Проводив подружек, Валентина Николаевна тоскливо уставилась на календарь, отрывной, маленький, висевший на гвоздике над ее столом. Гвоздь вбил еще много лет назад ее муж, Юрий. И с тех пор каждый год Валя ходила в книжный магазин, покупала отрывной календарь и вешала на стенку. Утром, позавтракав и убрав со стола, женщина шла и сдергивала листик, читая, что написано на обороте. Валя предпочитала календари для огородников, кулинарные или предсказательные. «Про здоровье» не покупала специально, считая все советы там шарлатанством. А вот лунные дни, время для высадки огурцов в грунт и лучшие часы сбора яблок, удачные моменты для покупок или сделок определяла исключительно по рекомендациям из своих бумажных помощников.
— Двадцать девятое, — констатировала Валентина Николаевна. — Скоро уже…
После шумных посиделок с подругами она что–то совсем скисла, приуныла, вдруг как будто посмотрела на себя со стороны и поняла, какая стала старая. Не пожилая, как это достойно звучит из уст врачей и работников собеса, а именно ста–ра–я. Чай всем налить – руки трясутся, половину на скатерть разлила; что–то рассказывать принимается – слова из головы вылетают, мучаешься, тужишься, а сказать не можешь, тычешь только пальцем в собеседника: «Ну… Это… Господи… Да что же…» Все кивают понимающе, мол, мысль уловили. А ничего они не уловили, улыбаются только, и ты начинаешь чувствовать себя ужасно неудобно…
Как назло, Юрочки рядом нет, подсказать вертящееся на языке слово некому. Муж чувствовал Валентину, всегда знал, чего она хочет, мог предсказать, понравится или нет ей какая–нибудь идея, а еще понимал с полуслова. Но сегодня Юрик, предвидя появление в доме Валиных «девочек» – шумных, с одинаковыми, как под копирку, вставными зубами, благо «столовались» у одного стоматолога, хохотушек и любительниц затянуть песню после второй рюмашки, — он ретировался в гараж, где вот уже битый час перекладывал с места на место инструменты, копался в горе вещей, какая «на всякий случай» имеется чуть ли не у каждого его знакомого, пережившего время, когда не было ничего и выкидывать старье считалось зазорным – всё тащили на дачи, в гаражи, распихивали по антресолям и чуланчикам, а потом забывали напрочь ,что там лежит…
Так вот, был бы сейчас Юра рядом, он бы мысли Вали прочитал, изложил понятным, доступным языком, развил и довёл до логического конца. Юрика старость как будто тронула меньше, хотя он родился на три года раньше своей жены. То ли любовь к кроссвордам, которых он перегадал уже миллион, то ли прежняя работа на руководящей должности сказались, но мыслил и говорил он намного связнее, чем жена, и этим ее иногда раздражал.
— Ишь, ты! Умник! — одергивала она Юрия, когда тот в секунду сказывал то, что она мычала по несколько минут.
А потом, словно забыв о своей грубости, просила объяснить, что там в мире творится… Хороший у нее Юрочка, очень хороший… Сейчас таких и нет мужиков…
Валентина Николаевна вздохнула. Девочки ушли, муж явится только к девяти, невестка тоже припозднилась, сын вообще в командировке… Стало совсем тоскливо…
Нет, подруги у Вали мировые! Надежные, чуткие, добрые женщины, с ними Валюша пережила многое – и потери, и приобретения, и горе, и радость, как говорится! С ними тащила вещи, гремя кастрюлями и тарелками, в свою собственную, кооперативную квартиру, когда ее наконец дали, с ними выкорчёвывала на участке пни от срубленных деревьев, когда выделили родителям дачу, с ними, визжа и охая, первый раз ехала по безлюдной предрассветной Москве, только–только получив права и взяв у отца беленькую «Волгу», а потом, остановленная постовым, краснела за какую–то мелкую провинность. Подруги тогда высыпали из автомобиля, наговорили милиционеру столько комплиментов, что тот смутился, Вале наказал впредь быть аккуратнее и отпустил девиц с Богом…
С подругами переживала смерть родителей. Похороны, поминки, какая–то еда, потом убрать со стола – всё они, сама Валя на ватных ногах, качаясь, бродила по вдруг осиротевшей квартире, не находя себе места…
Потом и Валя помогала: когда шарахнуло инсультом Машиного отца, когда Ирина мать слегла с почками, а Ириша только–только родила третью дочку и металась между больницей и кормлениями, когда Томка попала под машину, и у нее напрочь отшибло память… Помогали друг другу, взваливали на себя ношу, шли упрямо вперед, а потом, собравшись у кого–нибудь, смеялись и пели песни, веря в хорошее… Было…
А сейчас что–то тяжело, не радостно…
Валентина Николаевна услышала, как хлопнула дверь. Это, наверное, Леночка пришла, невестка. Лена работала в детской поликлинике, савраской бегала по участку или сидела на приёме, приходила домой поздно, выпивала чашку чая с лимоном, потом дрызгалась в ванной и падала спать. Валя удивлялась, как вообще можно так жить, как ещё ноги–то ходят, ведь никакого отдыха! Но Лена пожимала плечами. Она горела работой, это, видимо, и спасало. Валентина пару раз намекала, что при таком раскладе – сын вечно по командировкам, Лена на работе – внуков ей не видать, но Юрик одернул тогда, мол, не лезь к детям, их дело, их жизнь. Тема внуков тогда закрылась, но осадочек недосказанности у Вали остался…
— Лена, ты? — Валентина Николаевна включила в коридорчике свет.
