Девочку эту в жены сыну, Брагина Татьяна Яковлевна присмотрела давно, когда та еще в школе училась.
Старательная ученица очень понравилась учительнице литературы. По мнению педагога, в Полине Самойловой сочетались ум, внешняя миловидность, а что самое главное — покорность и трудолюбие. Что редкость в нынешнее время.
— А тряпку для доски нам помоет… Помоет нам, — обводит глазами притихший класс учеников Татьяна Яковлевна.
— Полина! — шепчут с задних парт. И смеются.
— Полина Самойлова, — улыбается преподаватель.
Полина, хрупкая девочка с двумя длинными жиденькими косичками по плечам, встает из-за парты и покорно идет выполнять наказ женщины.
И совсем Полина не удивлена, что опять ее отправили мыть тряпку. А чего удивляться то, если изо дня в день, да из года в год, именно ей выпадает честь следить за чистотой доски.
— Что смеетесь то? — слышит она властный голос учительницы за спиной. — Товарищи ученики. Из всех вас только она моет чисто. После каждого из вас тряпка с разводами меловыми, даже прикасаться страшно!..
***
Село у них маленькое, но опрятное. Что хорошо — так это возможность и работать в интеллигентной профессии, как Татьяна Яковлевна… И содержать скотину. У Брагиных — две коровы.
Работы конечно достается Кириллу, сыну Татьяны. Это ж и коров напоить с раннего утра, и в стайке навоз лопатой сгрести. Потом покормить, это значит влезть на сеновал и поскидывать вниз, к дверям, сена. Одним сеном животных не прокормить, Татьяна делает еще пойло, примешивая помои что после еды остаются, либо комбикорм, чтоб сытно.
— Устала я, — приходит и приносит два ведра молока женщина, после дойки. Ворчит, — В школе достаточно устаю, так еще и дома не отдохнуть.
— Мать, — говорит Кирилл, — так продай корову, хотя бы одну, ну? Я молока не пью, если не заметила до сих пор. И не ем молочку.
— Потому и хлюпенький, — рассердилась родительница. — Устала я ходить вокруг да около, я прямо тебе скажу: иди скорее, зови замуж Полину Самойлову. Уж очень она мне нравится, родная стала.
На это Кирилл рассмеялся только.
— Ты чего мать, только проснулась? Она же занята, у нее любовь.
— С кем это?
— Да с Вадимом Трушкиным.
— Трушкин-двоечник?! Да быть такого не может! Чтобы с ним, да такая девочка!
— Ой мама, да какая она? Обыкновенная. Если тряпку тебе мыть ходила десять лет подряд, это не значит, что хорошая.
— Да причем тут тряпка, сынок? Ничего в людях ты не понимаешь…
***
Не повезло Брагиной, узнала по слухам, что сын бегает в бараки, где «нищие» живут. «Нищими» называют промеж собой контингент людей-дно общества, которые за всю жизнь не заработали на жилье и ютятся теперь в «бараках» — очень старых постройках, которые того и гляди развалятся. Жильцы этих домов, в основном семьи пьющие, либо очень бедные, ждут переселения как манны небесной.
Сюда она и пришла, со страхом посмотрела на темное длинное здание. Ничего оно Татьяне, кроме хлама, еще раз хлама, мышей и крыс, не предвещало. Организм женщины противился войти внутрь.
— Это же не дом а помойка. Как он мог так со мной?! — едва не плакала Брагина, переступая через спящего пьянчужку, загородившему ступеньки в подъезде.
Подсказали ей люди добрые, что Кирилл, ее драгоценный мальчик, взращенный на фруктах и колбасках говяжьих, завел тут, в этих домах, себе пассию. У пассии этой, сын есть.
Никак жениться собрался.
Пахло дурно, женщина прижала к носу варежку. Господи, — раздумывала она, — лишь бы это все неправдой оказалось. Но нет, правда. Когда она миновала подъезд и попала в освещаемый длинный как кишка коридорчик… Кто-то с размаху пнул дверь изнутри, мимо которой только что прошла Татьяна. Ей считай, повезло, могло и задеть. Дверь в щепки, слетела с петель наполовину. Наружу, в коридор, вывалился мужичишка с красными глазами, кашлянул.
— Из-звинитя, — пробормотал он, узнав в Татьяне уважаемого в поселке человека.
И встал он, ввалившись обратно в свою жалкую комнату, и руками пытаясь приладить дверь.
— Что это за безобразие, — осмелев от принятого извинения, остановилась Татьяна.
И подошла даже, заглянув в разломанную щель в двери. В комнате она увидела женщину, замотанную в халат и полотенце на голове. Лицо у тетки красное, нос картошкой. Пьющая на вид, сразу понятно.
