Ровно в половине второго Миша приметил женщину в сером мохеровом берете и предупредил, чтоб за ней не занимали.
До обеда больше никого он обслужить не успеет.
И все равно за женщиной пристраивались.
Подошёл толстяк маленького роста и объяснял ей, огласившей просьбу сапожника, что он всего-то сапоги жены на набойки сдаст.
За ним пристроился дед с бородой в каракулевой поношенной шапке и старом пальто, угрюмый и молчаливый.
Михаил громко произнес просьбу ещё раз, но никто не дрогнул, а очередь плотнее прижалась к окошку сапожника. А этот бородатый дед смотрел на него как-то особенно пристально.
«Ага. Гипнотизирует, надеется, что приму.»
У Михаила за годы работы сложилась привычка: сначала смотрит на обувь, а потом на её владельца, пытаясь угадать, кем может тот оказаться, что за человек. Иногда потом выясняет, что был абсолютно прав.
Интуиция…
Винсент Ван Гог «Башмаки»
Пенсионеры несут обувь, качественную в былые годы, но развалившуюся от времени. К своим обувкам относятся бережно, с душой – намывают, вычищают…знают – ещё и после ремонта проносят годы.
Девушки несли каблуки со сбитыми набойками, а модники – сапоги для прошивки.
Время было нелегкое, шли те самые 90-е, когда зарплаты платили нерегулярно, а обувь от бесконечной погони за заработком изнашивалась гораздо быстрее.
На рынке начали появляться дешёвые китайские подделки кроссовок с лейблами, которые рвались после первых носок.
Работы сапожнику китайцы только прибавили…
Михаил всегда старался разговаривать вежливо, мягко. Но из-за природной своей стеснительности все равно казалось, что он чем-то недоволен и немного мрачен.
Женщина лет пятидесяти в стеганом пальто протягивала туфли.
– Вот, набойки. А сколько стоят? А надо обе менять или лучше одну.
– Желательно обе. У Вас и вторая вот-вот сотрётся, но как хотите…
– Я хочу одну. Давайте одну. Верните второй.
– Нет, пусть обе у меня останутся, чтоб размер пологнать. И покрашу обе…
– А, ну ладно…
В обед у Михаила намечалась встреча. Вероника училась в кулинарном техникуме совсем неподалеку. И познакомить помогло именно сапожное его мастерство.
В сентябре увидел он, как в автобусе волочит босоножку девушка – подошва расклеилась и ремешки вырвались.
– Давайте выйдем на следующей, я – сапожник, я быстро вам сделаю.
– Но мне на пары. Мне только на Котовского выходить.
– И как Вы весь день в такой обувке? Я быстро постараюсь.
И они вышли вместе. Он со скоростью света склеил босоножку, но велел прийти ещё раз, сказал, что прошьет потом абсолютно бесплатно, тогда вообще обувка долго прослужит.
И Вероника пришла, с подружкой забежала. И теперь отношения их разрастались. Уже говорили о будущей свадьбе, собирались ехать знакомиться с родителями.
Его обед как раз совпадал с окончанием её пар. Вот и договорились встретиться в местной столовой.
– Здравствуйте, а скидки для инвалидов у вас есть? Мне льгота положена – пятьдесят процентов, я инвалид первой группы.
– Нет, нету. У нас частная организация.
– А что частникам можно государственные законы нарушать? Где это видано, товарищи!
– Что у вас? – Михаил готов был уступить. Это лучше, чем портить нервы.
– Вот…
И на стойку посыпались четыре пары обуви: женской, мужской…
– Нет, по скидке одну пару могу взять. Остальные за полную стоимость.
– Это почему же? Я вам сейчас документы покажу. Я принес, значит льгота. Мы законы знаем!
И он начал трясти справкой об инвалидности, демонстрируя её всем.
– Мужик, тебе ж по-русски сказали – одну пару только можно. Не задерживай очередь! – парень явно куда-то спешил, встал на сторону Михаила.
– Я стоял, а значит имею право стоять тут сколько хочу! Наглец какой, вы посмотрите на него!
– Так какую пару ремонтируем? – Михаил понимал, что скоро обед, и ровно в два он закроет окно.
И если препирательства не закончатся, он не отпустит даже ту женщину в берете, которую определил себе последней.
– Эту! Нет, эту давайте. А давайте вы сначала скажете сколько какая стоит? Эта вот, наверное, дороже будет. Тут кожа натуральная итальянская, сапоги жены. Не вздумайте испортить!
