— Дед! Ну иди уже! Давай сюда портфель и уходи! — Лена решительно вырвала из рук сутулого, в линялом, потертом пиджаке и широких вельветовых брюках мужчины свой портфель, огляделась, не видит ли кто, чмокнула старика в щёку и зашагала по асфальтовой дорожке к воротам. Там, за железным, выкрашенным в черный цвет забором была ее новая школа. Четыре этажа, имитация колонн спереди, вверху каждой вылеплен бюст известного ученого.
Дмитрий Петрович, задрав голову и прищурившись, рассматривал гипсовые лица, шепотом читал надписи чуть ниже, потом махнул рукой.
— Очки опять дома забыл, старый разгильдяй! Ну, Ленка, с Богом! — чуть заметно перекрестил он внучку и, увидев, что та уже скрылась за тяжелыми деревянными дверями, направился к пивному ларьку. Осень в этом году выдалась, нежная, ласковая. С неба льются потоки солнечного света, к полудню начнет припекать, мама не горюй! А деревья стоят зеленые, будто и не сентябрь, а самый разгар июля. Только яблоками пахнет. Их видимо–невидимо валяется под ногами. Малюсенькие, сорт «Китайка», на просвет медово–прозрачные, с тонкой черной ножкой, они усыпали все вокруг высокого, на удивление прямого и стройного для яблони дерева.
— Эээ! — протянул Дмитрий Петрович, заметая сандалией кругляши плодов, — Сколько добра пропадает! А ведь какое варенье получилось бы, компоты бы накрутить!
Нагнулся, хотел поднять одно яблочко, замешкался, раздумывая, да и махнул рукой. Город есть город! Что тут насобираешь?!..
И пошел пить с мужиками пиво, холодное, пшенично–золотистое, из пузатой, подвернувшейся дымкой кружки. Зубы ломит, в груди приятная прохлада разливается, до самых пяток потом опускается – красота! Только сердце ноет: как там Ленка?! Новая школа, да еще говорят, что какая–то неблагополучная… Странные какие–то разговоры, да и время странное, все твердят о переменах, о том, что скоро по–новому жить станем, вокруг неспокойно, разгорелось в стране всё, разбудоражилось, каждый свое право теперь отстаивает, все в дельцы подались, деньги делят… Во времена Дмитрия Петровича такого не было! Жили себе, учителя уважали, родителей опять же почитали, макулатуру собирали, стояли почетным караулом у памятников полководцам и летчикам, старикам помогали, в пионерский лагерь ездили на лето, там тоже всё чин–чином было…
Старый стал Дмитрий, ох, совсем старый! Всю свою трудовую жизнь на сухогрузах ходил механиком, голос имел громогласный, трубный. Сам маленький, а говорил, точно рупор держал, плечи всегда назад выворачивал, на мощной груди что только тельняшка не рвалась. Брюки–клеш носил, фасоны морские соблюдал, работник был золотой, премированный, почетный, машину чувствовал, как своё нутро, на слух поломки определял, приезжающие в порт инженеры, люди науки, удивлялись, ведь образования у Дмитрия Петровича как такового не было, а технику лучше всех знал.
— А это, ребятки, школа жизни, такие у меня были институты, что грех не научиться! — усмехался, обдирая зубами воблу, смеялся рабочий. — Я ж с детства на море, дело отца и деда своего продолжаю. Порядок люблю.
И порядок вокруг него был, многим на зависть. Жена, Даша, – умница, врач–кардиолог, дочка Маринка – переводчик с немецкого, зять Никита – головастый парень, какой–то там физик – всё, как загадывал Дмитрий, всё так и сбылось. А потом и внучка, Леночка, родилась, росла, всё предсказуемо и понятно. Казалось бы, живи и радуйся, но вот старость как–то незаметно подкралась. Дмитрия Петровича по состоянию здоровья списали на берег, отправили на пенсию. Он–то знал, что это Дашка постаралась! Жена все боялась, что в душных машинных отделениях плавательных агрегатов у Дмитрия обязательно случится сердечный приступ, совала ему какие–то таблетки, заставляла мерять давление каждый день, а потом, втесавшись в комиссию, вынесла вердикт: «Не годен, списать!»
Доковырявшись в порту до пенсии, Дмитрий Петрович махнул на всё рукой и уволился, стал мастерить дома деревянные кораблики, навещать Леночку и ходить на рыбалку. Два года назад умерла жена. Уход Даши был таким ударом, что Дмитрий Петрович еще дня два, пока Марина бегала по поводу похорон, сидел на стуле в кухне и ждал – вот сейчас хлопнет дверь, защебечет его Дашенька над ухом, начнет стряпать ужин…
Марина забрала отца к себе.
— Ну что ты тут будешь один, пап? Ведь совсем себя съешь! Лучше, вон, с Ленкой мне помоги! Никита в своём институте пропадает, я тоже, кто–то должен за ребенком смотреть!
