Степан решил навестить родные места. Давно дома не был. Родители были живы, так часто ездил, навещал, помогал. А теперь что? Никто и не ждёт его. Да и в этот раз, скорее всего, не поехал бы, да вынудили. С женой нелады, последнее время грызутся, как кошка с собакой, а ведь поженились по большой взаимной любви. Куда всё делось?
На работе тоже… начальство наседает, — то не так, это не эдак. Денег назанимали, в новую квартиру решили и мебель новую. А тут кризис! На работе время рабочее сократили, соответственно и зарплата стала меньше раза в два. Одни проблемы, как казалось Степану — неразрешимые. Вот и сбежал от всех.
Автобус до деревни не едет по причине непроезжей дороги. Вышел Степан, вдохнул свежий воздух всей грудью:
— Вот где жизнь — то настоящая!
И пошёл себе пешочком, да недалече тут, всего-то километра три, заодно есть время подумать. Свернул в поле, мимо леса, тут у людей тропиночка нахожена. Идёт по полю, сплошь васильками да ромашками заросшее, думы свои нехорошие думает.
Глядь, а впереди фигура знакомая замаячила.
— Никак Сеня Иванкин? Точно он! Что же он здесь делает? Сроду он в лес не хаживал. Сеня всё больше по другой части. Не работает уж, наверно, годов десять, уволили по пьянке. А он ведь гордый, больше проситься не стал, и звали — не пошёл. А потом и вовсе всё позакрывали. Те, кому работа нужна, все уехали, а Сене не нужна — у него жена ещё пока работает, прокормит. С Антониной-то они хорошо и не живали, бедная женщина! Не помнил Степан, чтобы Сеня хоть когда-нибудь трезвым был. Идёт, бывало, по улице, еле на ногах стоит. Бабки деревенские про него судачат:
— Опять Сенька глаза налил, вон они у него какие сумасшедшие, как у бешеного быка.
А Сеня как услышит такие речи, схватит уразину (уразиной у нас зовётся всё, что под руку на данный момент попадётся) и гонит по дороге этих визжащих старух, пока не забудет, зачем бежал.
Догнал Степан Семёна, поздоровались.
Смотрит на него Степан и не узнаёт: что с ним такое приключилось? Как и не он вовсе. Потом понял, в чём дело: трезвый Семён!
— Никак Сеня решил прогуляться?
— Да… Иду вот и думаю: жизнь прожил, а красоты этой и не замечал совсем… Поле это с васильками да ромашками, птицы в лесу поют, на все голоса заливаются, а закат какой? Залюбуешься.
Удивительно Степану было такие речи слышать от Семёна, думает:
— Гляди-ка, за ум взялся!
— А с женой как мы жили? Натерпелась она от меня, обижал я её сильно, не прощу себя за это. А чего не жить — то по-людски было? А она ещё и поила — кормила меня сколько лет. А силушки — то во мне было! Живи, работай! Нет, всё на бутылку променял… Как бы заново всё начать, я бы Тонюшку свою на руках носил… Да уж всё теперь, не вернёшь, не исправишь… Вы можете, а я уже нет… Всё можно исправить, пока живой. Ты скажи ей, что я прощения у неё прошу, пусть зла не держит, я сам на себя зол.
— Да ты чего, Семён? Сейчас придём, так сам всё и скажешь.
Обернулся Степан, а и нет Семёна рядом, как и не бывало.
— Куда ж он делся? Видно в лес зашёл. Вот чудак!
А вот и деревня родная. Здесь все давно уже, как родственники друг другу. Как завидели, подходят, здороваются, обнимаются, в гости зовут.
Мимо дома Семёна проходил, смотрит — Антонина суетится, что-то по хозяйству делает.
Остановился у калитки, спрашивает:
— Антонина, а Семён уже вернулся из леса?
— Да что ты, Степан! Нет уж Сени больше. Завтра сорок дней будет, как помер.
Только сейчас Семён на её голове чёрный платок заметил.
— Не может этого быть! Я же с ним только что…, — осекся Степан.
— Ты заходи, Степан, завтра помянуть.
Шёл Степан к своей родительской избе, и понять ничего не мог. Да как же так? Что было с ним сейчас? И теперь уже все его проблемы не казались ему такими уж неразрешимыми, а жизнь такой безрадостной. В голове звучали слова Семёна:
— Всё можно исправить, пока живой.