– Вот так у нас живут бедные инвалиды, – шутил парень.
– А не ваше дело, как мы живём, но на льготу право горбом своим заработали. Не вам чета…
– А что вы против нас-то имеете, папаша?
Инвалид надулся, замялся и начал, наконец, сдавать заказ Михаилу.
Уже ровно в два подошла женщина в берете. Михаил объявил, что до обеда, это все.
Пока оформлял заказ вернулась женщина, сдавшая туфли для одной набойки. Заглянула в окошко.
– Вы знаете, я подумала – Вы ж не записали. А вдруг забудете и сделаете на обе туфли набойки. Вы ж смотрите – на одну. Я платить за одну буду все равно. Так может лучше забрать вторую, чтоб не перепутали?
– Я помню. Вон они бордовые. Набойки на одну туфлю. Не забуду.
Канючил толстяк:
– Ну, две минуты – принять заказ, всего две. Ну возьми, парень, что тебе стоит? Чего я час ждать буду. Мне через полгорода ещё пилить, жена башку снесет, если не сдам.
Он отвлекал, мешал оформить женщину.
Михаил посмотрел на часы: десять минут третьего.
Вероника уже в столовой, наверное, оглядывается на дверь – ждёт его.
Эх!
– Ну, давайте, только быстро… Но Вы – последний, – сказал он, обращаясь к деду в старом каракуле. Но тот никак не отреагировал, продолжал стоять.
Михаил выставил табличку – «Обед. 14.00 – 15.00″.
Вернулась женщина в стеганом пальто.
– Послушайте, я подумала: а давайте уже набойки на обе туфли сделаем или… Как Вы думаете?
– Как скажете?
– А как лучше?
– Лучше на две, я же говорил.
– Вот и давайте. На две так на две. А Вы не перепутаете, сделаете на две?
– Не перепутаю…
Михаил уже закипал, боялся, что рыкнет. И Вероника, наверняка, обидится. Здесь хоть и рядом столовая, но все равно минут пять ещё ходьбы…
Он забрал женские сапоги у толстяка.
– Все, извините, но после обеда приходите, – обратился к последнему деду с бородой.
В руках, даже без пакета, дед держал странные старые ботинки. Он посмотрел на Михаила проникновенно грустными глазами и направился к двери. Михаил смотрел на башмаки – сзади на каблуках железные фигурные набивки.
Такой обуви Михаил никогда не видел. Но выглядели башмаки до того старо, что хотелось посоветовать – просто выбросить их. Но для приличия, хоть взглянуть…
– Мужчина! Давайте, я посмотрю.
Старик вернулся и поставил тяжёлые башмаки на стойку. Миша взял в руки башмак: мех, кожа, и даже шнурки – все было когда-то наилучшим. Натуральные материалы, отменная работа, как будто шил из великий мастер дела обувного. Но сейчас …
Они не были порваны, но кожа их истерлась, местами превратилась в замш, подошва изогнулась так, что ногу туда сунуть можно было только с большим трудом. И мех внутри уже имелся не везде – вытерся. Вид у башмаков был плачевный.
А вот железные набивки на каблуках сохранились хорошо, умели делать…не то, что нынешние набойки.
– Я вот что скажу – их невозможно отремонтировать. Здесь нужно менять все. Сами посмотрите.
Михаил решил, что дед сейчас уйдет, но он заговорил:
– Это дедовы ещё. Он велел их внукам по наследству передавать. А у меня нет внуков. Не случились …
– Тем более – выбросить, да и дело с концом. Если столько поколений их носило, значит хорошие ботинки, отслужили свое.
– Да. Отец их даже на фронт с собой брал. Кстати, немецкие они, ну, довоенные, конечно.
– Мастер делал, видать…, – Михаил ещё крутил в руках раритет.
– Дед мой говорил, что знатный мастер был – немец тот. Мальчонкой он ещё был. Прадеду ботинки-то делались, он у меня из семьи купеческой, не бедные были, да. Это потом уж их раскулачили. Но он так и не поносил ботинки эти, рано помер. Вот дед и оставил себе их, а потом отцу передал.
Речь деда лилась так ровно, так успокаивающе, что Михаил заслушался.
И тут дверь мастерской открылась и вошла Вероника. В руках она несла пакет, а под мышкой какую-то тару.