Марина знала, что просто так увезти отца из родного дома, от морского побережья и милых сердцу улочек приморского городка будет настолько же трудно, как уговорить ослика двигаться вперед, если он заупрямился и расставил ножки, уперевшись копытцами. Для ослика существует морковка, для Дмитрия Петровича – внучка. Та совершенно спокойно ходила в садик, в няньках не нуждалась, но зато теперь дед забирал ее сразу после обеда, вел домой, укладывал на «тихий час», а потом у них начиналась своя, тайная, многогранная жизнь. Зоопарк, цирк, музеи, аттракционы, горки, санки и коньки – Лена купалась во внимании и заботе.
Внучка пошла в школу – дед опять же рядом.
— Папа! Пусть сама несет портфель! Это ее работа! — стуча рядом каблучками, тараторила Марина, целовала родню и бежала к автобусной остановке.
— Нет, Ленусь, дай, я понесу всё же! — снимал с худых плечиков девчушки портфель деда Митя. — Наносишься ещё! И мне полезно, хоть какая–то нагрузка, а то совсем раскисну!
Лена с готовностью подчинялась и бежала впереди вприпрыжку, высоко задирая тонкие, худые ножки в черных туфельках и мелькая в воздухе пышными белыми бантами…
Мелькали года, неся с собой события мирового и районного масштаба, Лена уж доросла до средних классов, Дмитрий Петрович не провожал ее, а только следил из окошка, как внучка, щебеча с подружками, идет по дороге к выкрашенному в розовато–белый цвет зданию школы, потом садился за книги, листал Ленкины учебники, что–то шептал, чирикал на бумажке.
— Па, чего ты там? — заглядывала ему через плечо Марина, если была в это время дома. — Никак учиться задумал?
— Ну а как же! Лена, вон, меня стесняется, даже девочек в дом водить не спешит. А ну как и с женихом не познакомит, потому что я «темный» стал совсем?!.. Наука ихняя только в моей голове не помещается, вот что плохо…
Он брал тетрадочку, листал ее и понимал, что всё прочитанное вчера там и осталось – в прошлом дне. Старость…
… А потом вся семья переехала в столицу, в новую квартиру. Никита с Мариной взяли в кооперативе трёшку, с балконом и окошками, выходящими на только–только застраивающийся проспект. А за проспектом лес, у леса поля, где бабули, те, что помнили этот район деревенскими угодьями, клубнику сажают и картошку окучивают… Чудно – Москва, а тут грядки, клубника и яблоневые сады, оставшиеся от прежних барских усадеб…
Зеленый, какой–то легкий, весь пронизанный птичьими трелями и нитками солнечного света район Дмитрию Петровичу понравился, и люди тут были простые, без лишнего, наносного, надуманного себе.
Только вот общее бурление в стране, появляющиеся в прокате странные, пахнущие вседозволенностью фильмы, новая одежда и манеры докатились и сюда, осев в умах молодежи и заставив её вести себя нарочито вызывающе, дерзко, ломая всё прежнее и не признавая выверенных веками устоев. Тутошнюю ребятню Дмитрий Петрович наблюдал с опаской. А ведь Лене с ними расти теперь! Что–то будет?..
Лена не хотела менять школу, уговаривала оставить их с дедом в старой квартире, в маленьком, привычном городке, но Марина была непреклонна. Коль уж начинать новую жизнь, так во всём!
В первый день Леночка все оттягивала время выхода из дома, то у неё портфель не собран, то с платьем что–то, то прическа растрепалась…
— Провожу! — с готовностью сунул ноги с сандалии Дмитрий Петрович. — Надо, надо! Не спорь! Первый раз идешь, мало ли что! И мне интересно, что там и как.
Лена протестовала.
— Мам! Скажи деду, пусть дома останется! Позор какой – я в девятом классе, а меня, как маленькую, отводят! Ну мама!
— Я говорила, он не слушает. Да пусть идет, не ругайся. Он не до самой школы. Да, папа? — Марина строго глянула на отца, тот закусил краешек ногтя, пожал плечами, потом, поискав на вешалке кепку, присвистнул.
— Опаздываем! Ленка, ноги в руки и вперед! Скоро звонок! Сухопутная твоя недолга! — прибавил он, качая головой.
Внучка натянула ветровочку, выскочила из квартиры, быстро–быстро перебрала ногами ступеньки, выбежала из подъезда и остановилась, дожидаясь Дмитрия Петровича. Нерешительная по натуре, она частенько пряталась за него, если боялась чего–то…
Мимо них к школе шли другие ребята. Крикливые, вызывающе бойкие, яркие, с начёсами и выбритыми висками, они разительно отличались от тех, с которыми Лена училась раньше. Эти уже внутренне будто перестроились на новый лад, стали свободными, отринув всё, чему учили их раньше. Новые фильмы, новые книги, сама взрослая жизнь вокруг будто дала им сделать глоток доселе неизведанного напитка, еще не научив опасаться его пьянящего эффекта. Парни, идя гурьбой, курили и сквернословили, девчонки в коротких юбках, кофточках, едва прикрывающих красоты молодого тела, и с увиденными по телевизору прическами держались свободно и развязно.
