— Ой, Верка, какая же ты… — Анюта, глядя на будущую невестку, ахала. – Словно вишенка в цвету! Ты посмотри на себя!
Почти силой развернув Веру к маленькому зеркалу, Аня уговаривала подругу взглянуть на себя.
— Что ты краснеешь?! Разве красоты стесняться надо? – недоумевала Аня. – Если тебе природа такой подарок сделала, то гордись этим!
— Не природа, Анечка. – Вера повернулась перед зеркалом раз-другой, чтоб успокоить подругу.
— А кто же? – рассмеялась Анна и тут же осеклась, услышав ответ Веры.
— Бог, Анечка.
— Ты эти разговоры брось, Верка! – Аня сердито сдвинула брови. – Сама знаешь, что за такое бывает! Задурила тебе бабка голову такими беседами, не тем будет помянута! Услышит кто-нибудь, да не смолчит потом. Донесет, куда следует. Ты понимаешь, чем этот закончиться может?!
— Понимаю, Анюта. Да только Бога я боюсь куда больше, чем всех вместе взятых начальников.
— Ну и зря! – не на шутку рассердилась Аня. – Ты сама дел натворишь, и брата моего под удар подведешь! Что ты в самом-то деле? Или глупая совсем?!
— Нет, Анечка. Не глупая я. И все понимаю. А открыта я так только с тобой, родная. Знаю, что ты меня не предашь. – Вера притянула к себе маленькую, хрупкую Анюту. – Ты же мое сердце, Анечка. А как от сердца что-то скроешь?
— Ох, лиса! – Аня обняла подружку. – Я тебя тоже люблю! Только… Все равно! Молчи, Верка! Молчи! Что душа у тебя светлая – все вокруг знают. Но этот свет погасить легко, если злости хватит. А потому – молчи! Все целее будем…
Белые занавески шевельнулись, вихрастая головушка Вериного соседа Семушки боднула горшок с геранью, стоявший на подоконнике и заливистый смех заставил девчат отпрянуть друг от друга.
— Верунь! Приехали!
Свадьба, широкая, веселая, деревенская, гудела. Пела и плясала аж два дня.
Краснела от прикованных к ней взглядов Верочка.
Смущенно улыбался Павел, поднимая невесту на руки, чтобы перенести через порог родительского дома, где жил с сестрой.
Скинув туфельки, чтобы не попортить любимую обувку, отплясывала босиком Анюта, смахивая слезы радости за подругу.
И лишь судьба, усевшись в уголке, изредка хлопала в ладоши, подпевая какой-нибудь частушке, но улыбка ее была совсем невеселой. Ибо ведомо было ей то, чего смертные пока не знали. Пройдет всего пара недель и грянет страшное…
И уйдет, чтобы исполнить свой долг, Павел. А Вера, еще не зная, что судьба приготовила ей, захлебнется слезами, но тут же возьмет себя в руки.
Нельзя! Стоять надо накрепко! Иначе, как мужикам… там…, если спины не прикрыты?
Двойню свою Вера родит чуть раньше срока. И Анюта, похудевшая, притихшая, улыбнется, чуть ли не впервые после свадьбы брата:
— Счастье-то какое, Верочка! Сразу двое! Да еще и парень с девкой! Разом план перевыполнила! То-то Пашенька обрадуется…
И тут же угаснет ее улыбка.
Нет вестей от Павлика… Почитай уж полгода нет… И на запросы ответа нет как нет… Сгинул – как и не было его… Только дети и доказательство, что ходил по земле такой Павел…
Листочек с извещением Вера получила уже после рождения детей. Приняла его из рук почтальонши, отстранила кинувшуюся к ней Анюту, и стянула с головы платок.
— Не верю!
Застыло сердце. Замерло. Словно и не считало никогда удары, не жило, сжимаясь то от радости, то от страха. Пропустило удар, другой, и только закричавшая вдруг надрывно и призывно дочка, заставила Веру встрепенуться:
— Иду!
А ночью Анюта ревела белугой, укусив уголок подушки, чтобы не разбудить детей, глядя, как затеплила перед иконой лампадку Вера и бьет земные поклоны так, как учила ее когда-то бабушка.
— Господи! Спаси и сохрани!