– А вот и я. Здравствуйте. Миш, ты чего не пришел обедать-то? Я вот…, – и она начала выставлять на стол посуду и еду, – Я вот подумала, ну, раз ты не смог, то я сама принесу. Мне в столовой и кастрюльку дали, с возвратом, практику мы там проходили.
Она смотрела на Михаила и ждала реакции, а Мишка растерялся.
– Ну, кушайте, пойду я, простите… , – мужчина подхватил башмаки и направился к выходу.
– Слушай, спасибо, Вероник. А я тут … Задержался, в общем. Думал, обиделась ты там уже.
Вероника улыбнулась и начала раскладывать продукты. А Михаил оглянулся на дверь.
– Постойте! А давайте Вы с нами покушаете. Тут на всех хватит. Не уходите… Вероник, хорошо?
Она пожала плечами.
Мужчина оглянулся, поблагодарил и отказался. А Михаилу показалось, что отказался с тоской. Уж больно вид у него был понурый.
– Нет, нет, – Миша в три шага догнал посетителя, – Давайте Ваши ботинки, раковина вон там, мойте руки и за стол, раз уж так.
Вероника разложила принесённый борщ. Они приступили к еде с отменным аппетитом.
Михаил был счастлив от такой заботы. Сейчас он готов был расцеловать Веронику так смело, как никогда. Только вот гость и сдерживал.
Мужчина ел спокойно, можно сказать медленно и достойно, вытирал бороду салфеткой. От добавки отказывался.
– А Вы где живёте? Далеко? – поинтересовался Михаил.
– Я? Я – нет, не далеко. Тут я. В соседнем дворе.
– Это в трехэтажках жёлтых что ли?
– Да, там.
– А у меня там приятель Витька живёт с родителями – Ивяковы, не знаете? Вы в каком доме, на каком этаже?
– Я в среднем живу пока. Но я не местный, комнату снял. Меня женщина одна добрая туда впустила. Пока живу.
Вероника интересовалась.
– А откуда к нам приехали?
– Из сибири … длинная история, в общем. Пойду я, – мужчина поднялся, как будто не хотел говорить о себе, – Жаль вот, что башмаки не отремонтировать. Теплые они, зимой выручали. Благодарствую за обед вам…
– Постойте, – Михаил уже понял, что ботинки эти – спасители деда, да и интересно ему было, плюс – перед Вероникой хотелось хвастнуть умением и щедростью, – Оставьте ботинки, я посмотрю, что можно сделать.
– Да-да, посмотри, Миш. Он починит, не волнуйтесь.
Вероника убирала со стола остатки еды, смахивала на газету крошки, бегала кормить птиц, а Миша, краем глаза любуясь на девушку, уже рассматривал башмаки. Что ж с ними сделать-то можно?
– Слушай, старые совсем. Неужели не проще купить новые? – сомневалась Вероника.
– Похоже, они ему дороги. Смотри какие набойки интересные – фигурные. И металл такой старинный. Надо будет их снять и надеть опять, чтоб каблук исправить, – Миша рассматривал набойки под лупой, – Они и не погнулись даже.
– Да ты не сможешь их снять, Миш, они вон как вмонтированы, – Вероника убрала со стола и с интересом наблюдала за действиями Михаила.
И Мише захотелось блеснуть перед девушкой своим мастерством.
– Легко. Смотри …
И он поддел набойку сапожным крючком, и потихоньку начал отковыривать железную подковку.
Каблуки от времени осели и стёрлись даже под ней. Гвоздики подковки были очень длинными, почти во всю толщину каблука.
Самодельные подковки, интересные. Михаил ни разу таких не видел. Было интересно посмотреть, как делали обувь раньше.
Каблук казался наборным. Наконец подковку одного каблука Миша вынул, поддел отвёрткой нижний флик каблука и начал его отрывать.
Получилось как-то неожиданно, флик отвалился и на стол выпал небольшой тряпичный мешочек, очень аккуратный, серого цвета. Почти, как новый.
– Что это? Это кладут в каблуки? – Вероника потянулась к мешочку, взяла в руки, рассматривала.
– Неет, я не знаю.
Миша взял из рук Вероники мешочек. Он был похож на подушечку, плотно набит чем-то твердым, как будто песком. Одна сторона мешочка была прошита снаружи суровыми нитками.