Лена, прожив с рождения в тихом, как будто законсервированном городке, к такому не привыкла. В их мирок нововведения пробирались с опозданием, вяло бурлили, потом затихали, подавленные укоренившимися местными традициями. А тут смелость, наглое позерство, размашистая вульгарность резала глаз, заставляя краснеть и робко отводить взгляд…
— Слышь, ты, ветошь свою сними, мой крючок! — услышала Лена за спиной грубоватый, низкий голос, обернулась. Высокая, с начесом на голове девчонка стояла и, жуя жвачку, глядела сверху вниз на новенькую. — Что непонятного? Ты заняла мой крючок.
В раздевалке было шумно, ребята дрались, пихались, летали туда–сюда мешки со сменкой, на полу лежали сброшенные кем–то вещи. Но прозвеневший звонок заставил старшеклассников похватать сумки, портфели, рюкзаки и припустить, толкая друг друга по лестнице.
Лена быстро перевесила куртку и поспешила за остальными. Хоть знает, в какой кабинет надо, уже хорошо…
Первым уроком была физика, да еще и контрольная. Ученики расселись по местам. Лена растерянно стояла у двери.
— Калмыкова? — спросил ее вошедший учитель, Филипп Георгиевич, с оспинами на лице и длинным носом на худом лице. Ученики звали его Филей — Ряд у окна, третья парта.
Девочка быстро кивнула, прошла на указанное место, будто шахматная фигурка отправилась на свои координаты.
— На работу даю половину урока, вторая половина – устный опрос, — продолжил физик. Молодой, краснеющий и теряющий голову от пышущих вульгарной красотой девиц, он боялся своих учеников, их поразительной смелости, уверенности в том, что они правы, а он нет.
Филя не рассчитывал на карьеру педагога обычной школы, метил в преподаватели спецшколы с физико–математическим уклоном, но туда не попал и теперь влачил существование на окраине столицы, обучая уму–разуму тех, кто, собственно, в этом не особо нуждался.
— Калмыкова, что ты застыла? Ручка, карандаш, ластик на столе, все остальное убрать! — рявкнул Филя, смутился под испуганным взглядом новенькой и стал раздавать листочки с заданиями.
Лена сидела рядом с долговязой из раздевалки. Та, пережёвывая жвачку с ярким арбузным запахом, от которого даже немного кружило голову, усмехнулась, глядя, как соседка судорожно роется в портфеле.
— Линейки нет? Филя тебя сейчас выыыгонет! — зашипела долговязая, пихнув Лену локтем в бок. Та вся сжалась. — Да не бойся. Эй, Рыжик!
На тихий оклик обернулся сидящий впереди парень с огромным одуванчиком рыжих кудряшек на голове.
— Рыжик, дай линейку! — приказала девушка. —Ну дай, дай, пожалуйста! — заныла она уже мягче. — А я тебя потом поцелую.
Рыжик расплылся в улыбке.
— Держи, Молекула, замётано! — протянул он деревянную, разрисованную ручкой линейку назад, к парте девчонок.
Филя подхватился, было, отругать парня, но тот уже, как ни в чем не бывало, уткнулся носом в свои задания.
— Спасибо! — пошептала Лена.
— Забудь. Дед у тебя прикольный! — ответила Молекула. — На гриб похож. Ты его больше сюда не таскай, высмеют, мало не покажется!
Лена втянула голову в плечи и покраснела.
Молекула, она же Катька Морозова, пыхтела, что–то чирикая на черновике.
— Морозова! — Филипп Георгиевич строго постучал по столу карандашом. — Напоминаю, будет плохая оценка, вылетишь из девятого обратно в восьмой.
— Я помню, спасибо. Но там–то мы с вами все равно встретимся! — улыбнулась Катька.
Филя залился краской, видя, как девчонка кокетливо повела плечиками, отвернулся к окну и, крепко сжав зубы, стал рассматривать школьное поле.
У Лены с физикой, слава Богу, было всё хорошо. Еще бы, ведь отец физик! Она быстро справилась со своим заданием, а потом сунула соседке свой черновик, на обратной стороне которого был написан и ее вариант.
Морозова широко распахнула глаза, потом показала большой палец вверх и стала быстро переписывать контрольную на чистовик.
— Калмыкова, что ты там передала Морозовой? — взвился Филя. — Выгоню обеих! Совсем распоясались, ни ума, ни соображения!
Лена покраснела, вскочила. Класс засмеялся.
— Свой адрес. Она попросила написать мой адрес, — залепетала новенькая. — Вот эта бумажка…
Девушка подняла и показала учителю обрывок тетрадного листка, который нащупала за секунду до этого в кармане платья. Мать на всякий случай написала ей адрес, пригодилось…
— Самое время! Для личных дел есть перемена, Калмыкова!
Филипп Георгиевич вырвал из рук девочки бумажку, бросил ее в мусорное ведро.