Хотелось Анюте спросить – почему молится Вера за Павла, как за живого, но боязно. А ну, как скажет невестка, что ошиблась Аня? Не так поняла.
Ведь Анюта, в отличие от Веры, внучки священника, совсем не знает порядка. Не разберет, как правильно… Мало ли? Вдруг показалось ей, и Вера лишь оплакивает мужа? Что тогда? Где надежду взять? И как жить дальше? Ведь, кроме Паши, который сестру растил после ухода родителей, у Ани больше никого… Есть, конечно, Вера и дети, но…
Паша-Пашенька, на кого ж ты…
Голодно…
Хоть и спасает огородина да хозяйство какое-никакое, а все одно – мало… Идут люди через деревню. Уставшие, потерянные, погасшие, как свечи на ветру… И каждому Вера кусок обязательно сунет. Что есть – то и отдаст. Кому хлеба, а кому молочка… Коза, хоть старая уже, а молоко дает исправно. Детям хватает. Сколько раз Аня говорила Вере:
— Своим прибереги! Вон, как птенцы пораззявились! Есть хотят!
— Анечка, а разве только мои голодные? У них и завтра мамка будет, и опосля. А этих – кто накормит? Слыхала, что Галинка-то про новеньких рассказывала? Две недели в пути… На одном кипяточке… Да и то, если повезет. Нельзя так! Господь все видит! Где моим – там и чужим дать надо. А мне потом вернется.
— Ох, Верка! Ты совсем блаженная стала!
— Нет, Анечка! Не то. Далеко мне до блаженства. Просто верю я, что, если кого накормлю здесь – Паше там тоже хоть кусок хлеба, а дадут.
— Где – там, Вера?! О чем ты?! Нет его! – срывалась Анюта.
Но невестка лишь улыбалась ей в ответ.
— Жив он.
— Вера…
Лето. Жара. Детвора не бегает по двору, стуча босыми пятками по утоптанной земле. Тихонько сидят на крылечке Верины дети, греясь на солнышке. Ждут, когда мама придет с поля. Она у них бригадир… Все на ней. Ответственности много, а времени мало. Ластятся Сашка с Наташкой к матери, только, когда минутка у нее есть.
А она обнимет, целуя светлые макушки, и спрашивает:
— Слушались тетку-то?
— Ага! – Сашка кивает и за себя, и за сестру.
Молчит Наталка. Не желает говорить.
— Ой, ли? Что-то Анюта хмурая! Баловались?
— Да…
— Подите, и ее обнимите, да поцелуйте! Две, ведь, матери у вас, шалуны! Помнить надо!
Ласковыми растут Пашины дети. Даже с перебором. Анюта хмурится, принимая ласку от племянников.
— Трудно вам будет…
Пророчит Анюта, сама того не желая. Откуда ей знать, что каждое слово вес имеет. А сказанное раз, да в сердцах, может и сбыться…
Загремело, пугая, и дошло страшное до деревни…
Зло на пороге…
Полыхают поля.
А Вера, не боясь ничего, на пути у беды встает.
— Нельзя! Не троньте! Хлеб ведь это!
И, странное дело, не трогают ее. Бьют только сильно. Так, что падает в беспамятстве у края поля она, обнимая руками свою землю, в которую верит больше, чем в себя саму…
И идут дальше, неся огонь и страх. Заглядывают во двор Анюты.
— Прочь!
Маленький Сашка встает перед сестренкой, защищая ее, и летит на землю, совсем, как мама часом раньше. Короткий всхлип, и хмурится ударивший его.
— Кричи!
Слезы катятся, предатели, да только Сашка мотает головой.
— Нет!
— Забери его!
Короткого приказа, отданного ей, Анюта не понимает. Не доучилась, ведь, в школе. Не до того было. Каким-то звериным чутьем понимает, что делать надо, и встает на колени посреди двора, обнимая разом ребятишек.
— Не тронь их! – склоняет она голову.
Да вот только нет в этой покорности ни страха, ни слабости. Гордость есть. Да такая, что бьют и ее наотмашь, с руганью да злостью:
— Не сметь!
Но не молчит небо. Слышит шепот Веры, очнувшейся у горящего поля.
