— Нет, вот вы мне скажите, почему одни в женихах как в сору копаются, отбоя нет, один краше другого – и фигура, и работа хорошая, и характер… А моя Танька… Ведь не девочка уже, пора своим домом обзаводиться — Елена Игоревна стукнула по столу своим маленьким кулачком, тяжко вздохнула, качая головой, и уставилась на сидящих за столом женщин. Те потупились, стали пожимать плечами, суетливо заковырялись в тарелках, делая вид, что заняты скромным угощением, что преподнесла к их посиделкам Елена.
— Ну… Ну… Это… Так как же… — начала, было, Ольга Константиновна, но осеклась, почувствовав пинок под столом, а сидящая справа Вера Сергеевна стала отчаянно вращать глазами, призывая к молчанию.
— Нет, я понимаю, Танечка у нас не красавица… — сокрушённо заламывала руки совсем расстроившаяся Елена Игоревна. — Но так и нам не надо принца. Нам бы, чтобы хороший, положительный, так сказать, во всех отношениях… Ну и деньги чтобы были… А как сейчас без этого? — как будто оправдываясь, добавила она. — Танечке и одеться надо, и жить как–то! Нет, вы уж что хотите, а должен быть с хорошим заработком! И чтобы без привычек! А то как бывает – с виду–то они все хорошие, а потом рюмка, вторая, а там уж глядь, и телевизор продал, чтобы чекушку оторвать! Нет, нам только положительного! Где вот только его взять?!
Женщины задумчиво оглядели комнату, словно жениха можно было найти или в кривоногом, рассохшемся от старости комоде, или, может, за шторой он прячется, ножки поджал, на подоконнике устроился воробышком и слушает, как его обсуждают… Или нет! Нет, точно, стоит за дверью, ждёт удобного момента, чтобы ворваться, да и попросить руки Танечки!
Прислушались… Нет, не топчется никто на крыльце, нет жениха, и всё тут.
— Дык отправь ты ее уже в город! Чего она тут прозябает в своей регистратуре?! Ведь образование есть, пока молодая, устроится, зацепится, а там уж и до женихов дело в городе дойдет, все, как ты хотела! А может, я своего брата попрошу, утроит твою Татьянку в театр билетёром. В театры–то, поди, только интеллигенция ходит. Вот и справится дело–то! — заговорщицки подмигнула Вера, давняя Ленина подруга, работающая кондуктором в автобусе, женщина простая, деятельная и очень добрая. Ей всегда всех было жалко – и безбилетников, и старушек, и детей… В общем, всех, кто, по ее мнению, хоть как–то обделен в этой жизни. И Лену было жалко, потому что та уж сама себя съела, как дочку хочет замуж выдать, а всё никак.
— В театр? В какой ещё театр? Вера, ты совсем ничего не понимаешь в людях! — замахала руками Елена Игоревна. — В такие места водят либо жён, либо невест, либо любовниц. Какой холостяк в здравом уме просто так пойдет в театр, ты мне скажи?! Никакой. Нет, не вариант… Ох… Ох… Налейте мне, девочки, силушки уж нет думу эту думать…
Елена Игоревна схватилась за пышную, мягкую грудь, надеясь, что правильно определила место сердечных своих мучений, подставила рюмочку. Ольга Константиновна услужливо подлила в стеклянную тару вишневой наливочки, плеснула потом себе, Вере, быстро проговорила: «Ну, за Танюшкино счастье!», и выпила, не чокаясь.
— Да, правильно, Верка! Чего чокаться–то? Как за покойника давай за мою дочку выпьем! Давай, чего уж там! Дитятко моё, солнышко! — Елена Игоревна всхлипнула, вытерла набежавшую на правую щеку скупую материнскую слезу и, обхватив голову руками, закачалась, полная горя и вишневого варева, сладкого, терпкого до дурноты, а еще волнениями, сомнениями и страстным желанием составить счастье дочери.
Татьяна, сидя за столом в соседней комнате, вздохнула. Тонкие дощатые стены дома ни капельки не скрывали, о чем говорилось там, в гостиной, за круглым столом под бахромчатым красным абажуром. Таня этот абажур не любила. Он всегда делал лица сидящих тоже красными, будто у всех сейчас случится сердечный приступ. Красной делалась и вся комната, тревожа и заставляя щуриться.
Но зато этот злосчастный абажур нравился матери, Елене Игоревне. Принёс его в дом отец, Тимофей Андреевич, подвесил под потолком, щёлкнул выключателем, и Елена Игоревна ахнула, как показалось ей триумфально и по–купечески богато стало у них в доме.
— Фу, папа! Это же вульгарщина! — буркнула одиннадцатилетняя Таня, собрала со стола учебники и ушла делать уроки в свою комнату. — Висела лампочка, кому мешала?! Нет, надо было это юбку танцовщицы кордебалета притащить…
— А ты помалкивай! Зато гляди, как мать–то наша расцвела! Ой, маков цвет, ой, душенька! — тихо покачал головой отец. — Вот, Леночка, на день рождения тебе в комиссионке раздобыл! — уже громко, победно добавил Тимофей Андреевич.
— Батюшки, красота! Красота неписанная, Тимошенька! Радость–то какая! На день рождения… — кивая, сошла на шёпот Елена. — Надо же, подарок какой знатный!..
