— Лен, а где тазик мамин? Ну тот, помнишь? В котором она всегда варила варенье? – Ольга открывала один за другим шкафчики на тесной дачной кухоньке. – Нет его нигде! Я уже все обыскала.
— Может, она его на чердак убрала? Она говорила, что после того, как папа ушел из дома, варенье варить больше не для кого.
— Конечно, мы ж не люди… — Ольга поднялась с колен, на которых стояла перед открытой дверцей последнего шкафчика, и охнула.
— Что ты, Оль? – Лена с тревогой глянула на сестру.
— Да спина опять. Ничего страшного. Просто в неудобной позе постояла.
— Ты бы ко врачу сходила.
— А что мне там нового скажут? Все это я уже слышала.
— Ты прям как мама! – Лена возмущенно махнула рукой. Капли воды, в которой она мыла вишню, сорвались с кончиков пальцев и разлетелись по кухне. Часть попала на Мурзика, который сладко посапывал на стуле рядом с Леной. Кот возмущенно фыркнул и приоткрыл желтый, как лепесток подсолнуха, глаз. Оглядев сестер, он накрыл нос лапой и снова зажмурился. Не ругаются и ладно. – Ты же сама ей все время твердила про врачей и возмущалась, когда она не хотела здоровьем заниматься. А она тебя не слушала. И во что это вылилось?
— Лен, давай не будем. Сама знаешь, что спина у меня давно болит и все равно болеть будет. Так чего сейчас об этом? Давай лучше тазик найдем. Я ведь пробовала в другом варить – не то получается. Вкусно, но не то.
— Может, мама какой-то секрет знает?
— Никогда не говорила. Да и сколько раз мы с ней варенье варили – ничего такого. Все, как всегда.
Лена поднялась и вышла из кухни.
— Ты куда? – крикнула ей вслед Ольга.
— На чердак.
— Я бы сама слазила.
— Сиди уж. Если там в спину вступит, то тогда только подъемный кран вызывать.
Дородная Ольга рассмеялась в ответ. У них с сестрой было не принято делать реверансы друг другу. Все выдавалось как есть, без обиняков. Очень разные внешне, характером они были похожи, как две вишенки с одной ветки. Худая как жердь, высокая Лена нередко подначивала полненькую невысокую Ольгу. Природа странно и удивительно распорядилась внешностью девочек в одной семье. Ольга была похожа на родителей ровно настолько, чтобы окружающие не могли сказать «не ваша». Глаза, синие и прозрачные, как льдинки, были матери, а темные кудряшки достались от отца. И все. Больше ничего общего с родителями у Оли не было. Она как две капли воды была похожа на бабушку по материнской линии. Такая же пухленькая, с виду мягкая, как сдобная булочка, Оля с малолетства всем показала, что характер бабушки, так же как и внешность, достался ей в наследство не просто так. Первым словом ее стало вовсе не «мама». Сердито нахмурив бровки, маленькая Оля вцепилась в ложку, которую держала перед ней мама и выдала: «Сама!». Это слово стало для нее лейтмотивом всей жизни.
Она очень хорошо знала историю своей семьи и гордилась, когда ее сравнивали с бабушкой. Галина Яковлевна была семейной легендой. Овдовев в двадцать три года, оставшись с двумя детьми-близняшками на руках совершенно одна, поскольку родителей у нее не было, а свекры наотрез отказались помогать, сославшись на свое горе от потери сына, Галя не опустила руки, не стала ныть. Понимая, что на крошечную зарплату машинистки детей ей не поднять, она пошла на поклон к соседке.
— Лидия Львовна, вы стольких людей знаете. Может быть кому-то нужна уборщица или помощница по хозяйству? Мне работа очень нужна. Вы меня знаете, я очень аккуратная и не боюсь ручки замарать.
— Знаю, — прогудела в ответ Лидия Львовна.
Высокая, крепкая как дуб, она уже больше десяти лет работала директором школы, где ее уважали и боялись все, начиная от первоклашек и кончая уборщицей, которая пережила двух директоров еще до того, как в школу пришла работать молодая Лидочка. Через пятнадцать лет сменив непочтительное «Лидочка» на «Лидия Львовна», тетя Паша уважительно качала головой:
— Вот, какой начальник должен быть! Чтобы от любви к нему глаз слезился, а от уважения и страха коленки подрагивали.