Дана команда, и идут дальше те, кто несет зло, еще не зная, что совсем недолго им осталось.
А Анюта хватает племянников, и бежит. Сама не зная, куда. Спасти, уберечь – единственная мысль и забота. Ведь упустила из виду детей, пока прятала провизию для партизан в подполе. И, получается, что Сашка из-за ее глупости героем стал. Если бы не он, то нашли бы тот закут… И тогда – беда…
Не сразу замечает Анюта, что Саша молчит. Плачет Наталка и теребит тетку.
— Аааа…
А та летит по деревне туда, где темнеет край леса и стелется дым. Там Вера… Там помощь…
Только Вере самой бы кто помог…
Поднимается она на ноги, и рыдает в голос. Горят хлеба. Полыхает надежда…
Но нельзя медлить! Еще чуть и перекинется пожар на крайние избы.
И Вера бежит.
Не чуя ног под собой и не замечая, как темнеет, меняя цвет, ее платье. Косынку она где-то потеряла, и волосы ее сбились в колтун, а алая струйка, стекающая по щеке, становится все шире и шире…
— Вера!
Анюта падает на колени перед ней, задыхаясь.
— Живые… — Вера тянется к сыну, и тьма накрывает ее.
Судьба, стоя рядом с нею, склоняет голову, и тянет край черной вуали, укрывающей ее с головы до ног, закрывая свое лицо.
Нет и не может быть утешения для матери, потерявшей сына…
И снова теплится лампада в ночи. И снова стоит Вера на коленях.
— Прости мне, Господи… Не уберегла…
И бьется в истерике Анюта, чувствуя свою вину. Ведь это она, а не Вера была рядом. Она не досмотрела…
Но Вера и тут удивляет ее.
— Не надо… — обнимает она золовку. – Не твоя это вина!
— Нет мне прощения! Неужели забудешь ты такое?! Неужели сможешь жить под одной крышей со мной после того, как я… Сама же каешься, хоть и не виновата ни в чем! За что прощения у своего Бога просишь? Ведь на меня детей оставила… Поклоны бьешь… Где Он был, Бог твой, когда Сашеньку… Куда смотрел?! Что видел?! Почему не заступился?! Не уберег его?!
— А про то не тебе судить! – темнеет лицо Веры, и Аня сжимается в комок.
Такой невестку она еще не видала. Вера словно вырастает на глазах. Чудится Анюте какая-то грозная, но светлая сила в ней. И пугает, и греет эта мощь одновременно. Как возможно такое? Загадка… Но чует Анюта, что для силы этой ни преград, ни страха – нет.
И быть не может…
Но, что это за сила и почему дана она Вере – не понимает Аня. Лишь чувствует, что с нею лучше не спорить.
— Не бери на себя чужого, Анечка… Не надо… Не твое это зло… Не ты его творила… И Бог судья тем, кто это сделал…
— Неужели ты простить такое способна? – ахает Анна.
— Нет, Анюта. Не святая я. Это ведь сын мой… Да только тебе мне прощать нечего. Уразумела? Не твоя вина!
— Как жить, Верочка? – утыкается в колени невестки рыдающая Анюта. – Будет ли конец всему этому?
— А как же! – голос Веры вдруг меняется, и Анна от изумления даже плакать перестает и поднимает глаза на подругу.
Что это с Верой?! Уж не помутился ли у нее разум, если улыбается она тогда, когда сердце на части рвется?
Но улыбка у Веры еле уловима, а в голосе столько надежды, что Аня невольно теряет дыхание, обретая то, что казалось, никогда не поймет.
— Будет, Анечка… Все пройдет… И Паша вернется. И Наталочка заговорит… И тебе будет счастье…
— Какое, Верочка?
— А какое ты хочешь – такое и будет!
— Да мне бы хоть какое…
— Значит, для начала, простое. Бабье. Дом – полная чаша, муж любящий, детишки. Все будет! Вот справимся мы с этой напастью и будем жить… Какой дом ты хочешь, Анечка?
— Большой, светлый, и… С котом на крыше…
— С котом? – Вера не отрываясь смотрит на лампадку.
Та горит ровно-ровно, освещая выскобленные полы и стол, резную кровать, сделанную когда-то руками деда Ани и Павла, на которой спит сейчас Наталка.