С тех пор так и висит это бахромчатое страшенство в доме, даже ни чуточки не выцветает… А под ним думаются думы, празднуются даты, читаются газеты и переживаются переживания про Танину судьбу…
— Вот я! — снова ударила кулаком Елена Игоревна. — Я своего Тимошу как в восемнадцать встретила, так и не разлучалась с ним! Из армии дождалась, из рук не выпускала.
Все кивнули. Ну как же, Вера и Ольга хорошо помнили, как Лена каждую субботу таскалась в часть, где служил ее ненаглядный, благо, было недалеко, стояла там у КПП, молча, печально, ни о чем не просила караульных, просто брала их измором. Дождь, снег, ветер, смешанные осадки – в субботу Лена была на посту с кульками и судочками.
— А как же! Тимоша там, наверное, голодный ходит, а ему развиваться надо, мышечную массу наращивать! — оправдывалась она, если мать осуждающе смотрела на уплывающие из дома продукты.
Караульные, не выдерживая снующей туда–сюда фигурки под своими окнами, звонили командиру, тот другому, вызывали наконец Тимошу. Тот смущенно, зная, что ребята опять будут над ним смеяться, красный и с поджатыми губами приходил, хватал Лену за плечо, уводил в сторонку.
— Мне дали пять минут. Ну что там у тебя? — нарочито хмуро, строго говорил он. А у самого руки так и трясутся, как хочется Ленку обнять, да и не отпускать больше, изведать, какая она, приласкать и жить припеваючи.
Но так получилось не сразу. На первых парах Тимоша на Лену и внимания не обращал, гудел с ребятами, на гитаре горланил, на железнодорожной станции гремел разводными ключами и бед не знал. Поигрывал своими стальными мускулами, выпирающими из–под майки, гордо поправлял чуб светло–русых кудрей и купался нагишом в речке по ночам. Переплывал её, быструю, холодную, сделав всего лишь несколько мощных гребков, даже дыхание не сбивалось. А вот от вида Лены как будто тахикардия нападала, слова в горле застывали, даже страшно…
Тимофей сомневался, любит ли он Леночку. Она взяла его измором. Девчонка наплела ему, что одна она сможет составить его счастье, что такой удачной пары и не было до них в целом мире, что родит она ему мальчика, а лучше двух, будут они, сыночки, по хозяйству помогать, будут ему молоток подавать, если полочку прибить надо…
Прослушав десятый раз про полочки и молотки, Тимошка сдался, кивнул. А как отслужил, повёл Лену в ЗАГС…
— Горько! Горько! — кричали румяные от шампанского и жары Вера с Олей, глядели на подругу в свадебном платье, жалели Тимошку, что оглоблей возвышался рядом со своей тонкокостной жёнушкой, а потом плясали до упаду, забыв под конец, что празднуют…
Так родилась семья, Ленина и Тимкина. И дом был, хозяйство, работали оба, об учёбе уж и не думали, не до того! Лена должна родить мальчика, а потом второго, а потом и третьего…
Ни одного она не доносила до срока. Врачи разводили руками, утешали, говорили, что надо просто переждать, а потом с новыми силами…
— Нет, Тимоша… — покачала головой, очередной раз выписавшись из больницы, Лена. — Нет больше этих новых сил… Понимаешь, нет! Не могу снова и снова вот так…
Она заплакала, прижалась к плечу мужа. Тот кивнул таксисту, чтобы ехал вперед, а сам всё гладил Лену по волосам, по вздрагивающим плечам, шептал что–то, прощаясь со своим так и не случившимся счастьем…
… Идея взять ребенка из детдома пришла Тимофею, как говорится, на хмельную голову. Сидели он с друзьями в пивной, хлебал из большой кружки, вместившей в своё нутро и пиво, и кое–что покрепче, отдирал зубами куски от припасенной воблы, медленно пережёвывал, а потом делал большой, размеренный глоток, осушая кружку за три приёма, точно огромный кит.
— Нет, а что… — вдруг ударил он себя по колену. — Есть же беспризорники, есть сироты, мож, их взять?
— Ой, ладно тебе, Тимоха! Один хомут на себя повесил, бабу неплодовитую, теперь еще и чужого ребенка возьми! — покачал головой один из приятелей. — До полной картины семейной идиллии, так сказать! — улыбнулся товарищ, оскалив желтые зубы, но тут же получил в них кулаком, опрокинулся назад, медленно встал, повертел пальцем у виска и ушёл.
А Тимофей, красный, с раздувающимися ноздрями, еще минуту стоял посреди пивной, как будто глядя внутрь себя.
— Извините, я тут разбил у вас… — показал он наконец глазами на осколки кружки и разлитое пиво. — Вот деньги.
Мужчина положил на стол смятые бумажки и, шатаясь, вышел. Официантка, совсем еще молоденькая девчонка, помогавшая сегодня матери, испуганно смотрела ему вслед.
— Не бойся, красавица. Судьба у человека решается, как жить дальше, маршрут прокладывает, вот и не сдержался, — пояснил ей Тимкин собутыльник, подмигнул и поспешил вслед за широко шагающим Тимофеем.
О своей задумке Тимоша сообщил жене утром, когда голова чуть перестала трещать, а перед глазами снова появилась какая–то ясность вместо туманного безобразия.