Связей и знакомств у Лидии Львовны было в избытке.
– Только, — подлив в чашку Галины чай, Лидия смерила бывшую свою выпускницу суровым взглядом, — ты уверена, что сможешь подстроиться под какую-нибудь истеричку? Те дамы, что ищут помощи по хозяйству, иногда бывают весьма странными.
— А у меня выбор есть?
— Нет. Никакого. Или работаешь, или нет. Скажи-ка мне, а почему ты детей своих хотя бы на время в детдом не пристроишь? Встанешь на ноги – заберешь.
Галина, на мгновение потеряв дыхание, замерла, а потом, выдохнув, встала и с достоинством ответила:
— Не так воспитана, чтобы детей своих, как котят, под чужой забор подбрасывать. Спасибо! Я справлюсь.
— Сядь! – Лидия Львовна с улыбкой кивнула нахохлившейся Галине. – Вот теперь вижу, справишься. Характера хватает, но и разума достаточно. Другая бы послала меня лесами-полями, а ты в руках себя держишь. Поэтому, помогу тебе.
Свое слово Лидия сдержала. Пристроив Галину на работу к Милочке, она какое-то время присматривала за ней, а потом заявила:
— Справляешься. Я больше не нужна. Если что – дорогу ко мне знаешь. Дети подрастут – приходи. Подумаем, к кому из учителей отдать.
Милочка была оперной дивой. Взбалмошная, несобранная, очень капризная во всем, она обладала недюжинным талантом и очень добрым сердцем.
— Галочка, а где ваши чудные детки? Я видела, как вы гуляли с колясочкой.
— Соседка присматривает.
— Бог мой! Это же неправильно! Дети в таком нежном возрасте должны быть с мамой! Берите их с собой. Вам же спокойнее будет.
— А они не будут вам мешать?
— Да чем, милая? У меня столько комнат, что я сама в них заблудиться боюсь. И дома я не так часто. А если дома, то пусть привыкают к хорошей музыке. Это правильно! Это душа!
Галина поначалу стеснялась, не понимая, зачем Милочке нужны все эти хлопоты, а потом разобралась. При всем своем таланте, поклонниках и активной светской жизни, Милочка была совершенно одна. Как-то под Новый Год она слегка перебрала и рассказала Галине свою историю.
— Вот так, Галочка! Музыка и только музыка. Она не терпит конкуренции. Или я такая странненькая, что не смогла правильно все устроить. Одна ошибка и все. Теперь я бездетна, а кому такая женщина рядом нужна? Даже если бы и нашелся такой прекрасный мужчина, что согласился бы, я бы не смогла.
— А разве женщина – это только дети? – Галина осторожно спросила, боясь обидеть Милочку.
— Нет, конечно, нет. Но, разве это и не главное в ней? Не знаю. Я же про себя. А мне осталась только музыка…
К детям Галины Милочка привязалась всем своим нерастраченным сердцем.
— Галочка, позвольте мне быть им крестной матерью. Я понимаю, что сейчас это не принято, но я хочу!
Галине нечего было ответить на это, кроме как дать согласие. Она невольно хмурилась, глядя, как Милочка балует близняшек, но молчала, понимая, что больше это нужно вовсе не детям.
— У Зиночки прекрасный слух! Ее необходимо отдать на скрипку! А Катеньки чуть хуже, но есть же и другие инструменты!
Так близняшки оказались в музыкальной школе. Галина, наконец, доучилась, оставила работу машинистки и устроилась в другое место. Зарплата здесь была в разы выше и необходимость в подработке отпала. Но, Милочку Галина не бросила. К тому времени эта женщина стала для нее той самой семьей, которой у Гали давно уже не было. И когда Милочка заболела, Галина, посмотрев, как та справляется, покачала головой:
— Как ребенок!
Три года она жила на два дома. Девочки требовали внимания, но понимали, что оставить Милочку мать не сможет. Они, как могли, помогали маме. После школы бежали к любимой «тетушке», чтобы сделать уборку в квартире и попытаться уговорить ее хоть что-то съесть
— Ну, пожалуйста, еще ложечку. Мамин супчик же, Милочка! Ты же любишь!