— Я. Ох, времени–то уж сколько! — посмотрела невестка на часы. — А я на другом участке еще была, там детишки тоже заболели, осмотреть некому… — зевнув, Лена улыбнулась, села на табуретку, откинулась на стену, закрыла глаза, ленясь расстегнуть сапоги и пройти в комнату.
— Опять набегалась? Опять допоздна? Да что же, эпидемия у нас, что ли? Да нешто никого другого нет, а? У тебя свой участок, зачем за других работу делаешь? — заворчала Валентина, беря из рук невестки куртку и снимая с Лены шапку.
— Ну так вышло… Все болеют, и врачи тоже… А что, девочки уже ушли? — поинтересовалась Лена, прислушиваясь.
— Ушли. Недавно поводила. Да куда уж нам до ночи сидеть! Пока мои старые калоши до метро доплетутся, пока на автобусах… Да и выпили мы сегодня… — смущенно оправдывалась Валя, зная, что невестка сейчас опять будет ругать, вспоминая о давлении.
— Ну тёть Валь, я же сказала, такси всем вызвать! Я же даже деньги оставила! — Лена покачала головой. — Ну что вы, как дети, ей-богу!
— Они не согласились. Не хотят за твой счёт, да и страшно на такси… — промямлила Валентина. Не станет же она говорить Леночке, что про деньги и машины напрочь забыла…
— Страшно? Что там может быть страшно?! Ладно, не рассказывайте. Съели всё? Салат понравился? Что с горячим? Удачно? — перешла на другую тему невестка.
Собственно, она и была инициатором собрать «девочек», заметив, что свекровь совсем сникает и закрывается в своей раковинке под названием «меланхолия». На выходных, взяв у Валентины записную книжку, Лена всех обзвонила, потом, взяв в оборот свекра с машиной, совершила набег на магазин, запаслась провизией и накануне сборища наготовила еды, рассказала, что за чем подавать, напомнила, что горячее должно быть именно горячим, и убежала на работу. Валентина была на подхвате, готовить она не очень любила, так что на шеф–повара не претендовала, но меню составила именно она, потратила на это пол дня, извела три листика из блокнота, но добилась–таки идеального сочетания вкусного и полезного.
— Да, всё отлично. Все так хвалили твою… ну эту… в духовке ты еще… А, буженину! Ох, хвалили! А я так и сказала, что ты делала! Умничка моя! Там, по–моему, еще осталось, тебе положить?
— Да, я поем. И чаю! Много чаю, ладно? — Лена нехотя встала, прошла босиком до ванной и исчезла за дверью.
— Хорошо. Чаю, значит, чаю, — кивнула Валентина Николаевна…
Лена выплыла из ванной минут через десять, в халате и с мокрыми, пахнущими чем–то сладеньким волосами. Сев за стол на кухне, она сразу выпила одну чашку сладкого, с лимоном чая, потом налила себе еще, а Валентина положила ей на тарелку мясо, салата, картошечки.
— Ну прямо как в ресторане! — хихикнула Лена.
— Да… — протянула свекровь, потом, задумчиво поводя пальцем по спинке стула, вдруг сказала:
— Знаешь, Леночка, я, наверное, в следующем году умру…
И вздохнула, потупив взор.
— Чего? Опять вы эти разговоры затеяли?! — отбросила вилку Лена. — Так, что болит? Дайте руку, я пульс проверю! Ну же!
Она схватила женщину за запястье, застыла, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Да нет же, не в этом дело! — высвободилась Валентина. — Ты ешь, остынет же всё… Просто… Просто… Год же какой будет–то, а?
— Какой?