— Извините, мы больше не будем! — Катя взяла внимание учителя на себя, пока Лена, чуть не плача, пыхтела рядом.
— Надеюсь! Сдаем работы. Теперь опрос! — гаркнул Филя.
Морозову он вызывать не стал, испугавшись её хищного взгляда…
…Потом выяснится, что Лена в спешке допустила одну ошибку, Морозова получила за работу «хорошо», но это даже было лучше. Филя бы ни за что не поверил, что эта разболтанная девчонка смогла бы написать всё идеально…
На перемене девятый класс ломанулся в столовую, занял столы, повис на перилах, что были сделаны вдоль прилавка, за которым работницы выдавали булочки и пирожки.
— Смотри, — быстро ткнула пальцем в витрину Катя, обращаясь к новой знакомой. — Есть яблочные, с мясом и с капустой. Никогда не бери с мясом, отравишься.
— Спасибо, — кивнула Лена. Она вообще не собиралась ничего покупать. Мать дала ей с собой печенье и грушу, но теперь, чтобы не выделяться, придется что–то купить.
Морозова уже отошла, жуя яблочный пирожок, но тут к ней подошел Рыжик, напомнил о долге. Катя улыбнулась, отхлебнула компота и, сделав губки «бантиком», потянулась к парню, обхватила его за шею. Вокруг раздался гогот, смех, парни стучали по столам ладонями, девчонки угукали. И вот уже губы почти сомкнулись в поцелуе, но в столовую вошла директор, старенькая, с пучком жиденьких волос и в вечном пуховом платке на плечах Римма Фёдоровна. Она давно потеряла власть над этими гогочущими жеребцами, редко выходила из своего кабинета, если ругала кого, то скорее читала нотации, призывая быть благоразумными и чистыми нравственно, и причитала, причитала, качая головой и разводя руками… Её никто не слушал, но ученики относились к директору снисходительно, как к обязательной части их жизни.
— Морозова! Катюша, что ты творишь?! — ахнула Римма Федоровна, уронив стопку тетрадей. — Ты же девочка! Где твоя стыдливость?!
— Дык я его по–дружески, как брата! — пожала плечами Катька, чмокнула Рыжика в щеку и удалилась.
Римма Фёдоровна покачала головой, попросила чаю и села за учительский стол. Сняв очки, она потерла глаза, потом, заметив Лену, кивнула ей, улыбнулась. Они уже были знакомы. Лена сама принесла в школу документы, но за спиной, конечно, тогда маячил дед…
— Спасибо за физику! Если бы не ты, то на второй год бы меня точно оставили… Римма бы не смилостивилась! — шепнула Катерина, ведя Лену в раздевалку при спортивном зале.
— Пожалуйста, — пожала плечами Елена.
— Только про деда я серьезно. Здесь такие акулы собрались, узнают – мокрого места от тебя не оставят. Ты вообще у нас откуда?
Лена рассказала, что переехала, назвала свой прежний городок, вздохнула.
— И что, получше места выбрать предки твои не могли? Школа у нас – полная помойка. Нет, учителя нормальные, а вот мы… Тут либо ты, либо тебя. Мягких и нежных мнут только так… А ты чего так одета?
— А что? — удивленно оглядела Лена своё платье.
— Бабушкин сундук растормошила? Ты извини, но так у нас нельзя. Завтра вечером что–нибудь принесу. Надо бы джинсы, но мать сейчас болеет, не сможет достать… Ты какого роста? — деловито поинтересовалась Катя. — Есть у меня штаны одни, подойдут, думаю… Деньги есть?
Лена отрицательно покачала головой.
Катька нахмурилась. Ей–то вещей было не жалко, тем более Лена ей понравилась. Но вот мать за просто так ничего никогда не отдавала. Но всё можно решить!..
Физкультуру решено было провести на улице. Ребята бегали по кругу на школьном поле, потом, когда педагога вызвали к телефону, девчонки побежали в тенек за школу покурить.
— Калмыкова, а ты чего? Болезная? — просили Лену.
— Я не курю, извините, — ответила та.
— Не трогайте её, поняли? — вперед вышла Катя с сигаретой в зубах. — Она в моей компании.
Девочки скептически поморщились, отвернулись и задымили…
— Тут не выжить, если ты одна, понимаешь? — объяснила уже потом Катя. — Надо быть с кем–то, в чьей–то группировке. Одиноких вытравливают, выскочек и заучек особенно. Ты – заучка. Не спорь ты со мной! Я говорю, как тут все видят тебя. Ты умная, не модная, тебя провожает в школу дед.
— Неправда! Он один раз только, он просто… — зашептала горячо Лена.
— Меня это не интересует. Значит так, если хочешь жить спокойно, во–первых, держись меня. Во–вторых, надо начать марафет наводить, у матери–то стяни косметику! А в–третьих, завтра тряпки принесу. Вечером на пустыре ждём тебя.
— Зачем?