Мила, которая таяла буквально на глазах, устало отворачивалась.
— Не могу больше, Зиночка. Лучше сыграй мне или спойте что-нибудь вместе. А я послушаю. Мне легче станет.
Милочка ушла зимой, очень тихо, во сне. Забежавшая к ней с утра перед работой Галина даже не сразу поняла, что случилось. Окликнув Милу из прихожей, она что-то начала рассказывать, но не услышав ответа, поспешила в комнату. И, только подойдя поближе к кровати, она все поняла. Милочка лежала очень красивая и очень строгая. Она вдруг стала похожа на себя прежнюю, такую, какой помнила ее Галина. Не похудевшую до невозможности, похожую на обтянутый кожей скелет, а стройную, звонкую, как струна, молодую еще женщину, которая становилась у рояля, занимавшего почти всю гостиную и прислушавшись к звуку, зазвеневшему в тишине, вдруг брала его, безупречно попав точно в тон и начинала петь так, что замирало сердце, выключалась, занятая бытовыми проблемами, голова и в душе начинало зреть тихое, какое-то свободное от всего, что тяготило в этом мире, счастье.
Проводив Милочку, Галина долго тянула, прежде, чем собраться и перебраться в квартиру, оставленную в наследство девочкам. Квартира, дача – все это было расписано в долях на детей и Галина, увидев завещание, удивленно ахнула.
— Не стоит удивляться. Милочка считала девочек и своими детьми.
Нотариус, оформлявший документы, хорошо знал Милу и, похлопав Галину по руке, признался:
— Лучшей женщины я в жизни своей не встречал и уже, наверное, не встречу. Поэтому, не тревожьте ее память. Примите с благодарностью все то, чем она хотела наделить тех, кто подарил ей хотя бы иллюзию материнства. Примите и скажите просто «спасибо». Она так хотела.
— Спасибо…
Девочки росли не по дням, а по часам. Только что Галя покупала им одинаковые погремушки, а вот уже и школа за плечами. Выбрав в качестве профессии отнюдь не музыку, Зина и Катя окончили институт и, получив дипломы, разъехались, вслед за мужьями, в разные концы страны. Несколько лет все шло своим чередом. Появились первенцы в обеих семьях, несказанно обрадовав Галину, которая с разницей в два месяца стала дважды бабушкой. Съездив по очереди в гости к дочерям, Галина крепко задумалась. Если у Зины с мужем все было хорошо, то у Кати семейная жизнь складывалась не так гладко. Геннадий, муж Катерины, был не очень «пробивным». Спокойный, очень мягкий молодой человек, никак не мог наладить семейные дела так, чтобы не сводить концы с концами, а жить мало-мальски в достатке. Своего жилья у молодых не было, и характерная Катя с трудом уживалась со свекровью. Поразмыслив, Галина предложила «детям» перебраться поближе к ней и занять Милочкину квартиру.
— Зина не против. У них все хорошо. А вам нужно немного успокоиться. А то и мужа потеряешь, и ребенок без отца останется. – Галя разом отмела все возражения дочери.
Ольга помнила, как они впервые переступили порог Милочкиной квартиры. Открыв рот, она, на тот момент пятилетняя, смотрела на огромный, похожий на какое-то спящее животное, рояль. Пока взрослые суетились, занимаясь вещами и коробками, она тихонько открыла крышку и коснулась клавиш. Рояль совсем по-человечески вздохнул и выдал сначала одну ноту, потом еще и еще. Это была, конечно совсем не музыка, а просто звуки, но они настолько поразили Олю, что девочка, забыв обо всем, снова и снова нажимала на клавиши, лишь бы услышать их.
— Оля! – грозный окрик матери застал девочку врасплох, и она от испуга дернулась. Крышка, которую Оля придерживала одной рукой, упала обратно закрыв собой клавиши и больно ударив по пальцам девочку. Слезы невольно брызнули из глаз Ольги, когда к боли, которая разливалась по руке, добавилась боль от материнского шлепка.
— Не смей трогать инструмент!
Оля с ревом кинулась к Галине, которая заглянула в комнату.
— Что ты? Что такое, Олюшка?
