— Привет, ты кто? – в дверях стояла женщина лет тридцати, и удивлено рассматривала Веру. – Ах, ну да – ты новая квартирантка моей мамы, так ведь? Она мне сказала о тебе. Ну здравствуй, меня зовут Маша, я дочь Инны Степановны. Я пройду?
Вера растеряно посмотрела на визитершу, и кивком разрешила ей пройти. Она действительно снимала комнату у Инны Степановны, но хозяйка мало и неохотно рассказывала Вере о своей дочке, просто сказала, что она у нее есть. Где живет дочь и как у нее дела она особо не знает, подробностей не сообщала, сказала просто, что поссорились.
Почти два месяца назад Вера нашла объявление о сдаче этой комнаты, Инна Степановна ей понравилась, впрочем – взаимно. В общаге Вера жить не хотела – не сошлась характером с буйными сокурсниками, но родители ей высылают деньги, платят за учебу, чего бы не пожить в тишине и спокойствии?
Инне Степановне было около 60 лет, невысокая, полненькая женщина с добрыми глазами. Она особо не тревожила Веру – сидит девушка над своими учебниками и пусть сидит, только на вечерний чай звала. Однажды хозяйка показала Вере свой альбом с фотографиями – вот она молодая, с мужем, который уже ушел на тот свет, вот девочка на семейном снимке.
— А это кто? – спросила Вера, указывая на девочку.
— Это дочь Маша, — как-то хмуро ответила Инна Степановна.
— И внуки у вас уже, наверное, есть?
— От нее дождешься этих внуков! Она далеко живет, мы с ней не общаемся. Поссорились.
На этом все. А на днях пришло сообщение – родная сестра Инны Степановны попала в больницу, нуждается в уходе, надо срочно лететь самолетом.
— Ну что ж, Верочка, теперь ты за хозяйку будешь несколько дней, потом меня племянница Настя подменит, и я приеду. Без особых причин мне не звони, я все время в больнице буду, если что – сама позвоню.
И вот, спустя двое суток пришла Маша – очень приветливая женщина, с такими же добрыми глазами как у ее мамы. Она прошла в комнату матери и грустно сказала:
— Как же я давно тут не была! Мы с мамой долго в ссоре были, но болезнь тети Светы нас сблизила. Мама сказала тут пожить немного, пока она у сестры. Приедет – хотя бы поговорим с глазу на глаз. Я хоть сегодня увижусь со старыми друзьями, соскучилась уже. Посидишь с нами?
— Нет. Я, наверное, у себя в комнате посижу, мне надо подготовиться, скоро сессия.
Хм, тот ли этот случай, когда надо звонить хозяйке? Она же ничего про дочь не сказала. Хотелось набрать ее номер телефона, но Маша опередила – было слышно, как она громко разговаривает по телефону с матерью.
— Да мам… Я поняла… Когда ты приедешь? Через четыре дня? Ну я постараюсь тебя дождаться… Как там тетя Света себя чувствует? Ну слава богу, пусть поправляется, Насте привет… Да, подружки зайдут вечером, друзья, посидим маленечко…
Вечером у Маши была какая-то компания: они веселились, пели песни, разошлись поздно ночью. Утром Маша крепко спала, не добудиться, но Вере пришлось ее немного поднять.
— Я не знаю, что делать с ключами, — сказала она. – Вам оставить или с собой взять? Если вы будете уходить, то дверь захлопнется, вы не войдете.
— Забирай с собой, — сонно сказала Маша. – Я сегодня в таком состоянии с похмелья, что точно никуда не выйду.
Ну ладно! Инна Степановна позвонила только тогда, когда Вера вышла из института.
— Как там у тебя дела? – спросила хозяйка.
— Нормально! Маша спит, сказала, что сегодня никуда не собирается.
— Какая Маша? Моя дочь? Такого не может быть! Почему ты мне сразу не позвонила?
— Так она же вам вчера звонила, вы с ней разговаривали!
— Никто мне вчера не звонил! Я с ней два года вообще не общалась! Ах ты ж господи, что же делать? И сестру нельзя бросать и лететь срочно надо! Беги домой, если что — вызывай полицию, выгоняй ее! Кошмар! Этого не может быть! Я постараюсь Настю поторопить!
Когда Вера прибежала домой, Маши не было. Но все как-то неряшливо дома – будто кто-то рылся в шкафах. Вещи Веры были нетронуты, но пропали 5000 рублей из тумбочки, которые она держала на черный день. Прятать от Инны Степановны не было смысла, поэтому деньги лежали просто в ящичке тумбочки. Обо всем этом Вера рассказала по телефону хозяйке.
— Ах ты ж господи! – все повторяла она. – Не открывай пока никому и не впускай, будь умничкой, Верочка! Сколько на тебя свалилось всего! Я прилечу послезавтра, жди.
Но больше никто не приходил. Когда вернулась хозяйка, она осматривала шкафы и постоянно охала:
— Ну надо же, мои сережки золотые пропали и бабушкино старинное кольцо! Комплект нового постельного белья! Мои зимние сапожки, даже ни разу не одеванные! Ну ничем не побрезговала, гадина!
Уже когда пили вечерний чай, Инна Степановна плакала и рассказывала:
— Я была уверена, что Машка сюда никогда не сунется – слишком враждебные у нас были с ней отношения. В детстве – девочка-колокольчик, в ранней юности тоже, а как ее папка умер, так связалась с уголовниками, стала сбегать из дома, выпивать, нарушать законы. Вместо учебы – тюрьма за воровство, но я ее все равно как дочь жалела, передачки возила. Она обещала мне исправиться, плакала, клялась, я ей поверила. Хватило Машку на полгода, а потом опять ее понесло в привычную компанию. Когда дали второй срок, я ей сразу сказала – не жди, не приеду! Она обозлилась, но звонила мне с раскаянием 2 года назад, а я ей сказала – хватит, нет у тебя больше матери! С тех пор вообще не общались! Знаю, что она живет отсюда в 100 километрах, в поселке с каким-то зеком.
— Откуда же она узнала обо мне и о том, что вы уехали?
— Как оказалось Настя ей по глупости сказала, она мне потом призналась. Думала что-то дернется у Машки что-то в душе от ее слов: «Машенька, моя мама в тяжелом состоянии, тетя Инна плачет и за ней в больнице ухаживает. Может вы помиритесь с ней на этой ноте? Тете Инне помогать надо, одумайся, она на одну пенсию живет, жиличку домой взяла, чтобы хоть как-то прокормиться. Я ей даже за билеты на самолет заплатила!». Наивная эта Настя, зачем она ей вообще звонила, добрая душа? А у нас вон какой урон!
— Как-то Маша совсем на уголовницу не похожа, такая женщина приятная!
— Лиса она! Ты знаешь, что она мне сказала по телефону, когда я ей звонила после ее воровства? «Я к тебе не приезжала, это все твоя квартирантка наврала, она тебя и обворовала!». Представляешь? Но я же знаю эту лгунью.
— Будете на нее заявление писать?
— Нет конечно, дочь же мне она, все равно сердце болит за нее. Но зато теперь она сюда точно не сунется. А насчет пяти тысяч – считай, что ты мне за месяц их заплатила, все равно скоро срок платить подойдет.