немного возмужал, даже работу тогда нашёл себе, детей вырастили, внуков нянчат, никто уже и не вспомнит, что однажды Люба чуть не изменила свою жизнь, но не смогла…
Сидит, смотрит на внуков и говорит им, как любит их, и дочке с сыном говорит об этом.
Василий, глядя на Любаню, тоже начал говорить внукам, а потом и детям о любви своей.
Живут.
Сжились, корнями сплелись, мать Василия и родителей Любаниных схоронили, сестра, Алевтина, вдруг родниться начала, с Максимом и Антониной очень дружны всегда были…
Никто не вспоминает даже про тот проступок Любанин, будто и не было ничего.
Да, Люба помнит…Иной раз сядет и подумает, было…ведь было…