Галя перевела взгляд с внучки на недовольную дочь и покачала головой:
— Катя! Ты что?! Зачем же так? Разве Милочка когда-то вам запрещала трогать рояль?
— Я не Милочка, мама. И не хочу, чтобы Оля испортила инструмент. Может еще пригодится.
— А если у нее талант? И слух есть, как у тебя или у Зины?
— Да нет там ничего! – отмахнулась от матери Катерина. – Я бы уже давно поняла. Гудит как паровоз.
Так для Оли дорога к музыке была закрыта. Как не пыталась потом уговорить Галина дочь, Катя была непреклонна. Оля будет заниматься чем угодно, только не музыкой. Галина первое время не могла понять, почему дочь так не жалует свою старшую девочку, но, когда на свет появилась Лена, все встало на свои места.
— Красавица моя! Солнышко! – ворковала над Леночкой Катерина. – Будешь самая красивая, самая умная, самая лучшая!
— Катя…
— Что, мама? Я так мечтала о ребенке, так хотела ее! Ты посмотри, какая она прелестная получилась!
— Чудо, ты права! Но, Катя, у тебя же уже есть ребенок. А как же Оля?
— А что Оля? – Катя недоуменно глянула на мать. – С Олей все хорошо. Мама, что ты мне голову морочишь? У меня радость! А ты тут… Я так мечтала, что когда-нибудь появится ребенок, который будет только мой. Что меня никто не будет трогать, мешать, теребить. Что я буду жить в своем доме, на своих условиях. И делать все так, как хочу я, а не кто-то. Я сейчас такая счастливая, мамочка! Ты даже себе не представляешь!
Галина молча качала головой и забирала на дачу Олю. Она видела, как потерялась после рождения младшей сестры Оля и как сложно ей принять то, что теперь она, мало того, что не единственный ребенок в семье, но и, похоже, лишний.
— Бабушка, а мама теперь меня не любит? У нее новый ребенок?
— Что ты, детка! Просто Леночка еще совсем маленькая. Не умеет ни ходить, ни говорить. Ей очень нужна мама рядом. Она же не может сама взять ложечку и поесть, как это делаешь ты. Ее нужно кормить. И одеваться она сама тоже не умеет, как ты, моя умница. Но, это вовсе не значит, что ты маме не нужна. Вот подрастет немного Леночка и ей очень нужна будет твоя помощь. Ты же старшая сестренка! Кто научит Леночку всему-всему?
Оля была очень умной девочкой. Она прекрасно понимала, что Лена никуда не денется и теперь придется мириться с ее существованием. А еще она поняла то, что Леночка не могла занять ее место. Она заняла свое. Просто оно оказалось больше, чем то, которое было отведено в свое время самой Оле. Ей никто не объяснял тогда, почему младших детей иногда родители любят больше старших. Она поняла это сама. А, поняв, сначала обиделась, но не на сестру, а на маму, а потом решила, что если ничего сделать с этим нельзя, то можно хотя бы попытаться сделать так, чтобы ее заметили. Она отлично училась в школе, рисовала, занималась художественной гимнастикой. Но, на все ее успехи мать лишь рассеянно кивала:
— Молодец!
Когда же подросла Лена, все стало еще хуже. Теперь уже Катя видела только младшую дочь. Все, что бы не делала Лена, было прекрасно и восхищало мать до глубины души.
— Мама, ты подумай! Ей всего шесть, а она уже читает!
— Олюшка читала с пяти.
— Ой, перестань! Я тебе про Леночку, а ты мне… Кстати, ее взяли в музыкальную школу! Пока в подготовительный, но это ведь только начало. У нее слух прекрасный! Пригодился инструмент!
Галина восторги дочери не разделяла. Ей было до слез обидно за старшую внучку, но с Катей она ничего поделать не могла. Не раз дело доходило до ссоры и со временем Галя поняла – проще не вмешиваться, а постараться сделать так, чтобы сестры не потеряли связь друг с другом. Это оказалось очень сложной задачей, и Галина день и ночь ломала голову над тем, как не допустить еще большего перекоса. Помог случай.
Квартира Милочки была в безраздельном пользовании Кати много лет, равно, как и дача. Но, у Зины изменились обстоятельства, и она надумала вернуться в родной город.