— Високосный, детка… То–то и оно… Родители мои ушли в такие года, теперь и я… Старость, Ленусик… Я чувствую…
Лена поперхнулась, кинула вилку на стол, попила воды, продышалась и прошептала: «Опять…»
Вся затея с подругами, с застольем и угощениями была сделана, чтобы излечить женщину от хандры, но, видимо, не помогло…
— Ну а что, пора уж… И вам посвободнее без меня будет, — всплакнула Валентина. — Я тогда попозже покажу тебе, где отложила на похороны одежду, где что…
Вале стало так себя жалко, так жалко, что даже сладко… Лена слушала ее, открыв рот, мир за окном был чёрен и промозгл, моргала под потолком лампочка, ветерок бродил по квартире, внося элемент таинственности в движение штор…
— Високосный год, детка, тяжёлый всегда, трудный, с потерями… Так уж повелось… — Валентина поникла, скорбно опустила плечи.
— Да?! Да?! — Лена оттолкнула тарелку, вскочила и уставилась на свекровь. — Грядёт, значит?! Да у меня сейчас в жизни такие страсти, что любому високосному есть, чему поучиться! Я устала, у меня ноги гудят, я мечтаю выспаться, да всё откладываю, у меня проблемы, а вы мне тут про приметы? Да пусть уже он поскорее настанет, этот новый, високосный, чтобы прошлое всё в старом осталось! Мишка ваш всё «завтраками» меня кормит, мол, приедет он как только, так сразу, а слова не держит! Я устала! Я так устала, мне дышать уже не хочется, а вы тут блажь какую–то себе в голову вбили! Заняться нечем? Пойдите, снег погребите, книжку почитайте, съездите куда–нибудь! Мне надоело вас развлекать, уговаривать, сюсюкать! Хотите помирать? Помирайте, раз примета такая. Боже, как мне всё это надоело!
Лена всхлипнула, отвернулась к окну…
Она умела держать себя в руках, никогда не перекладывала свои проблемы на других, дома держалась весело, спокойно, свёкрам всегда говорила только про хорошее, своим родителям тоже старалась нервы не трепать – работа есть работа, не нравится – тогда надо уходить, а не ныть… Только мужу рассказывала о том, что происходит в ее жизни. Но Михаил на связи бывал редко, сообщения читал, но отвечал не всегда, считая, что Ленке просто не с кем «потрындеть», вот и плачется ему о том, о сём, хочет, чтобы он ее пожалел… Он пожалеет, только потом, когда приедет, чего по телефону такие вещи обсуждать?!..
И вот сосуд Лениного терпения, в который сливалось всё плохое, обидное, тягостное, тоскливое, все неудачи и ошибки, плохие мысли и переживания, переполнился. Уже не спасали подруги, уговоры коллег, что всё наладится, попытки просто не замечать проблем… Не помогало ничего…
Всё началось две недели назад. Конец рабочего дня, Лена успеет принять как раз всех трёх пациентов, кто еще записался к ней, а потом поедет домой. В ящике стола лежит коробочка любимых кокосовых конфет. Это подружка Нина, рентгенолог, угостила Лену. Улучив момент, Ленка стянула с лица маску, сунула очередную конфету в рот, стала медленно пережёвывать… И вдруг вошла она, та самая женщина, Александра Борисовна, которая «сделала» весь оставшийся вечер, причем всей поликлинике. Горластая, сварливая, всклокоченная, она орала на Лену, чтобы та не выписывала ее мальчика, Витю, она хотела, чтобы он еще посидел дома, но педиатр не находила ровным счётом никаких причин, чтобы держать ребенка на больничном. Витя был с другого участка, наблюдался у Лениной знакомой, Инги, но та заболела, пациентов перекинули на работающих врачей.
— Вы что, не слышите, как он дышит?! — возмущалась мать.
— Знаете, вы так кричите, что я и себя не слышу. Давайте помолчим. Витя, а ты дыши ртом. Глубоко… Так…
Лена прижала фонендоскоп к спине, потом в груди ребенка, вслушалась, покачала головой, пожала плечами.
— Всё чисто, вы зря беспокоитесь! — заключила она. — Да и полезнее будет ходить в школу, там ребята, друзья, да, Витя?
Мальчик неопределенно кивнул, глянул на мать, потупил глаза.
— Вы не врач! Нет, вы изверг! — стала махать бумажками перед Лениным носом женщина. — Вы ничего не умеете. Купили диплом, да?! Сейчас все покупают, а люди гибнут из–за вас! Продлевайте, и точка!
Она ударила кулаком по столу. Лена отпрянула, зацепилась за край ящика халатом, ящик открылся, показав своё содержимое – открытую коробку конфет и пачку печенья.
— Ах, вот, значит, что! — вытянув шею, заверещала посетительница. — Вам взятки надо давать, да? Тогда и дело пойдет на лад! А я–то думаю, что такое… Инга Тимофеевна всегда шла мне на уступки, продлевала, а вы намекаете, что я еще и заплатить должна?!
— Да что вы несёте?! Замолчите сейчас же, это оскорбительно! Так, медицинских показаний для продления больничного у Виктора нет, я вас выписываю.