— За тем, что так надо, я же сказала! Ой, как ты не понимаешь, нельзя быть одной!..
… Дмитрий Петрович встретил внучку в прихожей.
— Что за девочка с тобой шла? — поинтересовался он. — Такая… Такая она странная… Как из зоопарка! Вот, точно! — усмехнулся дед, забрал у Лены портфель.
— Это Катя, мы с ней учимся в одном классе. И… Не надо больше меня провожать, хорошо? Здесь это не принято!
Лена воинственно посмотрела на родственника. Дмитрий Петрович вздохнул, махнул рукой.
— Ладно, иди есть. Я там сырников нажарил…
— Спасибо, дедуль!
Девушка поцеловала старика, поправила воротник его рубашки и ушла в комнату…
… Вечером на пустыре было шумно. На земле стоял магнитофон, гремела модная заграничная музыка, девчонки в разноцветных лосинах и футболках, с высоко собранными в «хвост» волосами, в пузырящихся нейлоновых ветровках и с кольцами–серьгами в ушах смеялись, дергались, подражая танцовщицам из клипов.
Потом ребята включили «Сектор газа», хрипатыми, ломающимися голосами подпевали, теребя цепочки на груди и ероша мокрые волосы.
Катя тоже была здесь, в гуще танцующих. Уроки она делать не стала, полежала дома на диване, бросила пельменей в кастрюлю, пока те кипели, накрасилась поярче, порылась в материных запасах, нашла варёнки, как раз Ленке должны подойти, проверила, хорошо ли пришита фальшивая бирка сзади. Потом, замерев, задумалась. И чего она помогает этой нескладной девчонке, маменькиной дочке из захолустного городка о пяти домах?.. Если мать заметит, что пропала одежда, начнутся расспросы, ругань… Ленка явно из другого теста, паинька…
Но она какая–то добрая, что ли… Помогла на физике, хотя Катя грубо толкнула ее в раздевалке, выгородила перед Филей, когда тот заметил исписанный подсказками черновик… Зачем она это делала?
Доброта в набор Катькиных жизненных устоев не входила. Отец, когда он еще жил с ними, постоянно пил, орал, дрался и швырял вещами. Когда он ушел, стало тише, спокойнее, но доброты опять не было. Мать затравленной мышью носилась по городу, днем работала, изображая из себя примерную гражданку, а вечером встречала дома народ, уводила в комнату, велев Кате ждать на кухне, шуршала пакетами, шепталась и, сунув вырученные за дефицитные вещи деньги в карман, выгоняла посетителей восвояси.
Года полтора назад соседка заявила на их квартиру в милицию, мол, шастают туда подозрительные люди, что делают, непонятно. Приходил молоденький участковый, Катя встретила его в прихожей, старательно строила глазки, изображала стеснение.
— А что мать? Где? — спросил он строго.
— Мама? Она на работе еще… А вы по поводу папы? Неужели нашли? — плаксиво спросила Катька, выдавливая из глаз слезы. — Я скучаю по нему…
— Что? Отца… Нет… Я, собственно, не по тому поводу… У вас часто люди бывают, да? — замялся участковый.
— Ах это… — Катя трагично вздохнула. — Мама готовит их к поступлению на курсы, только и всего…
— Курсы? Какие еще курсы?!
— Да разные… Сейчас же, знаете, надо учиться, надо расти над собой… Мама преподает им русский язык!
Катя сама испугалась своей фантазии, но вышло даже очень убедительно. Мама Катерины, Света, работала в какой–то конторе, в кадрах, вполне могла бы хорошо знать русский язык…
— За деньги? — переложил из руки в руку фуражку гость.
— Нет, что вы! Как можно?!..
Кирилл Егорович, молоденький участковый, ушел, убедившись в порядочности Морозовых. Потом он частенько видел Катю в сомнительных компаниях, пару раз она вроде бы была замешана в драках, но постоянно ускользала, будто и ни при чём…
— Что поделать, такой возраст… — думал он и был в чем–то прав – такой возраст, время, мир вокруг…
… Катя сунула в пакет с изображением верблюда вещички для Лены, спрятала его в своей комнате и ушла на пустырь. Ленка должна сегодня прийти, пусть ее все увидят, тогда не тронут.
«На районе» было несколько группировок. Морозовские – достаточно мирные, в–целом приличные парни и девушки, но иногда у них «сносило крышу» и становилось шумновато.
Вторая компания, где главарем был Олег Носов из десятого класса, в–основном дети работяг с лакокрасочного завода, умели и любили «скалить зубы и рычать», запугивая и подчиняя себе слабых. Там было всё – и вымогательство, и гулянки до утра у кого–нибудь на квартире, и даже, как говорили, воровство и грабежи. Но не пойман – не вор, Носовским везло…
Третья компания, «мутная» и разношерстная, под руководством Петьки Рогова, в цепочках и самодельных татуировках, обретались рядом с железнодорожной станцией, чистили карманы пьяным прохожим, любили драки и сами их организовывали, беря со зрителей деньги.