— Здесь ты, мамочка, Катя… А я там одна. Подруг не нажила.
— А что так? Люди неважные попадаются или сама испортилась? – Катя насмешливо подмигнула сестре, но та шутку не оценила и нахмурилась.
— Нет, Катя. Просто плохо, наверное, когда у тебя муж, мало того, что красивый, так еще и немножечко бабник.
— О, сестренка! Как себя ставишь низко! Нельзя так! Мужика надо держать в ежовых рукавицах.
— Мудрая ты моя… — Зина нахмурилась еще больше, в глазах мелькнула тоска, но, взяв себя в руки, женщина через силу улыбнулась. – Учиться у тебя буду. Как надо.
Катя молча пожала плечами и посмотрела на мать.
— Зиночка, а как вы здесь устраиваться думаете? Меняться или как?
— Нет, мам. Там квартира служебная была. А теперь…
— Ну и ладно. Есть же Милочкина квартира и моя. Как-нибудь разберемся.
Катя молча слушала разговор матери с сестрой и мрачнела. Беседа эта ей не нравилась. Наскоро распрощавшись, она ушла и дома дала волю чувствам.
— Это как называется, Геночка? Мы столько лет здесь прожили, а теперь подвинься? Зина никак эту квартиру не содержала, не помогала. А мы и ремонт, и все… Что ты молчишь?!
— А что сказать, Катюша? Как не крути – квартиру вам Милочка завещала обеим.
— И ты туда же! – Катя возмущенно прикрикнула на мужа. – У тебя двое детей, а ты!
— А что папа, мам? – Оля зашла в комнату и вмешалась в разговор. – Все верно он говорит.
— А тебя вообще не спрашивали! Замуж выйдешь – куда жить придешь? К матери? Вот и помалкивай!
— Мама, так нельзя…
— У тебя забыла спросить! Иди, Оля, займись своими делами, а? – Катя устало опустилась в кресло. – И скажи Леночке, пусть придет, виски мне помассирует. Голова разболелась.
— Давай, я…
— Я сказала, позови Лену! – в голосе Кати появился металл и Оля, отвернувшись, чтобы мать не заметила, как задрожали к нее губы, вышла.
На конфликт с родными Катя все-таки не пошла. То ли понимала, что, переругавшись с сестрой и матерью, останется совершенно одна, то ли решила отложить до поры до времени разбирательства. Милочкину квартиру разменяли и сестры разъехались, договорившись, что дачу продавать не станут, а будут пользоваться ею вместе. Дом большой, места всем хватит.
Галина старела в окружении родных и не могла нарадоваться на внучек. Оля и Лена — Катины, Ниночка и Полина – Зинаиды. Дети стали для нее настоящей отрадой.
— Я как та квочка! – Галина смеялась, обнимая разом всех своих девчонок. – Всех цыплят любимых под крыло собрала.
Она мечтала о том, как девочки вырастут, выйдут замуж и сделают ее прабабкой. Но, мечтам этим сбыться было не суждено. В ветреный осенний день Галина поехала на дачу, чтобы подготовить ее к зиме. Большая ветка с соседского ореха, который давно надо было спилить, потому, что он был наполовину сухой, упала, сломавшись, как раз тогда, когда Галя проходила мимо. Нашли Галину не сразу, ведь в поселке уже почти никого не было, и врачам осталось только развести руками, когда сутки спустя в реанимации у Галины остановилось все-таки сердце.
Разом осиротела семья. Не было больше ни вкусных пирогов, которые умела печь только Галина, ни задушевных разговоров, ни дельного совета именно тогда, когда он был особенно нужен.
Полгода спустя после ухода Галины, Геннадий объявил Кате, что уходит от нее.
— Почему?! — Катя билась в истерике, не понимая, что происходит.
— Не могу больше. Помогать буду, но жить с тобой сил моих больше нет.
— У тебя другая!
— Нет, Катя. Никого у меня нет. – Гена устало глянул на жену, но объяснять дальше что-либо отказался.
Катя винила всех вокруг, кроме себя. Досталось и Оле, и даже любимой Леночке.
— Чтобы не смели с отцом видеться! Ослушаетесь – домой не приходите.