— Здравствуйте.
Обменялись приветствиями. Женщина зорко на Татьяну уставилась и произнесла хриплым голосом:
— Меня Марьей зовут. А вы наверное, Кирилла свово ищете? Дак вот он, тута живет. По-соседству.
Очень эти слова покоробили Татьяну.
— Живет?!
— Ну да, живет, раз кажный день тут. Зря между прочим, кричите, он у вас вот такой парень классный! Каждый раз помогает дверь чинить. И вообще, вежливый…
«Ну да, вежливый, а каким должен быть сын учительницы», — злилась Татьяна. «Ужас какой-то, чтоб мое сокровище алкашам двери чинил!»
Деликатно постучала в дверь, открыл сын, бледный как простыня.
— Мать, ты чего тут? Да я к Любке зашел вот.
— Тааак, что это за Любка, показывай.
Татьяна зашла в комнату, отодвинув сына в угол и сразу увидела ее, причину отсутствия сына дома.
— Здрасте.
— Здравствуйте.
Сразу видно же, что не пара. Стоит тощая, с растерянными глазенками, застигнутая врасплох. А на кровати мальчик сидит, лет восьми, весь в мать, такой же маленький, худой и глазастый.
Комната махонькая, как на ладони. Кровать, стол с табуретками, полка вместо шкафов. И всякие ящики, набитые барахлом.
— Да как же так, сын, я тебя дома заждалась, даже не появляешься, — начала речь Татьяна.
— Мама, это Любовь, знакомься.
— Аа Любовь значит. У тебя любовь, и ты из дома ушел, да? Ну все, наигрался наверное, пошли домой. Полина ждет.
Девушка вытаращила глаза и дико взглянула на Кирилла, тот испугался вроде как:
«Мать, ты чего, какая Полина?»
— Невестка моя, Полиночка.
— Да Люб, мать шутит, это одноклассница моя. Она хорошо мыла тряпку вот, а мать заладила.
— Какую тряпку, чего несешь, сын? Не оправдывайся тут, фу.
Татьяна огляделась. Ой, сын, что ж ты делаешь со своим будущим, как так можно? Люди всю жизнь тянуться, чтобы выбиться из нищеты, а ты в нее сам влез…
фото: фотобанк
Все что можно было сделать, Татьяна попыталась: вытащила из-под стола табуретку, села нагло посреди комнаты и уставилась вопиющими своими глазами на разлучницу ее с сыном.
— Ну? — вскрикнула она, подражая героине фильма «Москва слезам не верит», — И что же вы, милая. Одного ребеночка себе уже нажили, а умом не обжились?
— Мама!
Сын, как и ожидала Брагина, с разбегу кинулся защищать свою «даму сердца».
— Давай так, девочка! Я тебе денег дам и жениха найду. Нормального, при деньгах, а ты от сына моего отстанешь.
На удивление, девушка повела себя дерзко. Плечиками вздернула, взметнулась перед Татьяной, фыркнула прямо в лицо:
— Да-а-а, некрасиво как… Вы я вижу, решили давить на меня хабальством сейчас. Как же так, Татьяна Яковлевна, а Кирюша рассказывал, что вы женщина крайне вежливая и тактичная. Ошибался значит, ваш сын, рассказывая о вас.
Едва Татьяна рот раскрыла, чтобы отчитать «девку», в дверь ворвалась та самая, пьющая, замотанная в халат и полотенце, соседка Марья.
— Вы чего на Любку орете, вы ж учи-тел-ка!
Далее от этой Марьи последовал такой шквал критики, направленный на Брагину, с интонацией, близкой к истерике, приправленный трехэтажным матом, что гостья поневоле «залепила дуло», как ей только что было посоветовано.
***
…Шла Татьяна домой удрученная и пошатываясь. Новая «подружка» Марья, которая оттаскала ее в словесных формах не так давно, тащила ее под руку. Можно сказать, прямо на себе, ибо Татьяна навалилась уже всем туловищем на эту хрупкую но сильную женщинку.
— Тут? Ох нифига себе, у вас хоромы царские, — уважительно посмотрела Марья на Татьяну.
— Тут, — только и смогла ответить Татьяна. Брагина не могла и двух слов связать, язык заплетался. И кивнула головой, с накинутым капюшоном. — Тут, Манечка. Ой плохо мне.
— Да хорошо все будет, — тащила ее за руку «подружка». — Ты только не вздумай падать. Ты тяжелая, мне тебя потом не поднять будет.