Лена, хоть и замусоленная какая–то, но смазливая, куда–то, да ее потянут! Безопаснее всего в Катькину компанию.
Закопавшись с уроками, Лена совершенно забыла про вечернюю встречу. Марина, придя с работы и выслушав робкие просьбы Лены разрешить ей краситься, потому что так делают все девочки в классе, решительно отказала.
— Ты еще скажи, что надо купить эти ужасные шмотки, что сейчас носит молодежь! — нахмурилась женщина. — Лена, ты только один день была в школе, а уже такие запросы! Нет… Нет, зря мы тут квартиру взяли, да, пап? И на работе как–то тяжело…
Дмитрий Петрович, поливая на балконе герань, пожал плечами. Мир катился вперед, подминая под себя всех и всё. Понятно, что как раньше, уже не будет, а будущее закрыто за семью печатями…
… — Эй, новенькая, как там тебя? — окликнул Лену, идущую утром в школу, низенький, коренастый парень с выбритой головой, но оставленной спереди челкой. — Куда спешишь, красавица? А ну–ка стой, поговорим! Меня, кстати, Олегом звать. А тебя? А ты ничего так! — окинул девичью фигурку Носов пытливым, хищным взглядом. Он как раз прогнал свою очередную подружку и теперь испытывал почти физический голод до женского приятного общества.
— Отстань, — бросила Лена, а сама думала: «Только бы дед не увязался вслед, только бы не вышел! Ведь, как и раньше, нашел–таки место, на балконе, откуда видно дорогу в школу!»
— Ох, ну ты невоспитанная абсолютно, я смотрю… — покачал головой Носов. — Чего такая, откуда? Бессмертная что ли?
— Ну уж не хуже тебя! — смело бросила Ленка. А чего теряться?! Она всё–таки не какая–нибудь рухлядь!
— Лена! Леночка! — раздался сзади голос. Дед, будь он неладен, бежал, тяжело переставляя ноги, почувствовал, видать, что неприятен внучке разговор, теперь спешил, придумав пустяковый повод, на выручку. — Лена! Сменку забыла же! Ну как же ты…
Дмитрий Петрович поравнялся с Носовым.
— А, паренёк, извини великодушно, ты отойди, мне бы с внучкой потолковать.
— Дядя, ты, наверное, перепутал, тебе вооон туда, там детский садик, а я с девушкой взрослой вроде разговариваю, ей няньки не нужны! — усмехнулся Олег, крутя в руках чётки.
— Я сам знаю, куда мне и к кому. Иди вперед, сынок, не мельтеши.
Дмитрий Петрович ничуть не испугался. Физическая немощь, которая уже давно одолевала его, отступила, гонимая мощным толчком адреналина. Руки как будто снова налились силой, тело выпрямилось, взгляд прояснился, наполнился четким видением всего вокруг.
— Ну тогда, Калмыкова, ты попала, поняла? — толкнув Лену плечом, прошептал Носов и вальяжно зашагал вперед. — А ты, дедуля, зря вообще на свет появился. Ох, зря…
— Ступай, ступай, милый. Земля круглая, на углу встретимся! — бросил ему вслед Дмитрий Петрович услышанную от зятя фразу.
Носов оценил ответочку, усмехнулся. Не тронет он старика, и Ленку–то не собирался, просто рассмотрел поближе, интересно всё –таки!..
— Деда! Я просила не показываться, ну что ты как маленький! Ты позоришь меня, ты… Ты…
Лена чуть не плакала, выхватила из рук деда сумку с туфлями и побежала прочь. А Дмитрий постоял еще, почмокал губами, покачал головой и ушел домой, вспомнив, что поставил греться чайник…
— Дедушкина внучка! Дедушкина зюся! — услышала Лена, еще только зайдя в школу. — Провожает ляльку дядя, что старый, что малый! — заходились Носовские подпевалы, а он, гордый, расслабленный, сидел на подоконнике и улыбался.
— Ну я же говорил, Калмыкова, не в прок твои выкрутасы… Эх! Ну поди, поди, поцелуй меня, по–дружески! Тогда всё это закончится!
Лена, пунцовая, трясущаяся, стояла, ища поддержки у новых одноклассников, но все отводили глаза. С Носовым тягаться было опасно.
А десятиклассники, гогоча и смеясь, дразнили девчонку.
Филипп Георгиевич замер на мгновение, видел, что Лене тяжело, но потом только ускорил шаг. Он слишком слаб перед Олегом и его компанией… И возраст тут не сыграет никакой роли…
Филя вообще был всегда слабым, взращенным в парниковых условиях материнской заботы. Она воспитывала мальчика–гения без отца, души в сыне не чаяла, всё к его ногам клала, пестовала, грудью на защиту вставала. Гения вырастила, а мужчину не смогла…
Всё прекратилось с появлением Морозовой. Она, решительно зайдя в раздевалку, вынула из–за спины бутылку газировки, взболтала её и, открыв крышку, окатила пеной всех вокруг.