— Мама, ты себя слышишь? – Оля удивленно посмотрела на мать. – Нам сколько лет? Ты долго еще будешь думать, что можешь командовать нами как хочешь? С отцом я видеться буду. А если тебя что-то не устраивает, могу прекратить общение с тобой!
Катя, онемев от неожиданности, открыла было рот, чтобы отчитать дочь, но тут рядом с Олей встала Лена и мать, глянув, как совершенно одинаково нахмурились ее дети, поняла, что лучше сейчас отступить. И если Олю она отпустила бы на все четыре стороны с легкостью, то потерять Лену для нее было совершенно немыслимо.
— Делайте, вы, что хотите! Совсем мать не жалеете!
Она какое-то время пыталась переманить на свою сторону Лену, но быстро оставила эти попытки.
— Не ожидала от тебя такого! – Катя лила слезы, сидя в стареньком продавленном кресле на даче. – Я же для тебя жила, а ты…
— А что я, мама? – Лена так же быстро теряла терпение, как и мать. – Что плохого я сделала?
На этот вопрос у Кати ответа не было. Все ее доводы разбивались о железное Леночкино:
— Он мой отец, Оля моя сестра. Мы семья! И пусть тебе это не нравится, общаться с ними я не перестану!
Со временем все немного успокоилось и Катя перестала злиться в открытую. Теперь ее главной задачей стало вернуть себе Леночку.
— Нашла! – голос Лены прозвучал глухо, но Оля услышала сестру.
— Медный, тот самый?
— Ага! Сейчас соображу, как теперь слезть отсюда и можно ставить варенье.
Оля испуганно охнула и кинулась к шаткой лесенке, ведущей на чердак.
— Осторожно, Леночка! Не спеши!
— Нашла торопыгу! – усмехнулась Лена, медленно спускаясь с чердака. – На! Иди мой! А я сейчас переоденусь и приду. Вся вывозилась! Надо девчонок туда загнать, как приедут. Пусть все почистят.
Через пару часов сестры сидели на кухне и пили чай. На столе, остывая, поблескивал начищенными боками старый тазик, полный вишневого варенья, от которого шел такой густой аромат, что Мурзик сбежал досыпать на веранду. Вот если бы пахло тушенкой, которую мастерски закатывала в банки Катерина, когда приезжала осенью, тогда другое дело. А так… Варенье какое-то! И что только люди в нем нашли?
— Лен, а ты помнишь, как мама варила варенье раньше? Не таз и не два. Все полки были банками уставлены.
— Помню, конечно! Папа вишневое очень любил. Мог ложками есть.
— А мама сердилась…
— Не любила, когда он из банки прямо. Все время говорила, что он не один…
— Говорила… А сама все сделала, чтобы он один остался.
— Ну, так не получилось же, Оль! У него мы есть.
— Зато у мамы получилось. У нее только мы и остались. С Зиной все-таки переругалась. Племянников видеть не хочет. Ни с кем не общается толком. Даже подруг разогнала. Почему так, Лен?
— Знать бы… — Лена вздохнула и подлила чаю себе и сестре. – Я вообще маму никогда не понимала.
— Странно! А она всегда твердила, что только ты ее и понимала.
— Да куда там! Как можно было понять ее вот это вечное: «Леночка, не смотри на Олю! Она тебе не подруга». А кто?! Почему она всегда меня от тебя отвернуть пыталась, а? Ревновала что ли?
— Может и так.
— Глупость какая!
— А помнишь, как ты мне обратно все игрушки притаскивала, которые мама у меня забирала и отдавала тебе.
— И все это под предлогом, что ты выросла и они тебе теперь ни к чему. – Лена согласно кивнула и засмеялась. – Она ведь так и не поняла, что моими они не стали. И Лялька твоя любимая, и Потапыч. А ты помнишь, как она тебя гоняла, когда я заниматься садилась?
— А то! – Ольга встала и подбоченилась. – «Ольга! Вон из комнаты, ты мешаешь! Леночка, детка, занимайся!»
— Да-да! – Лена покатилась со смеху, глядя, как преобразилась сестра и как похожа она на мгновение стала на мать.
— Ей ведь и в голову не приходило, что ты меня учишь играть на рояле. Что все твои уроки в музыкалке мы повторяли на двоих.