— … Ну, как думаешь? Ведь всё равно наш будет, пусть и не биологический! — тихо, со страхом от своего смелого решения, прошептал Тимофей, глядя на сидящую за столом Елену.
Та пожала плечами, зачем–то оглядела комнату, будто размышляя, достаточно ли хороша она для приемного ребенка, а через час уже тащила всклокоченного мужа на станцию, чтобы ехать в ближайший детдом…
Постояли на проходной, добились того, чтобы их пустили к директору. Большой двор у четырёхэтажного, выкрашенного в фисташково–желтоватый цвет здания был полон детских голосов, беготни и прыгающих голов. Все от мала до велика высыпали получать витамин Д, подставляли личики солнцу, жмурились, а потом, почувствовав хлопок по плечу, мол, давай, ты вОда, срывались и мчались куда–то, чуть не сбивая с ног воспитателей.
Елена Игоревна обстоятельно беседовала с начальством, выясняла, что да как, какие документы нужны, расписывала, какой у нее муж хороший, а Тимофей стоял у окошка и наблюдал за детворой.
— Мы, знаете ли, мальчика хотим. А лучше сразу братиков, чтобы веселее им было. Мы–то вообще хотели троих… Да, Тимоша? — виновато оборачивалась на мужа Елена. Тот кивал. — Да вот что–то Господь не посылает. Так мы подумали, что…
— Мальчиков? Сразу двух? А справитесь ли? Ведь дело нешуточное, трудные судьбы, много чего у них уже в голове, и не всегда хорошего… Не много ли на себя берёте? — спокойно спросила директор. — Ведь обратно не вернешь, не в магазине. Я почему спрашиваю, были у нас и такие случаи. Обманутые дети возвращаются озлобленные, пустые, они как будто умирают вместе со своими надеждами… Провожаем их, а у них глаза горят, и страшно ими, и радостно, а когда встречаем обратно, столько там, в глазенках этих, горя, передать словами невозможно. Такого никому не пожелаешь! И я чувствую себя виноватой, ведь я их отдала…
— Нет, что вы! Мы понимаем, нам бы мальчика… — опять залепетала Елена, а ее муж вдруг повернулся и, ткнув в оконное стекло, спросил:
— Девочка, там, в песочнице, как её зовут?
— Какая? Сейчас очки найду, подождите!
Директор, похлопав по лежащим перед ней бумагам, нащупала очки, быстро сунула дужки за уши и, подойдя к окну, проследила за взглядом посетителя…
… Так Танька и стала жить у Макаровых. Елена Игоревна, пока ехали с мужем домой после первой встречи с девочкой, тихо спросила, почему именно она, Таня.
— Да ты знаешь, рассудительная такая, командирша, всех там организовала, самосвал у мальчишки в два раза старше себя отобрала, сунула малышу. А замок! Ты видела, какой они построили замок?! Это ж произведение искусства! Нет, хорошая девчонка, ладная. А интересно как рассуждает, здраво так, спокойно… Не понравилась она тебе? — помолчав, спросил Тимофей.
— Да что ты! Понравилась, очень даже. Только я детками всегда мальчиков представляла, а о дочке и не думала… Теперь всё в голове перекраивать надо…
Елена тогда счастливо улыбнулась, закрыла глаза, начав уже процесс впускания Тани в своё сердце…
Татьяне было семь, когда ее удочерили, она всё хорошо помнила, поэтому никакой тайны, а потом страшного открытия не было.
Она долго привыкала к Елене, отказывалась называть ее мамой, многого пугалась, потом потихоньку привыкла, но больше всё же тянулась к отчиму.
— Па! — кричала она, прибегая из школы и завидев отца, маячившего у дровяника. — Па, дай денег, с девчонками в киношку пойдем.
Тимофей куксился, качал головой, мол, нет сейчас ни копейки, до получки неделя, но Таня тогда жалостливо смотрела на него, потом тихо–тихо, обхватив его сзади и еле смыкая руки на отцовском выкатившемся от добротной жизни животе, шептала:
— Ну папаааа, ну пожалуйста… Героический же фильм! А то все посмотрят без меня, буду только пересказ слушать… Папуль, я очень–очень тебя прошу!..
И он сдавался. Был бы сын, наверное, только дал бы ему легонько пинка, мол, иди уроки учи, а Тане так не мог, всё видел её стоящей там, в казенной песочнице и заправски буксующей игрушечный самосвал…
Таня выросла, выучилась на медсестру, устроилась в регистратуру местной поликлиники, готовилась поступать в медицинский, но всё как–то откладывалось. То отец болел, и она пропустила вступительные, то сама вдруг передумала, не желая учиться дальше.
А тут еще мамина навязчивая идея о дочкином замужестве!
— Надоело, мама! Оставь ты меня в покое. Живу, благо не на твоей шее, работаю, радуюсь, чего тебе еще надо?! — в очередной раз обидевшись, ругалась Татьяна, стоя в дверном проёме и наблюдая, как мать гладит белье, водя тяжелым, пышущим паром утюгом по веселой, в цветочек, наволочке. — Ну давай я за первого встречного выйду, чтобы ты успокоилась!
— Что ты! Что ты, Танюша! — бросала всё и бежала обнимать дочку Елена. — Я просто переживаю. Мы с отцом не вечные, на кого тебя оставим? Мужская рука всегда нужна, без нее куда ж! И двор, вон, в порядке содержать надо, и дом, да и вообще, что женщина без мужа – обделенная, несчастная!