— Угу…
Наутро Татьяна Яковлевна спала, отказываясь просыпаться. Голова от выпитого вчера трещала так, что она и встать не могла. А пила зачем? Да от горя своего, сына пропивала, как выразилась вчера Марья. Ох уж эта Марья, сама вчера довела Брагину до самых слез, сама же «в утешение» напоила, утащив к себе в комнату плохо соображавшую женщину.
«Как так все получилось?» — удивлялась сама себе Таня, лежа в кровати и глядя в потолок. Слезы текли из ее глаз сами. «Вот, родила сына для себя, вырастила… А у меня его отобрала какая-то Любка. Теперь и помощника у меня в доме не стало».
Вспомнила Таня и про то, как в сердцах вчера накричала на собственного сына: «выбирай, мол, она или я!»
А тот ведь остался там!
«Поганка!»
Милый образ Полиночки вдруг появился перед глазами. Спит Татьяна Яковлевна, а сквозь сон видит: вошла в дом, громыхая ведрами Полиночка Самойлова, прошла в кухню, а за ней — сын Брагиной, Кирюшенька. Да нежно так говорит Поле: давай ведро, чего ты, ну?
А Полина девка сильная, хоть и худая, тащит ведра и командует при этом:
— Ты банки покажи, где стоят. Надо ведь процедить молоко.
И главное сон такой прекрасный, Брагина спит себе, во сне причмокивает губами и улыбается. Не хочется ей просыпаться.
***
Люба удивилась тому, какое богатое хозяйство у матери любимого. Обижена была очень на Татьяну Яковлевну, за вчерашние слова, но раз Кирилл попросил девушку о помощи, с радостью согласилась.
Уж что-что а доить Люба умела. У самой дома корова, у матери. Правда отвыкла за несколько лет, но пальцы быстро вспомнили процесс дойки.
С молоком она управилась, сын Степка играл неподалеку в стайке с теленком, пока она доила коров. Дома в кухне, девушка процедила молоко в трехлитровые банки, через марлю, сложенную в несколько слоев.
— Мать молоко продает, вечером придут покупатели, — подсказал Кирилл. — Я пойду снег уберу во дворе, а ты отдыхай пока, зай.
Уходя, поцеловал Любу в щечку нежно.
Люба покраснела и прижала пальчики к щеке. Да какой же он милый.
Между прочим, сам подошел знакомиться, она не набивалась…
— Пи-и-ить, — услышала Люба протяжный стон Татьяны.
Девушка схватила сначала стакан чтобы воды налить, но помедлив, передумала. И достала с подоконника банку с маринованными огурцами. Это домашние огурцы, ох и аппетитно выглядят, изумрудные, да с укропом… У мамки дома такие же стояли всегда…
Вскрыв банку, девушка отлила рассол в стакан, попробовала. Не кисло, и не солено, очень вкусно. Татьяна Яковлевна, несомненно, мастерица в заготовках, в закрутках. Вон сколько банок стоит на полу, и на подоконнике, и под столом в коробке. Тут и икра из кабачков, и томаты замаринованные, и всякие салаты… Все как дома, у матери…
Девушка утерла рукавом слезу, вылившуюся из глаза и пошла к Татьяне. Бережно подняла ее голову с подушки, поднесла стакан к губам.
— Спасибо Полиночка, иди в класс, — пробормотала женщина.
Люба укрыла ее одеялом и ушла в кухню. Сын Степка хрустел огурчиком прямо из банки, которую Люба оставила на столе.
— Степушка. Давай тебя покормлю.
Девушка заглянула в холодильник. Колбаска, сыр и в кастрюле супчик. Она не притронулась к колбасе и сыру. Это ведь дорогие продукты… Денег стоят. Достала кастрюльку, согрела суп и вздохнула. Супа в кастрюле — ровно на две тарелки. Видимо, хозяйка дома готовила для себя и сына, Кирилла, не рассчитывая на гостей, а она, Люба, заявилась тут, без приглашения, да еще и с сыном, объедать одинокую женщину…
Недолго думая, девушка отлила молока в миску и покормив супом сына, принялась за готовку. Когда Кирилл вернулся в дом, он застал любимую за столом, оказывается она тесто уже приготовила и толкла картошку в пюре.
— Я решила испечь пирожки с картошкой. Любишь? — поинтересовалась она.
— Люблю, очень, — посмотрел он на нее ясным взглядом.
***
Татьяна Яковлевна проспала целый день! Очухавшись только к вечеру. Хорошо еще, что она в отпуске, в двухнедельном. Покряхтев, склонив голову вниз, встала.