Носов закашлялся, а Катя, подойдя к нему и наклонившись совсем близко, спокойно сказала:
— Калмыкову не трогать. Она наша. Не хочешь проблем, оставь ее в покое. Дядя Кирилл, ну, участковый, интересовался тобой, кстати. Имей в виду.
— Катюша, я же не знал… Ну, конкретно, твоя, значит твоя… — погрустнел Носов, проведя мокрой рукой по Катиному плечу.
И ушёл, а Морозова еще минуту стояла, закрыв глаза. Что она делает?! Зачем?! Нажить себе столько врагов ради неизвестно кого?! Нет… Лена здорово выручает ее на уроках, подсказывает, помогает, да и с ней интересно. Она как будто из другого мира, спокойного, мягкого и пушистого… Этого в жизни Кати не хватало, так почему бы не представить себе то, чего нет в реальности?!..
— Спасибо! — Калмыкова стояла в уголке, вытирая слезы.
— Я сказала, деда не таскай сюда! Ты не понимаешь? Ну ничего, на вот, собрала тебе. Примерить надо! — Катя сунула подруге пакет. — Да быстрее!
— Нет, не успеем, давай после! Да и не надо мне! — заупрямилась Лена.
— Надо или нет, решать не тебе. Ты тут без году неделя. Хочешь, чтобы затравили? Вон, смотри, видишь, девчонка стоит? Она тут белая ворона, да еще и заикается. Объект насмешек всех, кому не лень. Ну вот такие мы тут все собрались… Хочешь к ней в компанию?
— Так почему ты ей не помогаешь? — удивилась Лена.
— Она мне никто. А ты со мной. Да? — Катя напряженно смотрела в глаза подруги. У Катьки никогда не было подруг, вот таких, чтобы по душам поговорить, поплакать и посмеяться. Всегда надо ходить, как в панцире, а дашь слабинку, так съедят, подавят!
А с Леной ей хорошо. Лена слабая, но наполненная чем–то светлым, наивно–трогательным. Лена знала много стихов, умела неплохо писать сочинения, интересно рассказывала о прошлом, мечтала о будущем. С ней Катя впервые задумалась, а что дальше?! Куда она пойдет, кем станет? Многие ребята решили поступать в училища, а она что? Ничего не умеет, учится из рук вон плохо. Что может? Ну, разве что управлять людьми…
… Увидев на дочери подаренные Морозовой вещи, Марина велела всё снять и отдать обратно.
— Если ты хочешь выглядеть, как гулящая, то конечно, давай! Но ты же дочка нормальных людей! Ты об учёбе думай! Так, я к вам в школу схожу! Я выясню, что там у вас творится!
— Не смей, слышишь?! Дед сходил, так меня все обзывать стали! Не лезьте вы в мою жизнь, не лезьте и не суйтесь! Вы поломали всё то, что у меня было – друзья, город, школа. Вы притащили меня сюда, так уж дайте мне самой решать, как жить!
Лена убежала в комнату, плюхнулась на кровать и долго плакала, грызя уголок одеяла и тихонько подвывая.
А утром она оделась, как просила Морозова, дождалась, пока мать уйдет на работу, накрасила ее тушью ресницы и ушла.
— И чтоб я тебя не видела! — прошипела она деду. Тот кивнул…
… Парни на Лену заглядывались, девчонки держались ровно, признавая её право на существование. Носов больше не докучал, но нет–нет, да и бросал на Калмыкову долгие взгляды.
Марина помалкивала, только по вечерам шептала мужу, что девочка их катится куда–то в пропасть.
— Да все мы, Мариш, в тартартары катимся. Ты в магазинах видела, что? А что по телеку крутят? Лена теперь уже не наша, Мариш… Она другое поколение, нам не понять, а им не объяснить…
Никита вздыхал. А что он мог еще? Запереть дочку дома? Запретить ей бегать на пустырь? Никита был там несколько раз, смотрел издалека. Танцуют, дурачатся… Курят только вот… Но вроде Лена запах табака не переносит, может, минует ее эта привычка?..
Дмитрий Петрович тем временем совсем загрустил. Из дома не выходит, сидит, строгает кораблики или уставится в одну точку и замрёт. Кому он теперь нужен? Ну, на стол накрыть, когда Лена домой придёт, кошку Маришкину покормить, и всё… Или только досаждает всем – болезни накатили, немощи. Не было бы ничего этого, коли остались бы у себя в городке! Не было… Да уж что теперь…
Сунувшись в шкафчик, Дмитрий Петрович обнаружил, что закончилась гречка. Надо идти в магазин. Собрался – шарф, пальто, шапка–ушанка, валенки, а брюки всё те же, клёш. Вышел на улицу – морозно! Снег на солнце искрит, аж глаза ломит. Машины еле тащатся по засыпанному проспекту, а дальше простор, поле и лес! По кромке еловых посадок мчатся лыжники, стройные, румяные парни и девушки, смеются, ходят под свитерами сильные, упругие мышцы, палки легко толкают вперед юные тела.