Лена решительно протянула скандалистке справку, стараясь не смотреть на мальчика. Перед ним ей было стыдно – две женщины, два взрослых человека лаются, как будто его тут и нет… Про него ругаются, а он, словно вещь, в уголке оставлен, зонтик или саквояж…
… Дверь Лениного кабинета распахнулась, и женщина, таща за собой мальчика, выскочила в коридор. В руке она комкала справку, размахивала ею, точно порочащим честь всей поликлиники доказательством.
— Сидит она тут, тепленькая! — орала посетительница на всю поликлинику, оглядываясь на покинутый кабинет. — Конфеты трескает! Работать не пробовала?! И где вас таких учат! Я к заведующей сейчас пойду, там тебе ума–то вложат! Витя! Витя, иди, чего ослом встал!
Она еще сильнее потянула за руку сына, оглядела коридор, нашла дверь с нужной табличкой и, не стучась, вломилась туда.
— Извините, подождите, пожалуйста, пять минут, я приглашу! — Маргарита Фёдоровна, заведующая поликлиникой, подняла глаза на вошедшую гостью.
— А я не могу ждать! Ваши работники губят детей! Она сына моего… Она конфеты там ест вместо того, чтобы людей спасать! Взятки берет!.. — посетительница захлебывалась от возмущения, тыркала Витю, чтобы встал впереди.
— Да что случилось?! Вы так кричите, что всех пациентов нам перепугаете! — Маргарита отложила ручку, развернулась на крутящемся стуле и приподняла брови.
Посетительница сумбурно изложила свои претензии, Маргарита Фёдоровна велела ей и Вите вернуться в кабинет Елены Андреевны. Там мальчик был обследован еще раз.
Заведующая, внимательно осмотрев его горло и прослушав легкие, сказала: если Елена Андреевна уверена, что всё хорошо, то можно выписывать.
Возражения и угрозы посетительницы она пропустила мимо ушей, кинула только через плечо, что у нее много работы, и ушла.
Лена перепечатала справку, подписала, предложила пройти обследование у другого специалиста и открыла перед дамой дверь.
— А я пройду! Пройду, и ты, дорогая, сядешь в тюрьму! — пророкотала Витина мать и потащила его в раздевалку…
— Лена! Подойди, — Маргарита Фёдоровна поймала коллегу уже на выходе. — Лена, я всё понимаю, такие ситуации бывают не часто, но имей в виду, у нас в поликлинике, — заведующая специально выделила это слово «У НАС», будто намекая, что Лена тут уже на птичьих правах, — до такого состояния людей не доводят. А взятки – вообще дело подсудное, ты имей в виду!
— Но это не взятка! Это Нина меня угостила! — стала оправдываться Елена Андреевна, но заведующая только покачала головой…
А через три дня Лене позвонили рано утром. Она должна была приехать на работу только через два часа, но Маргарита Фёдоровна взволнованно попросила явиться раньше.
— Лен… Тут такое дело… Витю того помнишь, чья мать тут орала? — спросила с тревогой заведующая.
— Помню конечно! Неужели жалобу написала?
— Да, но дело даже не в этом. Мальчик в больнице, воспаление легких. Мать утверждает, что ты проглядела болезнь. Ну, вот, в общем, мне прислали ее заявление… Ты прочти…
Лена пробежала глазами распечатанную копию. Она хотела возмущаться, доказывать, убеждать и опровергать, но почему–то сил не было.
— Он был совершенно здоров, Маргарита Фёдоровна, и мы это знаем! Он был здоров! — только и шептала она…
— Это твой диагноз, Лена. Ты решила, что он здоров. Я посмотрела карту, ты даже анализов никаких не назначила! Но раз у матери были тревоги, надо было подстраховаться!
— Маргарита Фёдоровна, но вы же тоже там были…
— Я не обязана перепроверять за тебя всю работу! Я надеялась, Скворцова, что ты делаешь всё по уму, а оказалось… Подвела ты нас! Подставила, Скворцова!
Лена полгода назад устроилась на работу в эту поликлинику, очень радовалась, что всё складывается благополучно, а теперь ее карьера полетела в тартарары. Женщина поняла, что Маргарита теперь выгораживает себя, спорить с ней бесполезно, доказывать что–то тоже…
— Значит так, Лена, ты сегодня отрабатываешь, мне просто некем тебя пока заменить. Завтра обещали прислать вместо тебя специалиста. Так вот, работаешь, потом пишешь объяснительную, как всё было, а с завтрашнего дня отстраняю тебя от работы. Будет проверка, как только примут решение, я тебе сообщу, — заведующая, не глядя на Лену и выхватив у нее из рук копию жалобы, отвернулась. — Ну иди, пациенты ждут!