— Ой, брось, ма! Ну какая несчастная! С чего?! Я всё сама умею, если что не смогу, найму работников, а уж про душу женскую, тоскующую по мужчине, ты мне не рассказывай. Это, может, раньше так было, а сейчас женщина – самодостаточная, цельная натура, она и сама выживет. И счастливо будет существовать.
— Ну… Ну нельзя же так… Неправильно это… Ведь Господь–то создал… — качала головой Елена Игоревна.
— Создал! — перебивала ее Таня. — Но это когда было? Может, Ева бы за Адама и не вышла, будь у неё выбор!
— Чего это? — опешила Лена.
— А может он некрасивый, может, шепелявил! А ей ничего не оставалось, она других и не знала, не ведала. А у нас, к счастью, выбор есть. Вот я и не буду спешить. И ты меня, пожалуйста, больше не дергай по этому поводу. Кстати, о мужчинах, мама!
Елена Игоревна напряглась, схватила утюг, опять принялась разглаживать наволочку.
— Тебя наш терапевт, Илья Семёнович, уже очень–очень долго ждёт. Когда придёшь? — строго спросила Татьяна.
Она знала, что мать не любит ходить в поликлинику, врачей боится, а запах лечебницы вызывает у нее дрожь в коленках.
— Да вот на днях… Конечно, дочка, конечно, загляну… Да ты иди, иди погуляй! — кивнула на дверь Лена.
— Вот то–то же! А то замуж, замуж! Ладно. Купить чего надо? — схватив свою сумочку, поинтересовалась Таня.
Елена Игоревна покачала головой и проводила Таню долгим, тревожным взглядом. Эх, знать бы, как сложится дочкина жизнь, не беспокоилась бы…
После двадцать третьего дня рождения Елена Игоревна стала еще чаще заводить разговор о ее будущем. Тимофей одергивал жену, подруги уговаривали не спешить, а Лена не могла.
— Прям какая–то у тебя идея «Фикс»! — сердито бурчал Тимофей Андреевич. — Неужели других думок нет?!
— Нет. Вот помру я, а Таня неустроенная. Как она будет?! Или тебе всё равно? — хмурилась Лена. — Дочка же, не чужая какая!
Вот и сегодня, собравшись с подружками вечером, пока муж в ночную смену, Елена Игоревна опять за своё…
— Да вы пирог отрезайте, чего сидеть… — вяло сетовала на нерасторопность гостей хозяйка. — Не обращайте на меня внимания… Знать, так и уйду из этой жизни без внуков, без зятя…
Таня, хватив кулаком по столу, вскочила, распахнула дверь и кинулась прочь из избы.
— Мама! Как же это всё надоело! Оставь меня в покое! Не послушаешься, уеду, вообще не узнаешь, как я жить стану! — кинула она через плечо и хлопнула дверью.
Растерянные женщины смотрели, как она бежит по тропинке к калитке, как скрывается за кустами жасмина, сбегая вниз, к реке.
— Ну что, съела девку? — качая головой, прошептала Вера. — Смотри, Лена, и правда уедет она. Тогда вообще без всего останешься.
Елена Игоревна надулась, встала, отошла к окошку, сложила руки на груди и запыхтела, подергивая плечами.
— Ну полно, полно переживать. Чайник ставлю, али нет? Девичник у нас, так давайте себя не забывать! Верка, доставай карты, Ленка, свечи ставь, гадать будем. На судьбу гадать, на счастье! — весело хлопнула в ладоши Ольга Константиновна. — Мож и мне жениха нагадаем?!
Все невольно улыбнулись, посмотрели друг на друга, как будто помолодели лет на двадцать, взметнулись юбки, застучали по блюдцам ложечки, легли на скатерть замусоленные, старинные, еще Лениной бабушки, карты, стали глаголить будущее, обнадёживать.
В карточном гадании разбиралась только Ольга. Пользуясь этим, она всегда пророчествовала всё самое хорошее, даже если видела, что это не так. А к чему пугать? Судьба – дело сложное, сегодня в одну сторону повернет, завтра в другую. Так и знать её не стоит. В хорошее верить надо!..
Ольга Константиновна нагадала Лене скорую свадьбу в доме, зятя – красавца, денег в дом и здоровье. Вере – нужную покупку. Верка давно собиралась обновить швейную машинку, да всё не решалась потратить деньги.
— Всё, Верунчик, судьба благосклонна. Завтра же поедем выбирать! — уверенно подвела итог Оля, собрала карты в стопочку и предложила сыграть дальше в «Подкидного». Дамы, разрумянившись от наливки и хороших предсказаний, дружно кивнули…
… Татьяна бежала по тропинке, спотыкалась, останавливалась, чтобы перевести дух, а потом снова припускала вперед, плача, сама не зная, от чего.
Да, с мужчинами ей не везло. Она была слишком сильной, самостоятельной, не умела уступать, чуть что, гордо вскидывала голову и уходила, не желая договариваться.
Была ли Таня красивой? Да, хотя Лене всё казалось, что есть в дочкиной внешности изъяны. Красота Танюши была не яркая, не та, что павлиньим хвостом маячит перед парнями, заставляя их терять голову, а как будто припыленная, спокойно– дымчатая.