— О-о-о-ой, — протянула она, ощутив слабую пульсацию в голове. — Чем же эта Манька-дрянь напоила меня так вчера? — удивилась она вслух. — Кабы не отравила… Наверное суррогатом. Подумав так, она успокоилась и пошла на негнущихся ногах в кухню.
Почему Полина ей снилась во сне, она понять не могла.
— Кирюша?
В кухне она обнаружила сына, а еще девку. Как же ее, Любку. С сынишкой.
— А она что тут делает?! — повысила голос до крика Татьяна. — В моем доме?!
Мальчик Степа вздрогнул от ее крика. Люба подбежала к нему, схватила за руку: пошли, сын. И побежали к двери, одеваться.
— Мать! Люба! — заметался между двумя женщинами сын.
— Я же вчера все сказала тебе! — рассердилась Татьяна. — Либо она, либо я! А ты с ней остался или ко мне вернулся, непонятно?! В дом тащишь всякий сброд, пропадут ценные вещи!
…Вот и осталась одна, ушла, вернее убежала Любка, за ней следом сын. Ни минуты не колебался. Татьяна находилась в прескверном настроении, она села за стол в кухне и расплакалась.
***
Ночью к женщине сон не шел. Оно и понятно — выспалась за день. Она все поняла, что напрасно накричала на гостью, та оказывается и коров подоила, и молоко продала постоянным покупательницам, на тумбочке в прихожей, Татьяна обнаружила деньги, видимо от продажи молока.
Да и пирогов девка настряпала, это Татьяна выяснила от соседки, которая прибегала рассказать, что за молоко расплатилась и деньги этой Любке дала, раз Татьяна спала крепким сном.
— А кто это? — поинтересовалась соседка. — Невестка твоя? Красивая. Я зашла, она пироги жарит. Смотрю, думаю, ба, кто это? Ну, думаю, Кирюшка женился…
— Не женился он! — рассердилась Татьяна. — У него невеста есть. Самойлова Полиночка.
Соседка постояла, разинув рот, удивилась очень.
— Так она ж замуж вышла.
— За кого? За Трушкина? Так это ведь ненадолго! Трушкин этот — бестолковый очень, очнется она, поймет, что оболванилась и на развод подаст. А нам что? Кирюшка подождет ее. Хорошая девочка…
Соседка снова странно посмотрела на Татьяну.
— Так она ж беременная, еле ходит.
Татьяна Яковлевна оконфузилась:
— Да когда ж успели? Ну так…
Она запнулась, подумала немного и обрадовалась:
— Так разведутся скоро, вот помяни мое слово, милая. Раз-ве-дут-ся! А мой Кирюшка и с ребеночком ее возьмет…
Соседка молча развернулась и пошла к двери. Пробормотав у порога:
— Странная ты Таня. У тебя вон сын привел девушку с ребенком, хорошую. А ты заладила с этой Полиной…
***
Боялась Татьяна Яковлевна в бараки идти. Вроде как и охота очень, посмотреть чем там сын живет, чем дышит. И согласна она уже на помощницу в лице Любы, чего греха таить.
Да только… останавливает женщину дикий страх, что вдруг встретит соседку Любкину, алкашку-Марью.
Татьяна передернулась, вспомнив как лобызалась с «подругой» той, когда напились вдвоем, как обнималась и хохотали, в комнате бичуганской, с обитой картонками стенами…
Пока думала и страдала, подкрался новый год, а тут сын пришел накануне перед праздником. С просьбой:
— Мать. Люба работу нашла, и я тоже работаю… Да тут сказали, что если пойдет на больничный, ее просто уволят. Можно, Степа у нас дома посидит, а? Ты не думай, он один может посидеть, он мальчик спокойный. И он не сильно болеет, просто сопли текут, кашель… А в том доме сама знаешь, опасно его оставлять. У нас там и розетки старые, не дай Бог полыхнет, и телевизора нет пока.
Сын долго еще находил слова, чтобы уговорить мать, а та улыбалась уже, глядя на него.
— Пошли уже туда, к вам, я заберу мальчика.
***
Соседка Марья словно караулила у двери,выбежала радостная к Татьяне.
— Танюшка!
Брагина сразу же скривила губы: «Да какая же я ей «Таньющька? Наглая!»
— Женщина, отстаньте от меня, — пробормотала она, пряча лицо в мохнатом воротнике.
Улыбка погасла на лице Марьи.
— Ты чего это, подруга? Я на тебя столько выпивки потратила.
— Я возмещу все, не ори, говори тише, — потянулась за кошельком в сумку Татьяна. Она вынула тысячную купюру и сунула ее в руки Марьи.