А у свекрови сегодня банкет, «девочки», веселье, посиделки и радостные встречи…
Лена набрала номер мужа. Руки тряслись, хотелось плакать, но сейчас нельзя – вызовов туча, куда она с опухшими глазами пойдет!..
Миша трубку не брал, потом написал, что перезвонит в обед, называл Ленку, как обычно, своим любимым котенком и слал поцелуи…
Придётся справляться самой…
Много детей, много жалоб, испуганных родителей, много квартир и комнат – Лену как будто специально отвлекали от тягостных мыслей, не давая расслабиться и хоть на секунду задуматься. Так даже лучше!..
Миша так и не перезвонил…
Принеся вечером заведующей объяснительную, как та просила, Лена поинтересовалась, в какой больнице лежит Витя. Маргарита сначала говорить не хотела, потом махнула рукой и назвала адрес.
Лена довольно кивнула. Она проходила там практику, знала многих врачей, со многими общалась до сих пор.
— Иван Сергеевич! Не узнали? Это Лена. Да, Скворцова. Да, я тоже очень рада вас слышать! — зайдя в кафе и сняв куртку, Лена нашла номер педиатра, позвонила. — Я к вам с просьбой… Да, интересует один пациент…
Лена рассказала Ивану Сергеевичу всё, как было. Упомянула и про жалобу.
— Наслышан. Только не думал, что это о тебе… — протянул Иван Сергеевич. — И что, прям чисто всё было? Анализы сейчас из рук вон…
Лена всхлипнула.
— Ладно, не реви. Приезжай, подумаем, что к чему. Карты у тебя его нет, конечно? — поинтересовался врач.
— Нет.
— Всё равно приезжай. Жду. Я сегодня дежурю. На походной встречу, набери, как подъедешь…
Иван Сергеевич, статный, широкоплечий мужчина, богатырь, без шапки и пальто ждал Лену у входа в больницу.
— Здравствуй. А я вот проветриться вышел… Морозец–то как кусает, а! Прямо за нос!
Он неожиданно схватил кончик Ленкиного носа, легко потрепал, отпустил и сгрёб растерянную коллегу в охапку.
— Ничего, Ленок! Это всё преходяще! Держи хвост трубой! Знаешь, сколько еще таких вот случаев будет? Много! И я вас, между прочим, разгильдяев, предупреждал! Ну не реви, глупая! Ты глянь, какое небо! Это ж махина какая, это ж немыслимо! И ведь звезды–то, Ленок, они нас считают! Ты не знала? Просчитают тебя, нюню такую, и будешь без звезды! А ну–ка соберись!
Он повернул Лену к себе спиной и заставил поднять голову. Сквозь слезы звезды превращались в расплывчатые пятна, дрожали и вытягивались в стороны несимметричными лучиками.
— Совершенно немыслимо… — кивнула женщина, вздохнув.
Иван Сергеевич был Лениным кумиром на протяжении всего четвертого курса. Если бы он тогда поманил ее, она бы не задумываясь выскочила за него замуж. Этот человек был как бы вне возраста, только креп больше с годами. Такие мужчины всегда нарасхват, но Иван жил холостяком, большую часть времени проводил в больнице, на Лену смотрел только как на практикантку… А сегодня обнял, и всколыхнулось… Беззащитная женщина в беде, заплаканная, дрожащая, оказалась в его руках! Тут хватай и беги! Мужчина даже сам испугался своей смелости, но потом усмехнулся – куда ему, в его–то пятьдесят!..
… Витя был плох. Сильное, скоротечное воспаление, плохая реакция на лечение, будто и бороться он не хочет, сдался.
Иван Сергеевич, качая головой, показал Лене последние анализы.
— Такое невозможно проглядеть, девочка. Уж точно не тебе. Да и сам малец темнит что–то… Ты бы с ним поговорила, а?
— Я не думаю, что его матери это понравится… — пожала плечами Скворцова.
Они еще долго сидели, думали, гадали, предполагали, потом решили, что Лена приедет с утра, навестит в порядке исключения Виктора, попробует узнать, что и как…
Немного успокоившись, Лена поехала домой. Уже поднимаясь по лестнице к квартире, она натянула улыбку, постаралась выглядеть спокойной и открыла дверь…
А тут, оказывается, вселенская скорбь, високосный год. И подружки, умницы, от хандры не спасли, и вещички уже приготовлены, в шкафу лежат, и ёлку–то Валентина Николаевна у них с мужем в комнате наряжать не станет – «ни к чему всё это, только лишние хлопоты». И чувства–то тревожные, и гвоздик из стены вывалился, когда Валентина Николаевна очередной листик от календаря отрывала.
Лена разбушевалась ни на шутку. Гвоздик стал последней каплей.
— Гвоздик, значит? Не висеть там больше календарю, а вам с него листики не обдирать? Так? — тихо спросила Лена Валентину. Та испуганно кивнула.