Правильные черты лица, изящные бровки, миндалевидные, темно–карие глаза, бледно– розовые губы – ничего не вызывало отвращения, не заставляло быстро отвернуться, наоборот, ее лицо хотелось рассматривать, запоминать, потому что оно было живое, каждое изменение настроения написано, точно на печатной машинке набрано. Только умей читать.
Мало кто умел. Одним она казалась заносчивой, другим слишком строгой, третьим упрямой. До самого последнего позвоночка её, видимо, понимал только отчим. Тимофей сразу, как входил в дом, как видел дочкино личико, знал, как прошёл день, что стряслось, чем порадовалась его воительница, чем опечалена. Сердцем ее чувствовал, хотя и не был настоящим отцом.
Переживал ли Тимофей за Таню? Да. Но почему–то верил, что всё сложится наилучшим образом, что надо просто не мешать, тогда счастье само прискачет, запыхавшись, усядется на лавку и попросит не выгонять его со двора…
Добежав до реки, Таня сняла босоножки, пошла вдоль кромки воды, утопая пальцами в холодном песке и чувствуя, как волны облизывают натертые ремешками щиколотки. Пахло илом и рыбой – знакомый, родной аромат. Его научил любить Таню отец. А еще помог понимать шелест камыша на берегу, наслаждаться плеском воды о лодку, ловить рыбу, сидя на берегу и укутавшись в штормовку, слушать кузнечиков.
Папа… Для Тани Тимофей Андреевич стал самым–самым, другого отца она и не желала бы, не приняла, даже если бы тот оказался королем с горой богатств… Мама другая – волнующаяся, вся как натянутая струна, немного истеричная. С ней Тане тяжело, но и ее девушка любит. А как не любить?! Это же её мама!
Татьяна подняла голову, заметив впереди мужскую фигуру, замедлила шаг.
Незнакомец обернулся, услышав, как она наступила на ветку, и та с хрустом переломилась.
В сумерках Татьяну было плохо видно, угадывался только силуэт.
— Кто здесь? Вас не видно, извините! — крикнул незнакомец.
А Таня, скривившись от боли в ноге, села на песок, стала рассматривать ступню.
— Здесь я. У вас есть фонарик? — без лишнего стеснения осведомилась она.
— Что? Фонарик? Сейчас. Вот! — мужчина положил на берег удочку, подошел ближе, вынул из кармана тонкий, в металлическом корпусе фонарик, включил его, направил девушке в лицо.
— Да куда вы светите?! Уберите, слепит же! Простите, — вдруг затихла Таня. — Я грубо сказала… Просто ногу больно. Заноза, видимо…
Мужчина деловито сел на колени, протянул руку. Таня послушна дала осмотреть свою ступню.
— Да, колючка. Вы посидите, я сейчас щипчики принесу, не наступайте только, а то совсем, со шляпкой, как говорится, войдет! А меня Костей зовут.
— Таня, — кивнула девушка. — Вы зря тут рыбачите, течение крутит, а рыба у нас ленивая, сюда не заплывает. Вам бы на тот берег, там такие места есть! Мы с отцом щуку вынимали с мою руку длиной!
— О, так вы рыбачите? Вот удача! А я приехал в отпуск, захотелось отдохнуть от города, удочки привёз, а не умею я рыбу ловить. Вот совсем, представляете?.. Ладно, давайте вытаскивать колючку.
Таня почувствовала, как дрожит легшая на ее колено рука, одернула юбку, закусила губу и отвернулась.
— Так где вы говорите, надо стоять? Не понял я! — громко спросил Константин, прищурился, наклонился совсем низко. Таня почувствовала его дыхание на своей коже, смутилась.
— Да там, левее мостка, там сразу глубина хорошая и… Ай!
— Вот вам и «ай»! — улыбнулся мужчина. — Вынул, огромная какая! А вы, часом, не уснете, как в сказке? А то, знаете, бывали случаи…
Таня, рассматривая колючку, лежащую на Костиной ладони, улыбнулась.
— Спасибо. Нет, не усну. Завтра на работу.
— Ну вот и хорошо. Извините, у меня только водка с собой, я вам рану промою… Вы не думайте, я не пью, просто так вроде принято – брать с собой на рыбалку горячительное, вот я и… Ладно, чушь я опять несу, простите. Сейчас промою, забинтуем, и я провожу вас до дома.
— До дома не надо. Сама доберусь. Но всё равно спасибо. Константин, а вы женаты? — вдруг спросила Таня, заговорщицки пришёптывая и схватив мужчину за плечо.
— Нет, — так же тихо ответил мужчина, наматывая бинт на ногу Татьяны. — А вы?
— Тем более! — засмеялась Таня. — Я же женщина.
— Точно…
Хорошо, что в сумерках эта девушка не могла видеть, как залилось румянцем Костино лицо. Он вообще всегда чувствовал себя нелепо в обществе дам, стеснялся, мямлил, боялся сделать лишний шаг, не угадать, разочаровать… Вести светские беседы и сыпать анекдотами он тоже не умел, предпочитая помалкивать в стороне от общего веселья.
— А давайте, Костя, поженимся! Только мне быстро надо, желательно на этой неделе.
— Я не понял… Вы же меня совсем не знаете! — воскликнул Константин, чуть отстранился, удивленно рассматривая Танино лицо.
— И вы меня не знаете, так что с того? Помните, как у Пушкина, в «Метели»? Всякое бывает, а мне очень–очень нужно! Выручайте!