Михаил поддел нитку и заглянул внутрь. Что-то сверкнуло внутри. Он высыпал на руку часть содержимого.
Стекляшки? Или…
– Миш, это брюлики что ли?
– Понятия не имею, но знаю как проверить.
Он взял молоток, положил камешек на верстак и попытался его расколоть. Камешек не поддавался.
– А я слышала, что бриллианты в воде не видно. Неужели и правда бриллианты? Давай в стакан.
В стакане камешки были немного видны.
– Мне открываться пора. Давай убирать все, – Миша так и не решил, что с этим делать.
Похоже, старик не знал о том, что носит в обуви.
– А что же делать, Миш?
– Ну, башмаки отремонтирую, а мешок отдам владельцу. Объясню, где нашел. Что тут ещё сделаешь?
– Миш, ты прав, наверное. Но ты подумай ещё …
Что она имела в виду? Михаил открывал дверь мастерской.
Вероника ушла, а у Михаила опять начался прием обуви и ее ремонт.
О находке он вспомнил только вечером. И решил проверить второй башмак – и там обнаружил точно такой же мешочек.
Камешки были разными. Помельче и покрупнее. И теперь Михаил был практически уверен – это бриллианты.
Он спрятал их в пенал и под половицу в мастерской.
Вечером они опять встретились с Вероникой. И конечно говорили о находке.
– Миш, это ж целое состояние! А теперь вон квартиры продают. Купить можно. И мебель. А ещё ты машину мог бы купить себе.
– Себе? Но как? Это ж не мое, Ник. Это деда.
– Ну, а зачем ему? Жил же он и не знал, что брюлики топчет. И дальше будет так жить. А ты… Ты ботинки ему хорошо сделай. Миш, если брюлики настоящие, это ж … это ж … Ну, ты понимаешь.
– Думаю, не зря у них эти ботинки по наследству передавались. Прадед туда свое состояние засунул. Говорил же дед, что богатым он был, но он-то имел ввиду, что обувь такую мог себе позволить, а там …
– Миш, согласись, глупо будет возвращать все деду…
– Почему?
– Ну, глупо и все. Ты один живёшь, бабка твоя померла, помочь некому. Сам говорил – дом ремонта давно требует. И у меня трое младшеньких у матери с отцом. Миш, нам некому помочь будет, понимаешь?
– Да, но при чем тут чужой дед и чужие деньги? Ник, не могу я их себе оставить. Это … это не по совести же.
– Ох. Миш! Ну какой ты, право … Миш, ну, а если я тебя очень – очень попрошу?
– Не надо, Ник. Не проси лучше…
Михаил не спал всю ночь. А утром, ещё до приема с особым азартом взялся за башмаки деда.
Был у него запас натурального меха. Он решил, что подобьет ботинки и сделает все в лучшем виде.
Насчёт бриллиантов так ничего и не решил. Мучился сомнениями.
Может Вероника и права? Дурак последний будет, если вернёт. Развернется старик и спасибо не скажет, как бывало часто в сапожной практике. А он локти себе грызть будет – держал в руках сокровища и не воспользовался.
Хорошая ж девчонка – Вероника, разве плохого она им желает?
Мишу вырастили мама и бабуля. Так случилось, что ушли они друг за другом. Сначала заболела мама Клава, долго лечилась, но так и умерла у бабули на руках.
И бабушка начала сдавать, так сломила ее смерть дочери.
Дом остался Мише, но был он старый, саманный, низенький. Легче было его сломать и построить новый, чем ремонтировать.
Такое количество бриллиантов – это осуществление мечты о новом доме. Вероника права. Но как?
Как перешагнуть через себя и скрыть находку? А главное – как жить потом с этим? Жить – на деньги чужие.
Дед должен был прийти через неделю. Но башмаки были готовы уже через пару дней.
И чем ближе подходил этот день, тем тревожное становилось Михаилу.
Вероника убеждала и убеждала его бриллианты не отдавать, и Миша почти согласился.
Согласился, но ей не признался, что согласился. Да и себе. Было страшно, совестно и нечестно.
Почему-то сейчас он думал о матери, о том, что она бы сказала, как знакомо покачала бы головой и произнесла бы:
– Эх, Миша Миша!
Однажды, когда было ему лет восемь, притащил он домой мягкую игрушку. Кто-то оставил ее на скамейке прямо возле их дома.