Невестка ринулась к шкафу, где хранились инструменты, порылась там, уронила себе на ногу коробку с отвертками, выругалась, потом, нащупав наконец дрель, вытащила ее, положила на пол и стала искать сверло. Лена училась у очень хорошего трудовика, дяди Тимы, тот всегда говорил: «Девочки, жизнь длинная, всякое бывает. Учитесь всему, пригодится!» И девочки учились – сколачивали табуретки, красили и штукатурили по сто двадцать раз стены в хоромах Тимофея Ильича (ему отдали под обучение молодёжи старый, заброшенный цех), клеили обои, собирали сантехнику, а еще сверлили те самые оштукатуренные стены. Пригодилось.
— Ну, где там ваш непослушный гвоздик? Сейчас мы его заменим на более прочные материалы! — хищно улыбнувшись и бросив в карман халата дюбель, Лена ринулась в комнату свёкров.
— Леночка, может не надо? Само пройдет, а? Я лучше Юрочку подожду… — семенила следом Валентина Николаевна, хватая невестку за рукава.
— Отойдите, не мешайте, я прицеливаюсь! — отпихнулась Лена, нажала на кнопку. Дрель молчала. — Включить–то забыли! Символично! — покрутила глазами Лена и, воткнув вилку в розетку, опять прицелилась, закусив язык.
Сверло с трудом вошло в тугой бетон.
— Стена тут у вас несущая, будь она не ладна! — крикнула Лена, перекрывая звук работающей дрели. — Но мы ее сейчас кааак просверлим!
Кивнув самой себе, женщина убрала наконец дрель, осыпав стол Валентины бетонной пылью, и стала копаться в кармане халата.
— Вот ты, миленький, вот ты, хорошенький! — улыбнулась Лена ершистому дюбелю. — Тётя Валя, несите молоток! Я говорю, молоток несите!
Валентина послушно притащила инструмент…
— Ну вот, как тут и был! — Лена любовалась своей работой. Большой, внушительный шуруп торчал из стены, сверкая серебряной шляпкой. — Теперь на века! Не переживайте, Валентина Николаевна, еще хоть сто високосных лет переживёте! Всё, я спать.
Запал и азарт прошли, накатила усталость. Всё вокруг стало противно – запах еды с кухни, лицо свекрови, растерянное, опять какое–то несчастное, шторы на окнах светло–песочного цвета…
Лена уснула моментально, даже не помнила, как легла. Ей снилась какая–то чепуха про нее и Ивана Сергеевича, они почему–то скакали по звездам и нанизывали их на нитки. А потом Иван Сергеевич Лену поцеловал…
И она проснулась.
— Лен… — кто–то тихо звал ее, щекоча и покусывая ухо. — Ленка, я приехал!
Женщина судорожно вздохнула, села на кровати и, увидев рядом с собой мужа, вдруг пнула его в плечо, стала кричать, что он, олух такой, не предупредил, не сказал, что он совершенно её не любит и не жалеет, а потом обмякла, захныкала, промямлила извинения и рассказала все, что случилось на работе.
— И мама твоя еще… Она високосного года боится… — в заключении сообщила Лена.
— Это я уже понял. Шуруп ты вогнала не только в стену, но и ей в голову. Она до сих пор под впечатлением, — прошептал Михаил, целуя жену. — Она испугалась и решила еще немного пожить.
— И правильно! — кивнула Лена. — А то совсем лапки сложила. И ведь была боевая женщина, куда всё делось?! Ты ел? — без какого–либо перехода спросила Лена. — Я разогрею…
— Лежи, мама покормила своего блудного сына остатками от «девочек», — хихикнул Миша.
— Фу, что ты говоришь! — поморщилась Лена. — Девочки уехали.
— А остатки остались. Я тебе еще не сказал, что ты у меня чудо? Нет, не сказал? Всё, Ленка, с командировками точка. Меня назначили руководителем тутошнего офиса, так что теперь я буду дома, с тобой…
— Ох, не зарекайся, милый. Високосный же год будет… — посетовала Лена, расправляя складки на одеяле.
— Да плевать! Зато еще одни день с тобой! Внеплановый, представляешь?!
— Представляю. Но я ж тут в тюрьму собираюсь, — пожав плечами, сообщила женщина.
— Наслышан. Дрель хорошо почистила маме голову, она стала выделять главное. Так что теперь нам делать?
— Завтра поеду к этому мальчику, поговорю. Что–то тут не так…
— Хорошо. А пока я тут пристроюсь с тобой, спать охота! Отец из гаража вернулся, сказал, нашёл наливку, что еще года четыре назад делали, в прошлый високосный.
— Боже, хватит! Еще одно упоминание о… — накрылась с головой одеялом Лена.
