Вечером позвонил отец: неможется маме. Зная его родительскую осторожность, сердце моё защемило, встревожилось не на шутку, решила выехать к ним утром, первым же автобусом.
Ночь прошла в беспокойстве, глаз я уже сомкнуть не смогла. О чём только не передумалось за эти, растянувшиеся в целую вечность, часы. Картинки детства и юности выплывали из растревоженной памяти. А в них везде и всюду рядом со мной мамины ласковые небесные глаза, её, дышащие смородиновым листом, вишнёвым вареньем и ещё чем-то таким родным, не позволяющим спутать мамин аромат ни с чьим иным, руки.
На другой день в пути, долгом и метельном, усталость взяла своё, и мне, как продолжение ночи воспоминаний, привиделся сон. А может, и не сон это был вовсе, слишком уж явственными и яркими казались видения.
И почудилось, будто мама снова встала на ноги, и первое, что сделала – отправилась в обход по дому, посмотреть, уцелели ли за время её хвори обожаемые ею бальзамины и гераньки. Как оказалось по приезде, к утру болезнь на время отпустила, затаилась, наверно, оттого и мама приснилась мне на ногах, радостной и весёлой.
***
Цветы она любила без памяти… Дело своё знала, это у неё не отнять… И сейчас всё ещё видится подоконник в родительском дому, заставленный горшками и горшочками со всевозможными диковинными растениями.
И я, давно обустроив свой дом, свой мир, не смогла обойтись без привычной, окружающей меня с малых лет красоты. Особенно полюбились разноцветные узумбарские фиалки. Цветы эти отдыхают всего лишь месяц в году, а в остальное время буйствуют нескончаемыми, сменяющими друг друга волнами.
У меня прижилось множество сортов и оттенков этого чуда. Словно пёстрым ковром выстелены подоконники, и краски на нём самые разные: от белых и нежно-розовых, словно атласные крылышки мотыльков, до бархатных, тёмно-фиолетовых и лиловых, точно крошечные шлейфы придворных дам. Есть среди них и полосатые, и пятнистые.
А ещё развела я фиалки как постоянное напоминание о моей дочери. Улетела Анюта из родительского гнезда, а цветочки эти, фиалки (в народе – «Анютины глазки»), смотрят на меня её глазами, напоминают мне о ней. Разговариваю и ухаживаю за ними, будто общаюсь с дочерью. И они платят мне благодарностью – беспрерывным великолепным цветением.
***
Как-то принесла я домой листок фиалки необычайной, удивительной расцветки. Определила новичка по всем правилам на довольствие, стала дожидаться, когда зародится из него новая жизнь. И он не заставил себя дожидаться – сначала объявились белесые корешки, а через пару дней стал просматриваться крошечный кустик фиалки. С каждым днём он мужал и креп.
Наконец, настало время перенести его в горшок. Старый листок, который вскормил своими соками новые, молодые листья, казалось, пожух, тряпица тряпицей. Недолго думая, отщипнула я его, неказистого, а юный, нежно-зелёный кустик посадила в землю.
Прошло какое-то время, цветок мой, ни с того ни с сего, начал чахнуть и, в конце концов, вовсе захирел. «Что за беда с ним приключилась?» – ломала я себе голову. И вдруг сообразила! Листок-то старый материнским был, а я его до сроку оторвала. Лишила слабое дитя материнской поддержки. Молодой кустик, будто младенец, и кормился, и поился его молоком. А тот отдавал ему всего себя, до последней капли своего живительного сока. Как я сразу не догадалась? Зачем нарушила давно устоявшийся закон природы?
Всему своё время… Видать, слишком молод был ещё цветок, не мог жить самостоятельно, без материнской опеки. Настал бы черёд, ушёл бы старый листок из жизни незаметно, не нанеся вреда своему ребёнку.
Мать, она и есть – мать, что тут скажешь?.. Да и о природе – попробуй, поспорь после этого, что она бесчувственная, неживая.
***
Я подъезжала к родным местам. Искромсанная волнениями душа моя рвалась быстрее увидеть маму, поцеловать её, завериться, что она жива… подержать в руках её изболевшие, но самые родные и дорогие руки.
Author: Грибанова Татьяна