— Что это зачем? — удивилась та. И сунула купюру обратно в сумку Брагиной. — Я по-дружески к тебе, по-женски! Да пошла ты!
Ушла, обиделась, Татьяна закусив губу, поглядела ей вслед. «Наверное, не надо было так пафосно ей деньги совать. Взяла и обидела человека. А у ней и так в жизни счастья нет, двери и те поломаны, и муж алконавт со стажем, зря я так…
Степан, сын Любы стоял по стойке смирно и смотрел на Татьяну, испуганными глазами.
— Кто тебя так вымуштровал? Мама? Или Кирилл? — не удержалась и поинтересовалась Татьяна.
— Никто. Я вас боюсь, — заявил мальчик. — Вы вечно ругаетесь. Из-за вас даже мама всегда плачет.
Кирилл в замешательстве посмотрел на ребенка, потом на мать и пожал плечами.
— Папа, можно я никуда с ней не пойду, я тут останусь? — взмолился вдруг пацан.
— Папа?!
Татьяна была удивлена.
— Ты что, стал папой? Ты сам еще совсем ребенок! — завелась она, тыкнув в спину сына указательным пальцем.
— Зря я тебя позвал, мать, сами справились бы, — огорчился Кирилл.
— Да нет же, прости, сын! — испугалась потерять хрупкое равновесие в отношениях с сыном Татьяна.
Далее Татьяна молчала «в тряпочку». Дело осложнилось тем, что мальчик наотрез отказался идти с «чужой тетей» в ее дом.
«Надо же, я чужая. А как сына у меня забирать, так не чужая же!» — мысленно кипятилась Татьяна, но вслух смолчала.
— Хорошо, ты иди Кирюш, я тут побуду, — согласилась Брагина.
Оставшись с мальчиком наедине, женщина подключила все свои педагогические навыки. Она позанималась уроками со Степаном, а чтобы расположить к себе и поощрить, повела в магазин. Там подумала немного и взяла бутылку сухого красного. С ним и направилась к соседке Марье.
— Мария, — постучав и войдя в комнату, улыбнулась она. — Ты пожалуйста на меня не обижайся…
***
Проснулась она вечером следующего дня опять с больной головой, в кровати, да не одна в этот раз, а с «соседкой Марьей».
— А ты что тут делаешь? — продрав глаза, ужаснулась Татьяна.
— Так нас мой выгнал вчера, еще и дверь сломал… Забыла? — прохрипела Марья и повернувшись на другой бок, захрапела дальше.
— Ну и дела. Немыслимо! — вскочив, принялась приводить себя в порядок Татьяна. Пока приходила в себя, сунулась за сумкой, той нет нигде. А в сумке кошелек был, с деньгами. Поднатужив свою память, женщина припомнила, что сумку она еще вчера потеряла. Там, в бараках.
…В кухне опять обнаружились Люба, Кирилл, банки с молоком, Степан. И огромная кастрюля с вкусным гуляшем.
Молодец все-таки эта девка, Люба. Не Полина Самойлова конечно же, но тоже хороша. С такой сын голодным никогда не останется!
***
В этот раз Татьяна Яковлевна повела себя более благоразумно, улыбнулась и села за стол, взяв ладонь девушки-помощницы Любови, в свою руку.
— Ну умница же и красавица, — одарила она чистосердечной улыбкой Любу. — Ты мне очень нравишься, Любушка. Прости что относилась по-свински.
— Да нет что вы, это вы меня извините, — скромно улыбнулась Люба.
…Потом уже, разговорившись по душам, Люба поведала о своей проблеме: оказывается она родом из далекой деревни, поехала в город учиться в профучилище. Но оступилась, влюбилась, забеременела. Когда домой приехала, не солоно, не хлебавши, мать в сердцах прогнала ее прямо из дома.
С тех пор Люба не видела больше родных. Приехала к девочке в гости, с котрой училась… Та ей помогла получить комнату и работу.
Скучает Люба, тоскует, ночами плачет по матери, но боится, поехать в родные края.
— Глупенькая, — улыбнулась сквозь слезы Татьяна Яковлевна. — Да мать давно простила тебя и ждет. Но ничего, мы вместе поедем, теперь уже как семья. Я страсть как хочу познакомиться со своей сватьюшкой…
***
Татьяна Яковлевна признала и забрала к себе домой жить невесту сына, Любу, и ее сына Степана.
Живут дружно, издалека к Любе родственники приезжают.
А по выходным Татьяна Яковлевна потихоньку отпрашивается у невестки «ты только Кирюше не говори».
А сама — шмыг в бараки, там у нее подруга Марья живет. В сумке бутылка красненького у Татьяны.