— Хорошо, хорошо. Но суть в том, что наливка – вах–вах! Завтра попробуй!
— Непременно! — Лена обняла мужа и тут же уснула…
… — Здравствуй, Витя, ты меня помнишь? Меня зовут Елена Андреевна, — Лена кивнула мальчику, села рядом с его кроватью на стул. — Как ты себя чувствуешь? Голова болит?
Ребенок кивнул.
— Витя, скажи, а как так вышло, что ты опять заболел? Прошло всего три дня… Я выписала тебя больного?
Виктор отвел глаза, попросил попить.
Лена подала ему стакан с водой, поправила подушку.
— Витя, а где мама? — поинтересовалась посетительница.
— Мама уехала к отцу. Она скоро вернется, — буркнул мальчик.
— То есть как?! Она тебе даже передачи не передаёт? — нахмурилась Лена.
— Я же сказал, мама поехала к папе.
— А где папа? Может, стоит просто позвонить ему и никуда не ездить? — предложила Лена.
— Нет. Он… Он в тюрьме. Мама туда чуть ли каждый день ездит, ее не пускают, а она всё равно ездит… Елена Андреевна, я знаю, мама вам сделала что–то плохое, но не надо меня наказывать, пожалуйста! — мальчик испуганно вжался в кровать.
— Ты что! Я и не собиралась. Я просто врач и хочу понять, что с тобой случилось! — Лена протянула руку, погладила Витю по лбу.
— Я провалился под лед, — тихо сказал мальчик. — Мы баловались с ребятами за складами, там речка. Лед был тонкий, я провалился. Мамы дома не было, я прибежал, лег спать. Она приехала утром, я ничего ей не сказал, так и пошёл в школу в мокром пальто… Простите меня, Елена Андреевна! Я умру?
Он испуганно смотрел на сидящую перед ним женщину.
— Нет, что ты! Двадцать первый век на дворе, сейчас всё лечится! Надо только тебе очень постараться. Твой доктор говорит, что ты не хочешь выздоравливать…
Лена замолчала, дав Вите немного обдумать услышанное.
— Ты не хочешь домой?
— Дома плохо. Мама ругается или плачет, мне стыдно за нее. Я не поеду домой. А она хочет, чтобы я был там, дома, чтобы всегда у нее на глазах…
Они долго молчали, думая каждый о своём, потом Лена, взяв мальчика за руку, тихо сказала:
— Знаешь, я не могу изменить твою маму, но я теперь ее понимаю. Она боится, что ты тоже исчезнешь, боится остаться одной. Ей, конечно, нужна помощь взрослых, но и ты ей сейчас тоже нужен. Она не виновата, она просто устала, ей плохо и страшно… Ты можешь, нет, наверное, ты должен поддержать её просто потому, что она сейчас слабая. Она любит тебя, я уверена! Просто взрослые иногда тоже совершают ошибки… Я думаю, что мужским поступком будет выздороветь и вернуться домой. Легче, конечно, сдаться и умереть. Ну а что ты так на меня смотришь? Лежать тут вечно ты не сможешь, организм просто откажется это делать. Но правильнее будет выздороветь, вырасти, выучиться и изменить свою жизнь. Это сложнее, но зато как бы взрослее, как ты думаешь?
Витя пожал плечами…
… Лена вышла из палаты, заглянула к Ивану Сергеевичу.
— Ну? — кивнул тот.
— Он искупался в проруби накануне, — пожала плечами Лена. — Я тут ни при чём. Но он не хочет домой, вот и не выздоравливает…
— Вот так просто, да? — отложил бумаги врач.
— Наверное, нет… — пожала Лена плечами. — Я пойду… Спасибо, Иван Сергеевич…
Он хотел окликнуть ее, догнать, но не стал…
…Лена стояла у двери Витиной квартиры и боялась позвонить в звонок. Скорее всего той женщины нет дома! А вдруг есть? Вдруг она опять начнет орать?
Дверь открылась сама. Витина мама, Александра Борисовна, шла выносить мусор, наткнулась на Лену, побледнела и осела на пол.
— Что–то с Витей? Что–то плохое?! — прошептала она.
— Да что вы, нет! — Лена принялась хлопать женщину по щекам. — Давайте зайдем, вы попьете воды, что ли…
Александра с трудом поднялась, впустила Лену, прошла на кухню, налила в чашку воды из–под крана.
— Зачем вы написали ту жалобу? — тихо спросила Лена. — Я не виновата, Витя упал в воду накануне, простудился, вам ничего, я так понимаю, не рассказал…
— Да… Его друг признался вчера вечером, его мать позвонила мне… Беда… Кругом беда! Вы простите меня, простите, ради Бога! Я просто очень боюсь, что с Витей что–то случится! Я одна, мужа посадили, я с ума скоро сойду!..