Нашел! Нашел, значит его – так решил Михаил. А мать покачала головой и тогда сказала:
– Эх, Миша Миша! Представь, вернётся девочка или мальчик, а собачки любимой уже и нет.
Повесили они тогда собачку на забор и долго долго она там висела, пока не пропала.
Мама обрадовалась – решила, что хозяева нашлись, а Мишка расстроился – ему не досталась.
Но эта неподдельная материнская радость вспоминалась сейчас.
И вот день выдачи раритетных башмаков настал.
Деда Михаил почувствовал. Испарина покрыла лоб. Он напряженно принимал и выдавал обувку посетителям, пока дед стоял в небольшой очереди.
– Вот, здравствуйте, – протянул квитанцию.
– Сейчас, – Михаил сделал вид, что изучает квитанцию.
А когда дед увидел башмаки, он открыл широко глаза.
– Христос спаситель, мои ли это?
– Ваши …
Башмаки с новым подшитым мехом, новыми кожаными шнурками, отшлифованными металлическими деталями выглядели и правда совсем не так, как прежде.
Дед поднял глаза на Михаила и пристально так глянул, повертев в рукав башмак.
– И каблуки не стоптаны. А уж были … Меняли что ль?
Михаил делал вид, что перебирает обувь на полке под столом, руки стали липкими от волнения. Он вытер их о фартук.
Миша забыл о других посетителях. Сейчас существовал только этот дед и он.
Сказать? Сознаться? Может дед намекает?
– Менял, – буркнул Михаил и отвернулся, понес женские сапоги в самый дальний угол.
– Дедушка, а можно быстрей. Дома налюбуетесь. На работу мне, спешу, – молодая женщина торопила.
– А да, – дел спохватился, – И мне на поезд, на Москву сегодня еду, а потом домой. Сколько должен-то я? – крикнул Михаилу сквозь полки, заваленные старой обувью.
И Михаил назвал сумму совсем минимальную, назвал, лишь бы дед скорее ушел, и муки б Михаила закончились.
– Не мало? Тут ить, красота такая …
– Нормально.
Дед забрал башмаки, бережно прижал их к груди и направился к выходу.
И опять Мише было неспокойно. Он считал шаги деда: вот он перешёл дорогу, вот дошел до дома, вот начал проверять башмаки и не обнаружил драгоценности, вот…
Он смотрел на дверь, ждал возвращения странного деда.
Этот его взгляд, такой пронзительный, такой говорящий и какой-то даже знакомый …
Дед знал о бриллиантах! Знал! Явится сейчас с милицией.
Или это его страх нарисовал ему все?
Миша сомневался и ждал скандала. Он терялся, выдавал не ту обувь, посетители возмущались, а он все никак не мог собраться.
Там, в углу, под полкой и половицей – украденные драгоценности. Они остались здесь и жгли душу каким-то ледяным огнем.
Работа отвлекла. Но когда, в пять часов, он закрыл мастерскую изнутри, опять накатило.
А как он будет жить дальше с этими бриллиантами? Как они с Вероникой будут смотреть в глаза друг другу? Как будут менять бриллианты на блага своей жизни? Как это вынести, думая и вспоминая о том, что все это воровство.
А потом у них будут дети, и как они расскажут им о своей жизни, о том, как построили дом. Как?
Веронике тоже не сиделось дома. Она знала – сегодня все решится.
В мастерскую постучали, Михаил открыл, как будто стоял под дверью.
– А! Это ты?
– Я. Миш, ты чего такой. Случилось что?
– Нет, но я думал, может дед все же вернулся.
– Так… Так ты … Они у тебя, Миш?
– Да.
Вероника расцвела и защебетала:
– Вот и хорошо, вот и молодец, Миш. Успокойся, ведь он и не догадается, нет. А мы с тобой теперь, мы … В общем, нормально теперь у нас все будет.
– А без них, без брюликов этих как было бы, ненормально?
– Ну, нет. Тоже нормально, но трудно было бы, Миш. Сам подумай.
И такая она была в этот момент счастливая и даже немного снисходительная.
Миша молчал.
– Хочешь, я за мороженым сбегаю или тортик куплю, хочешь? Или лучше бутылку вина возьму, ага? И мы с тобой отметим наше общее дело. Ты не переживай, все хорошо будет, Миш. Вот увидишь. Я быстро.
Вероника убежала, а Миша сел и схватился за голову. Нет, не так он хотел начать свою семейную жизнь, точно не так. И зачем он послушал Нику?