И тишина баюкает печаль, переглядываясь с судьбой.
Что скажешь?
А судьба молчит. Нечего ей пока сказать. Но все-таки откинула она черную вуаль с лица, гоня тоску. И глаза у нее такой же синевы небесной, как и у Веры.
— Если Паша вернется, то сделает мне такой флюгер на крышу. Обещал…
— Когда вернется… — поправляет золовку Вера. – А раз обещал – так сделает! – Вера не утирает слез, чтобы не тревожить Анюту. Они льются свободно и вольно, даря облегчение душе, но не забирая с собой боли…
Еще год мимо. И другой…
Идет время, чеканит шаг… Ему дела нет до страстей человеческих. Знает оно, что каждому свое. Кому печаль, а кому радости мешок с довеском. Не по заслугам, а по воле судьбы. Кому захочет – даст. У кого велено – отнимет… И никому не дано предугадать, где найдешь, а где потеряешь…
Вот и Вере с Анютой о том неведомо.
Одна радость у них и осталась – Наталочка. Растет их ласковый лесной колокольчик. Радует мать и тетку. После того, как брата не стало, притихла было. Разболелась. Да так, что Вера почти две недели с колен по ночам не вставала. Караулила страшную гостью, которая грозилась отнять у нее и второго ребенка.
Не отдала дочь. Отняла у той, для кого разбора нет – большой или маленький.
Ох, и грозной была эта борьба!
И Аня, глядя, как Вера бодрствует у кровати Наташи, невольно шептала вслед за невесткой единственные слова, что понимала и принимала:
— Спаси и сохрани!
И впервые промолчала, глядя, как надевает на шею дочери Вера свой крестик. Тот самый, который прятала от всех, показав лишь раз мужу да золовке в день своей свадьбы.
— Не просите. Не могу я отказаться от того, что мне мамой и отцом завещано. От души ведь отказа не бывает…
А Павел и не думал противиться. Уходя – голову склонил, принимая от жены благословение.
— Иди с Богом! И возвращайся ко мне поскорее!
— Жди, родная!
Вот, Вера и ждет. Вырвав у Вечности дочь, молит лишь об одном:
— Верни мне его! Неважно, какого. Живого только! Верни…
Молится Вера. Плачет по ночам Аня. И снова идут через деревню люди…
Откуда идут – ясно. Куда – не понятно… Кто-то возвращается на прежнее место, с надеждой обрести дом там, где он был утерян. А кто-то ищет новое. Некоторые остаются в деревне.
Вот и в соседи к Вере с Аней напросилась семья. Большая семья. Детная. Ребятишек четверо, да мать с бабкой. Заняли полдома, подрядившись работать в колхозе. Вот только, неладно у них. Слышит Вера, как ругаются они вечерами. И больше всех достается там младшему, шестилетнему, мальчишке.
— Да когда же ты с нашей шеи слезешь?! Дармоед! – кричит бабка, не стесняясь ни соседей, ни дочери. – Зачем ты его пригрела?! Своих мало?!
— Мама, что вы от меня хотите? Надо было его в том поле бросить? Пусть бы вместе с эшелоном сгорел?! Нет человека и проблем нет – так?!
— А хоть бы и так! О своих бы детях подумала! А ты чужого жалеешь!
Растет, множится скандал, а Вера все слышит. И спустя пару дней приводит в свой дом мальчика.
— Анюта, это Васенька. Наш теперь он…
— Что ж… Наш – так наш!
Анюта смотрит на Веру, и кивает в ответ. Что тут скажешь?
Вот оно – сердце материнское! Не может оно молчать. И терять не умеет…
А Вася недолго дичится. Как только понимает, что больше не гонят его, а куском хлеба попрекать и не думают, перестает колючки выставлять. Веру матерью зовет. Анну – теткой. Ну, а Наташу – сестрой. И именно ему удается сделать то, чего никому до сих пор не удавалось.
— Мама…
Наталка летит по улице на встречу идущей с работы матери, и Вера замирает, не веря ушам своим.
— Мама!
Она подхватывает на руки дочь, и манит к себе Васю:
— Иди сюда, сынок! Знаю ведь – твоя работа! — обнимает она мальчишку так же крепко, как и свою дочь. — Спасибо…
Гремит Победа. Радуются люди.