— Ты любила рояль больше, чем я. И сейчас играешь лучше.
— Да куда там! – Оля отмахнулась от сестры, хотя видно было, что комплимент ей приятен.
— Жаль, что ты не стала поступать в музыкальное училище.
— Ничего, цифры – это тоже немножко музыка. Когда я в налоговую годовой отчет сдаю, это та еще симфония!
Они, отсмеявшись, помолчали, а потом Лена спросила:
— Оль, а как думаешь, почему мама так?
— Не знаю. Свою голову не приставишь, в чужую – не заглянешь. Я тоже об этом часто думаю. Бабушка нас любила. Всех, без исключения. И дочерей своих в любви растила. Зиночка говорила, что никогда их не разделяла, всегда все поровну. Она тоже не понимает, почему Катя с ней так. Откуда столько злости и обиды? Но, Зина умнее нас. Она в причинах не копается. Говорит, что смысла не видит. Сказала, что если придет Катя к ней, то о прошлом и вспоминать не станет. Мало ли! Помрачение нашло на человека. Бывает. Чем обиды копить, так лучше уж худой мир на один денек, но вместе.
— Как считаешь, права она?
Ольга помолчала, машинально переставляя чашки и вазочку с конфетами на столе.
— Думаю, да, Лен. Будь я помоложе и поглупее, ответила бы по-другому. А сейчас уже начинаю понимать, что Зина права. Время, оно, ох, как торопится. Мама этого понимать не хочет. Вот так сейчас рядом человек, а потом и «прости» сказать будет некому.
— Сама придумала?
Ольга покачала головой и улыбнулась:
— Нет. Бабушка Галя научила. Давно уже. Ты еще маленькая была. Знаешь, она мне всегда твердила, что дороже родных на этом свете нет никого. И даже если тебя они не так любят, как тебе хотелось бы, самой-то никто не запрещает любить их так, как хочется.
— Зиночка так и делает.
— Может и до мамы это, наконец, дойдет когда-нибудь. Все-таки возраст уже. Ой! – Ольга испуганно ахнула, глянув на часы. – И чего мы с тобой сидим? Скоро наши приедут, а у нас конь не валялся! Давай-ка скоренько! Ты — окрошку, а я пирожки. Быстрее управимся.
Через пару часов у калитки притормозил небольшой микроавтобус, который вел зять Зиночки, и оттуда горохом посыпалась детвора.
— Ба-буш-кииии! – дружный крик взметнулся над вишнями в вечернее небо и Мурзик шарахнулся с веранды в кусты.
Он отлично знал, чем ему грозит прибытие многочисленной детворы, которую кот давно уже перестал считать. Здесь были и Зинины правнуки, и Ольгины внучки, и любимый, но, пока единственный, внук Лены. Спрятавшись в кустах, кот наблюдал, как на веранде зажглись одна за другой все лампы и вокруг большого круглого, оставшегося еще от Милочки, стола с тяжелой скатертью, расселись галдящие дети. И перед каждым появилась «своя» кружка, каждую из которых тщательно хранили, доставая лишь к приезду детей. Как Ольга принесла тазик с вареньем. И это означало, что в банки закатывать завтра будет нечего, потому, что все съедят уже сегодня. И косточки будут тайком лететь с веранды в кусты, пущенные ловкими пальцами. А если кто-то из взрослых это все-таки увидит, то детворой будут сделаны очень круглые глаза и прозвучит неизменное:
— Деревце вырастет! Чтобы нам потом тоже варенье варить! Ну, ба!
А потом все разбредутся по дому, чтобы приготовиться ко сну. Но, спать, конечно никто не пойдет, а будут сидеть на ступеньках веранды долго, почти всю ночь, и тихо петь, пока не уснут на руках младшие. И тогда Мурзику можно будет выбраться из своего укрытия, пройти по сонно притихшему дому и пристроиться под боком у кого-то из малышей. И чья-то маленькая ладошка шлепнет его по боку, а потом зароется пальцами в пушистую шерсть. И он замурчит тихонько, прогоняя плохие сны, а потом уснет и сам, слушая сквозь дрему, как тихо дышит вокруг счастье.