Мужчина строго посмотрел на неё, холодно, отстранённо, покачал головой и, развернувшись, зашагал прочь.
— Извините, но я там удочки оставил, я пойду. Сами доберетесь же? Вот и прекрасно. Прощайте!
Татьяна с досадой вздохнула. Какую чушь она снесла! Какую околесицу, да еще и Пушкина приплела!.. Что он теперь, этот Костя, о ней думает?!
— Да и ладно… — обиженно выпятила Таня губу и побрела по тропинке. — Было бы предложено…
Когда Таня пришла домой, красный абажур уже спал, разошлись гостьи, Елена Игоревна убрала со стола, накрыла пирог полотенцем на случай, если Таня, вернувшись с прогулки, захочет поесть, и легла спать.
Татьяна чуть качнула рукой ненавистный абажур, тот, подобно колоколу, закачался, щекоча лицо девушки свисающими переплетениями нитей.
— Интересно, у кого он остановился? — сквозь дрему подумала Таня, закрыла глаза и уснула, провалилась в черноту, всё еще чувствуя на своей лодыжке прикосновение руки нерешительного рыбака…
… — Танюш, а ты сегодня с работы когда придёшь? — поинтересовалась Елена Игоревна, накрывая на стол и поглядывая на калитку, не идет ли домой Тимофей.
— Как обычно, мама, а что? — Татьяна сладко потягивалась, кутаясь в Ленину шаль и, дуя на пальцы, кусала горячий, свернутый в конвертик блин.
— Да так… Значит, к семи?
— Всё верно.
Таня зачерпнула из банки клубничного варенья, намазала им очередной блинчик и, закрыв глаза, вздохнула.
— Хорошо, мам… Как же хорошо…
— Чего хорошо–то? — осведомилась Лена, наливая себе кофе.
— А всё хорошо. Я тут себе жениха нашла, только он испугался пока с тобой знакомиться.
— Кого ты нашла? — замерла Лена.
— Жениха. Ты же хотела? Ну вот! Теперь только надо его уговорить. И найти…
— Что значит найти? Убежал? Вот так жених! — усмехнулась Елена Игоревна.
— Он меня неправильно понял. Но мы это исправим! Всё, мамуль, побежала. Спасибо, всё было вкусно!
Татьяна встала, прошла босыми ногами по половицам, улыбнулась. глядя на Костин бинт, и поскакала на одной ножке к себе в комнату собираться…
… Хозяйка дома, у которой остановился Костя, всё утро вздыхала, охала, причитала, соболезнуя какой–то своей подруге.
— Что–то случилось? — поинтересовался Константин.
— Да так… Знаете, как бывает, то одно, то другое… Знакомая одна мучается, спина у неё, точно колесо, скрутилась, поясницу простреливает… А вы же, Костя, массаж делать умеете? Вы же этот… Ну…
— Ну да, я этот самый. Врач в общем. Так вы хотите, чтобы я помог вашей подруге?
— Да… Вы вот берите, тут завтрак, тут всё я для вас… Сходили бы, а то страдает женщина…
— Спасибо. Ладно, говорите, где она живёт.
— Я сама вас отведу. Вот после завтрака и пойдем, хорошо? Удобно вам?
— Удобно, — с тоской посмотрел на приготовленные для выжигания досочки постоялец, махнул рукой и принялся за овсянку…
Хозяйка долго водила его по поселку, здоровалась со знакомыми, как–то странно приподнимала брови, косясь на Константина. Наконец пришли к частному домику за зеленым дощатым забором.
— Вот тут, туточки она и обитает. Видите, хозяйство какое, а силы уж не те, вот и мается. Муж на работе, она в огороде. Эй! Есть кто дома?
Женщина скрипнула калиткой, кивнула Косте, чтобы шёл за ней…
Потом в избе завозились, закряхтели женские голоса, потом уверенные, строгие распоряжения Костика…
— Я тогда к вам завтра еще зайду. Сеансов пять надо сделать. А ведь и правда, проблема на проблеме! — кивнул мужчина, появившись на крыльце и потирая уставшие руки. Спина у старушки оказалась твёрдая, окостенелая, напряженная, такую размять трудновато…
— Заходите! Заходите, Константин Петрович! Милости просим! — кивнула пациентка, улыбнулась и закрыла дверь.
Идя по улице, Костя всё вспоминал висящий под потолком у пациентки красный абажур. Ну надо ж такое повесить!..
С Татьяной он повстречался у магазина.
— Как ваша нога? — тихо поинтересовался он.
— Спасибо, лучше всех… Вы простите меня за вчерашнее, — пролепетала Таня, перекладывая авоськи из одной руки в другую.
— А что там было? Ничего же и не было! — пожал плечами Костя, предложил проводить до дома.
Таня гордо отказалась. Ничего не было? Совсем ничего? Ну ладно! Идите–ка вы, Константин, своей дорогой, не маячьте тут!..
Костя оглянулся, посмотрел вслед упрямо несшей на плече сумку с картошкой Таню, покачал головой, а потом, прищурившись от слепящего солнца, вдруг понял, что вот помани она его сейчас, эта Татьяна, и пойдет за ней хоть на край света!