И только в доме Веры и Анны радость вперемешку с отчаянием.
Нет вестей от Павла… Да и откуда им взяться, если лежит за спрятанными за занавеской, образами, страшная бумажка? Давно лежит… Уж и почтальонши той на свете нет, которая эту бумажку в Верин дом принесла, а она все зовет, манит тьму, гася надежду в сердце Ани.
Но Анюта грустит, а Вера оживает. Наводит порядок в доме, до скрипа отмывая все и всех. Готовится.
— Зачем, Верочка?
— А как же! Паша идет!
— Куда идет, глупая? Ушел уж давно…
— Анюта!
— Что?! Выключи блаженство-то! Не все твоему Богу подвластно да ведомо! Кое-чего и Он не может!
— Это чего же? – усмехается Вера.
— А с того света людей возвращать! Умеет, что ли?
— Сам туда ходил. Сам и вернулся. Поди, знает, что да как.
Смеется Вера, а Анна снова злится.
— Глупая ты, Верка! Глупая! Нельзя так!
— А как можно?
— С открытыми глазами жить! И не мечтами, а буднями!
— Это мы с тобой завсегда успеем! А пока – пособи-ка мне! Надо бы баню в порядок привести. Крыша там прохудилась.
И снова не до споров. Дело делать надо. Пока дело есть – так и душе легче.
Месяц, другой, третий…
Все уж готово давно, а вестей так и нет. Но Вера ничего слушать не желает. Шьет, торопится, платья новые себе, дочке и Анюте, а Васе – рубашку.
— Времени мало!
Аня уже не спорит. Молчит. Видит, что с невесткой неладно, но жалеет ее.
— Верочка, милая, ты бы передохнула!
— Некогда мне! Паша придет – тогда.
Что тут скажешь?
Звенит колокольчиком смех Наташи во дворе. Вторит ей Вася, сколачивая будку для нового щенка. Творит тесто Анюта, затеяв пирожки для ребятишек, и раздумывая, какой бы начинкой повкуснее их порадовать.
— С грибами делай, Анечка. Паша такие любит. – Вера, уставшая и довольная, появляется на пороге.
— Ты опять за свое?! – взвивается в гневе Аня, и вдруг замирает, прислушиваясь к тому, что творится во дворе.
А там тихо!
Да так тихо, что слышно, как возится в сараюшке коза, ожидая прихода Веры, да квохчут, устаиваясь на ночлег, куры.
— Мама!
Крик Наталки обрывается на такой высокой ноте, что Вера с Аней не сговариваясь кидаются к дверям.
А там…
Вера оседает на землю, привычно преклоняя колени перед Тем, кто слышал все это время ее молитву. И дал долгожданный ответ, который тянет сейчас руки к ней и дочери.
И не видит она, как рядом опускается на колени Анюта, шепча имя, которое боялась произносить лишний раз, чтобы не бередить сердце ни себе, ни Вере.
— Пашенька…
И, все еще не веря глазам своим, вскакивает вдруг и несется в дом, чтобы изорвать в мелкие клочки лживую страшную бумажку.
И та сила, которая до сих пор была такой загадкой для Анюты, вдруг обретет для нее смысл. Он открывается ей вдруг так просто и ясно, что Аня удивленно моргает, глядя, как пожирает огонь в печи жалкие остатки ее печали, не понимая, как не познала она этого раньше. Ведь все это время была рядом та, кто этой силой владела, гордо нося ее имя – Вера…
И будет новый день…
И будет… Жизнь…
И будет еще один светлый дом…
А на крыше этого дома будет такой флюгер, что все соседи завздыхают завистливо, глядя как вертит хвостом, повинуясь ветру, задорный кот.
И будут дети…
Трое у Ани. И еще двое у Веры.
И будет счастье…
Оно войдет тихими шагами в большой просторный двор, на котором будут стоять рядышком два дома. Ласково кивнет судьбе, потянув за край ее черной вуали. Снимай, мол. Не нужна уж больше.
И судьба улыбнется в ответ, скидывая с себя темные одежды.
А, и правда! Довольно!
Автор: Людмила Лаврова