— Витя не хочет возвращаться домой, поэтому могут не действовать лекарства, — продолжила Лена. — Вы должны сделать так, чтобы он захотел жить… Жить с вами! Я не знаю, что у вас случилось, но сейчас важнее Витя. Ваш муж взрослый человек, он подождет, а Витя – нет. Александра Борисовна, у меня нет детей, я, может, что–то не очень правильно говорю, но это же ваш сын… Он ласки ждёт…
Лена испуганно вздрогнула, потому что Саша стала рыдать, вытирая лицо подолом фартука.
— Ласки… Ласки… А откуда она, если всё внутри выжжено?! Если пусто внутри, хочется лечь в темноте и вообще не думать?! Не могу я ему дать ласку эту.
— Тогда примите ее от него. Дети фантастически богаты чувствами, они настолько искренни и ярки, что хватит на всех! Сейчас вы – его спасение, а он – ваше. Иначе вы действительно останетесь одна…
Александра больше ничего не говорила. Она даже не проводила Лену. Та ушла сама, закрыла за собой дверь и, постояв немного на лестничной клетке, спустилась вниз.
— Ну, что?! Ты высказала всё этой женщине? — напустился на жену Михаил. — Ты сказала, что подадим в суд?
— Нет, Миша. Ей сейчас очень плохо, и я не знаю, как ей помочь…
Александра опомнилась утром, точно озарение нашло. Она уедет вместе с Витей к матери! Другой город, помощь опять же, сменит обстановку. Она начнет новую жизнь! А муж… На последнем свидании он равнодушно ковырялся пальцами в зубах, пока Саша рассказывала ему о болезни ребенка. Этот мужчина давно уже не их с Витей семья, пусть живет, как знает!..
… Лена и Миша приехали домой уже вечером.
Валентина Николаевна, деловито прошмыгнув мимо невестки и сына, велела им идти на кухню ужинать.
— Что с ней? — удивилась Лена. — Она последний раз готовила месяца два назад.
— А ей все дрель мерещится, — сказал за спиной Юрий Семенович. — Вот угодить тебе хочет. Такое ты дело сделала – шурупчики в нужное место ввернула! Ну, чего у вас там? Разрешилось?
Лена кивнула, пнула Мишу, мол, зачем рассказал. Но Юрий Семенович вступился за сына:
— А ты как думала?! И в горе, и в радости! Пока високосный год не разлучит вас с тётей Валей! — сказал он громко, с чувством.
Валентина на кухне поджала губы…
… Новый год встречали вчетвером. Лена позвонила своим, поздравила, посудачила с подружками по телефону. Потом настала очередь Валентины Николаевны звонить «девочкам». Те изливали подруге душу, боялись, гневя судьбу, корили наступающий год за еще один, лишний, день, но Валя только отмахивалась – беда и радость приходят вне зависимости от года, числа или месяца. Они просто накатывают и смотрят, выдержишь ли ты. И тогда уже надо, чтобы рядом были те, кто выдернет тебя из беды, как кутенка, или преумножит твоё счастье, радуясь вместе с тобой. У Вали есть «девочки», у «девочек» есть Валя и куча воспоминаний, их связывающих, так чего ж бояться?! Пусть год их сам боится, таких боевых!..
Новый календарь теперь шуршал листками на стене, крепко удерживаемый там шурупом…
А год выдался насыщенным.
Лена и Миша взяли в ипотеку квартиру. Было страшно, а вдруг не получится отдать деньги, но всё же решились, теперь живут отдельно, часто навещают Валентину и Юрия.
В наступившем году Валентина вырастила небывалый урожай помидоров. Никогда не получалось, а тут прут и прут, Юрий Семёнович даже банки ездил дополнительные покупать, а то Валя уже все заняла своими соленьями… Потом угощали всех соседей, знакомых и, конечно, «девочек». Но больше всех помидорами угощалась Лена, узнавшая в конце августа, что беременна. Врачи говорили, что нельзя есть столько помидоров, что родится малыш «в крапинку»… Но нет, родилась прекрасная девочка, всего с одной родинкой, на том же месте, где и у Валентины, за правым ушком. Бабушки и дедушки нашли новый повод почаще приезжать в квартиру детей, а думать о годах им было уже некогда…
Как только Витя выздоровел, мать увезла его к бабушке. Они начали новую жизнь. Сначала получалось плохо – Саша, пустая, испепеленная внутри, разучилась быть любящей и ласковой, но Витя, мама, детские воспоминания, грянувшая весна постепенно наполнили ее любовью к жизни. С Витиным Саша развелась, навещать его больше не ездила. Витя окреп, записался в секцию карате.
— Я, мама, твой защитник, не бойся, всё у нас будет хорошо! — говорил он Саше, и она верила…
А как не верить, когда это тебе говорит сын?!..