Он считал, что хорошо чувствует людей – кто хороший, кто плохой, кто с червоточиной, а кто золото, только надо почистить. Так вот эта Таня не золото, не серебро, она – тот сгусток света, что образуется, если подставить лупу солнцу, а потом, отодвигая или приближая ее к доске с рисунком, поймать жгуче золотую точку, от которой тут же начинает идти дымок, и так вкусно пахнет горячим деревом…
— Таня! Ну Таня, у вас же нога!
Он догнал шагающую по дороге девушку, уверенно отобрал у неё сумки и пошел вперед.
— Нога уже не болит, я же сказала. Отдайте, я не люблю, чтобы мной командовали!
— А я и не командую. Я помогаю. Может же будущий муж помочь своей будущей жене в бытовом вопросе?
Он обернулся, хитро улыбаясь, Таня рассмеялась и, взяв его под руку, пошла рядом.
— Тогда давай на «ты»?
Он кивнул.
— Расскажи немного о себе, пожалуйста, — попросила она. — А то как–то неудобно, жених, а я про тебя ничего не знаю…
Костя расплывчато описал свою работу, мол, тоже в поликлинике, врачом, сказал, что в городе живет один, в квартире, доставшейся от матери, что любит ходить в кино и театры. Таня молча слушала, кивала…
О том, что Танька встречается с мужчиной, Елена Игоревна узнала дня через три. Заохала, опять распереживалась вся.
— Нет, Тимош, надо бы проследить, кто да что! — шептала она мужу перед сном.
— Лен, отстань. Сколько можно? Таня взрослая, умная, хорошо воспитанная, она знает, что делает! Ведь вспомни, были у нее друзья – и Егор, и Ромка с десятой улицы, и Михаил, что теперь уехал в Питер, – ухаживали, знаки внимания оказывали, а ты распугала их, прогнала. То лицом не вышел, то умом, то не тот подарок принёс… Ты как будто специально сначала требуешь, чтобы Танюха замуж вышла, а потом мешаешь ей. Что такое, а?!
Елена Игоревна помолчала, вздохнула, потом, облокотившись на локоть, посмотрела на мужа.
— Так ведь страшно за неё! Вдруг ошибется? Намучается, наплачется… Не хочу, чтобы так у нее было! Я ей тут жениха приглядела, положительный, надежный, очень понравился мне… — тихонечко добавила Лена, цокнув языком.
— Чего? Это Верка с Олей тебя надоумили? Сводничеством заниматься не позволю! — гаркнул Тимофей, натянул одеяло на голову и отвернулся, а Елена Игоревна только покачала головой.
— Нет, Тимоша, такого жениха хватай и беги!.. Иногда надо помогать счастью сбыться.
Да, Лена в этом понимала! Кто знает, если б тогда не ездила она к Тимоше каждую субботу, то и не женился бы он на ней, вокруг красоток получше нее много было! Но нет, приручила, привязала к себе, и стали они супругами…
Вот и Танюшке надо помочь! Надо!
… Костя встречал Татьяну после работы, они вместе ехали на автобусе до поселка, а потом она просила его уйти.
— Можно, я тебя немножко попрячу от родни? Мама у меня – человек беспокойный, начнет свою волынку, мол, то не так, это не этак…
— Хорошо. Но хотелось бы с будущей тёщей тоже познакомиться, — пожал плечами Константин. — Ты подумай об этом!
Таня кивнула. Она всё никак не могла понять, Костя шутит с ней, играет, о свадьбе вроде говорит, вот о матери как о тёще упомянул… Если бы попросил её, она сегодня же пошла бы с ним в ЗАГС. Влюбилась… Влюбилась, как никогда раньше! Он казался ей таким понятным, простым, правильным. Мама была бы довольна, да и сама Танюша тоже чувствовала, как ёкает внутри, если слышит знакомый голос, поднимает глаза в окошко регистратуры и видит его… Румянец по щекам разливается, смущенно смотрит Таня на коллег, а те делают вид, что ничего не случилось, не стоит рядом с ними счастье, не колотит кулачком в дверь…
— Да ты его и не знаешь совсем! — удивлялись подружки.
— Сколько надо, уже узнала. А так за всю жизнь иногда и не поймешь, что за человек, так что теперь – ждать и сомневаться? Нет уж! — командовала опять Татьяна своей жизнью…
Спина Елены Игоревны шла на поправку.
— Надо бы еще пару–тройку сеансов, — подумав, вынес Константин вердикт.
— Да, милый, да! А давайте, я вам наш фотоальбом покажу! У меня же дочка есть! Красавица! На выданье, умная, хорошая, просто золото! И тоже медик! Надо бы вас познакомить, глядишь, и зятем бы моим стали! — раздухарилась Елена Игоревна, потянулась на самую верхнюю полку книжного шкафа, вынула фотоальбом, стала тыкать на фотографии своими пальчиками. — Таня, Танюша дочку–то зовут.
Мужчина внимательно посмотрел на фотокарточки, потом на саму Елену, кивнул и, бросив, что у него дела, ушёл…
— Поигрались, и хватит! — рассуждал он, бросая вещи в чемодан. — Ишь какие хваткие! Со всех концов решили меня схватить! Ха, не на того напали. Таня девчонка хорошая, но уж в городе таких навалом. Даже лучше есть. Извиняйте, хозяйка, пора мне! — сказал он уже громко, кивнул и хлопнул дверью…
Таня с грустью заметила, что Костя куда–то пропал, не встречал, не провожал. Таня всё выглядывала на крылечко поликлиники, ждала его, но не показывалась знакомая фигурка, идущая по аллее к серому двухэтажному зданию…
А она даже не спросила, у кого он остановился, где живёт…
Не приходил Константин и к своей пациентке.