– Эх, Миша Миша! – в голове сидела мама.
Она жалела его, немного улыбалась, трепала чуб и что-то говорила. И тут Миша понял – что.
При чем тут Вероника? Это ему принесли башмаки, это он нашел камни, и он принял решение их не возвращать.
Он – мужчина, глава будущей семьи. И это он должен принимать основные решения. Должен!
И что? Какого оно – его решение?
Миша взглянул на настенные часы, рванул в угол мастерской, быстро достал пенал, в который уже бережно сложил мешочки. Оделся, закрыл мастерскую и бегом побежал в сторону железнодорожного вокзала.
Как он бежал! Оглядывался, ища глазами рейсовый автобус, но, как назло, автобусов не было. И он бежал опять.
Только бы успеть! Успеть!
И что делать, если не успеет? Ведь он даже не знает где живёт дед, как он вернёт ему его камни?
Он знал, что Московский поезд уходит в половине седьмого. Совсем недавно он провожал друга в армию, именно на этот поезд. И дед сказал – сегодня на Москву.
А время летело, и на вокзале его ещё найти надо…и Михаил, задыхаясь, сбивая на ходу прохожих, несся, что было сил, крепко держа рукой в кармане пенал с драгоценностями.
Поезд уже стоял на пути, шла посадка.
Опоздал!
Теперь не найти деда. Проводница не пустила в вагон и Михаил бегал и заглядывал в окна.
Нет, нигде не видно деда, да и как тут увидишь?
Кто-то звал его тёзку:
– Миша! Миша!
И вдруг услышал сзади:
– Сазонов Миша! – он оглянулся.
Возле проводника стоял дед.
Миша даже не осознал, что дед не знает, не должен знать его имени и фамилии.
Он так обрадовался! Бегом помчался навстречу деду.
– Я… Вот, – он достал пенал и начал совать его в руки деду, – Вот, это Ваше. Это было в башмаках, то есть в каблуках. Там …, – он посмотрел на проводницу, снизил тон, наклонился и сказал деду почти в ухо, – Там драгоценности. Я нашел.
Дед автоматически взял пенал, но почему-то совсем не удивился, не смотрел на неожиданный сюрприз, а во все глаза смотрел на Михаила.
– Похож … Ты на отца своего похож, Миш. Он умер давно, а мне как сказали, что сын у него был, я не поверил. Думал, нет у меня внуков-то, а хвать … Теперь уж точно вижу – наш. Никто у нас обманывать не мог, от этого и напасти все… Вот и отец твой такой был.
Я напишу тебе все, Миш. Всю эту историю нашу напишу. И маму твою Клаву мать только добром вспоминала. Но не знали мы о тебе, не знали … Я так рад, что нашел тебя.
– Отправляемся, зайдите в вагон, – проводница командовала.
Дед зашёл в вагон, остановился в дверях и вдруг увидел в своих руках пенал.
– А это твое, – и он пересунул пенал Мише, – Ты только не все трать, передай сыну. Они так с башмаками нам и передавались.
– Но как же? Я же…я же хотел втихаря их забрать, а Вы … Возьмите …
– Они все равно должны тебе принадлежать. И я так рад, что ты сюда пришел, так рад… Я напишу тебе, Миш.
– Вы мой дед по отцу?
Поезд тронулся и Миша уже шел рядом. Проводница закрывала дверь.
– Да. Ты мой внук, Миша, и я нашел тебя. Я напишу, я знаю адрес …
***
С Вероникой они поссорились тогда.
– Ты где был? – спросила, надув губы.
Они встретились в столовой на следующий день.
– Я вернулась с вином и тортом, а мастерская закрыта. Стояла как дура, ждала.
– Я на вокзал бегал, деда искал.
– Нашел?
– Ага, – лицо счастливое и немного глупое.
– Дурак ты, Миша. Дураком и останешься, – и ушла к девчонкам за стол.
А Мишка ел с таким аппетитом…
P.s.
» … Вот так и получилось, что услышал я о тебе совсем недавно. Только, уж прости, башмаки заберёшь, когда помру. Поношу ещё, уж больно хороши они теперь. Всем говорю – внук ремонтировал.»
***
„Нет лучшего богатства, чем мудрость; нет страшнее нищеты, чем невежество, нет лучшего наследия, чем воспитанность и лучшей защиты, чем совесть.“
Али Талиб