— Спугнула ты его, наверное, окаянная! Ну зачем было про свадьбу, про зятя, а? Язык у тебя без костей! — горячилась Ольга. Елена только тихо вздыхала…
В субботу Таня сидела у окна, пыталась вышивать, но постоянно отвлекалась, задумчиво глядела на улицу. Мать тоже что–то приуныла, только кряхтела, причитала.
— Мам, чего ты? Плохо себя чувствуешь? — подошла к ней девушка, обняла за плечи, потянула к дивану. — Посиди со мной, а, мама…
— Ну давай посидим… Давай, а то ноги что–то гудят сегодня. А чего ты грустная? — Елена Игоревна гладила Танюшу по спине, перебирала пальцами ее мягкие, чуть волной волосы.
— Понимаешь, мам, я человека одного встретила, влюбилась даже…
— Чего–чего?
— Влюбилась, да! Мне кажется, он бы тебе понравился… Он тут в отпуске, у кого–то остановился, а я не просила, у кого. Так вот, мы познакомились на речке, он потом меня с работы встречал, а четыре дня назад пропал… А говорил, что поженимся… Костей зовут его… Красивое имя, да? Кооостя… — нараспев повторила Таня.
— Жениться обещал, говоришь… Костей звали?! — Елена Игоревна вдруг вскочила, испуганно всплеснула руками. — И моего Костей звали… Он тут остановился, у тёти Веры… Массаж мне приходил делать… Я думала, жениха тебе нашла, хотела вас познакомить… Я ему твои детские фотографии показывала…
Татьяна, широко открыв глаза, уставилась на мать.
— Костя? Массажист? У тети Веры?
Она вскочила, переобулась и опрометью кинулась во двор, распахнула калитку, побежала по улице, кивая знакомым. За девушкой гурьбой понеслись соседские мальчишки, улюлюкали, смеялись. Всем, кто спрашивал, что случилось, они вразнобой отвечали – то пожар, то ракета прилетела, то жуликов ловить идут…
Таня без стука ворвалась в Верину избу и, сглотнув, прошептала:
— Где он?
— Кто? — Вера Сергеевна привстала из–за стола, растерянно пожала плечами.
— Жилец ваш, массажист.
За спиной Тани прыгали, пытаясь разглядеть, что происходит, мальчишки.
— Массажист! Массажист! — кричали они. — Его увёз таксист!
— Да цыц вы! — показала Татьяна им кулак.
— Уехал… Собрался и уехал, даже не заплатил мне за три дня последних… Будто испугался чего… Вот есть же гнилые люди на свете! А говорил, что надолго, что места у нас хорошие, что рыбу будет ловить… Как мама–то, Тань? Спина прошла? — кивнула Вера Сергеевна куда–то вбок.
— Спина–то прошла… Уехал, значит? Испугался?
Татьяна топнула ногой, зажмурилась, а потом вдруг рассмеялась, раскинула руки и, обняв мальчишек, кинулась с ними вниз по ступенькам.
— Айда купаться, пострелята! А ну кто первый до речки!
… Таня несколькими уверенными гребками добралась до островка, разделяющего русло на два рукава, прошла чуть вглубь, села на бревно и только тогда заплакала. Тихонько всхлипывая, она смотрела, как играет с лучами солнца вода, как резвятся на мелководье ребятишки, как легко, медлительно и гордо летит над самой водой чайка.
— Ну что ж… — прошептала Таня, вытирая лицо руками. — Спугнули жениха, да и не нужен он мне! Раз такой робкий, то пусть и идет своей дорогой.
Она вскочила, стала кружиться, взметая ногами песок, потом пошла по берегу «колесом», распугав стаю уток, только что приплывших на отдых.
— Эге–гей! — закричала девушка, замахала руками.
Парнишки на берегу оглянулись.
— Татьянка, давай сюда! Мишук абрикосы принёс! — закричал рослый, тощий парнишка, сложив руки рупором и приложив их к губам.
… Они сидели на берегу, покрытые жемчужинками капель, блестевших на солнце, как хрустальные осколки, ели принесенные товарищем абрикосы и смеялись, сами не зная, от чего.
И всё ещё у Тани впереди, всё будет, только нужно перестать ждать. Счастье на мягких, кошачьих лапах, пугливое и робкое, крадется к ней, прячась за суету дня.
Вот оно уже село в электричку, вот трясется с рюкзаком в вагоне, читая заломленный пополам журнал «Наука и жизнь», вот лакомится на станции мороженым и спрашивает, как добраться до Таниного посёлка. Оно не спешит, потому что Татьяна еще не готова…
…— А у нас новый учитель! — кричит Мишук, догоняя идущую по дороге Таню. — Он на гитаре жжёт, что тебе Высоцкий! Алексеем Ивановичем зовут!
Татьяна кивает, улыбается. Она любит гитару, Высоцкого, любит, когда всё хорошо и спокойно. И имя «Алексей» ей тоже нравится, но она не станет спешить. Если нужно, они и так встретятся – она и новый Мишкин учитель. Надо просто подождать и научить этому маму…