Лена вроде тоже там? Точно! Физкультуру им лыжную сделали. Едет девчоночка, как еще дед учил, а вот и на коньковый перешла, ишь, ты!
Дмитрий Петрович залюбовался внучкой, приложил руку козырьком к бровям, хмыкнул.
— Эй, папаша, чего, нравится? — Носов стоял рядом, смолил папиросу. — А чего вышел–то? Я тебя давно стерегу, всё в каморке своей сидишь…
— Да вот, дружочек, гречка кончилась. Надо сходить в магазин, — рассеянно пояснил Дмитрий Петрович. — А ты что же, дело ко мне какое имеешь?
— Да не… Так просто я, — протянул Носов, развернулся и пошёл прочь.
Хотел ведь что–то, но толи постеснялся, то ли испугался… Дед так и не понял, да особо и не задумывался. Уж больно Лена хорошо трассу проходила! Спортсменка!..
— Эй, да ты погоди! Мож, зайдешь? — крикнул вдруг, опомнившись, Дмитрий Петрович.
— Это вы мне? — удивленно обернулся Носов.
— Тебе. Тока проводи до продуктового, скользко что–то.
Олег растерянно взял старика под локоть, повел к «Диете». Потолкались там, Носов отвоевал пачку гречки, сунул ее в авоську и потащил старика вон.
— Чего там, а? Чего толпа такая? — удивленно щурясь, спросил Дмитрий Петрович.
— Колбасу привезли. Да ну их! Куртку разодрали! — со злостью пояснил Олег…
Через десять минут Носов уже сидел у Калмыковых на кухне, прищурясь, зашивал дыру, стягивая коричневый дерматин черными, суровыми нитками, а Дмитрий Петрович заваривал чай, поглядывая на гостя. Мелкого росточка Олег, дразнили, наверное, в детстве, вот и вырос задирой. Плечи крепкие, значит, решил отомстить всему миру за свою сущность, готовился. А тут и взрослость накатила, свобода и вседозволенная потерянность… Маются дети, слишком много дано им, а как этим пользоваться, что хорошо, а что плохо, перепуталось…
— Ты с кем живешь–то? — ставя перед гостем кружку со сладким чаем, спросил тихо старик.
— С отцом. Да ну его! — буркнул Олег.
— А что ж так?
— Ничего. А Лена когда придёт?
— Лена–то? Дык часа через два…
— Понятно. Это она строгает? — усмехнулся Олег, толкнув пальцем кораблики, сложенные на подоконнике.
— Нет. Это я. Ты тоже столярничаешь?
— Откуда узнали? — нахмурился Олег.
— По рукам. Рыбак рыбака, так сказать… Да ладно, не смущайся! Ты, я смотрю, парень боевой, петушиться любишь, а внутри как все, нормальный. Пей чай–то!
Олег ушёл после трёх чашек чая и длинного, неведомо откуда взявшегося разговора – об отце, о настоящем, о будущем. Дмитрий рассказывал, как было там, на море, как шумели за кормой волны, как чайки, плаксиво крича, носились над головой, расправив белые крылья, а потом легкими лодочками садились на волну. Олег вспоминал, как в детстве с отцом ездили в походы. Тогда была еще жива мама…
У каждого из них – старого и малого – был свой маленький конец, после которого жили дальше, только уже по–другому, вполсилы как будто. У каждого уже были потери, рубцы и черные точки на душе, словно кто–то выжиг их, и теперь не залечить. Один мягчал, растворяясь в родных, второй наоборот, обрастал броней, ему жить намного дольше, надо защищать себя от будущей боли!..
Олег не подпускал к себе никого. Не любил, не жалел, боясь чувствовать хоть что–то, кроме властной жалости. Так было легче жить, если дальше кого–то потеряешь.
А Лена стала точкой сопротивления. Олег гнал ее от себя, из своих мыслей, мол, другая, замухрышка, простая, не такая, как все… А она, наоборот, всё сильнее прокрадывалась в его голову. Катя к подруге Олега не подпускала, старалась защитить, он злился, клял Морозову последними словами, а Лена будто и не понимала ничего, святая наивность…
Олег ушел от Калмыковых грустный, какой–то опустошённый. На улице ни с кем не здоровался, шёл, забыв надеть шапку и сунув руки в карманы…
О дневном госте Дмитрий Петрович никому не рассказал. Зачем парня выдавать? Посидели, поговорили. Значит, так надо было. Да и Бог с ним!..
Дотянув кое–как до конца четверти, Катя только и мечтала о празднике.
К новогодней дискотеке готовились особо тщательно. Катерина привела Лену к себе домой, велела померить с десяток нарядов, сама покрасовалась в том, что наденет на вечеринку.
Потом пробовали краситься, смотря клипы по телевизору, повторяли за артистами. Лена ушла только около девяти, с кульком вещей и следами ярко–голубых теней на сонных глазах.
— Катька! Ты что делаешь, а? — взвилась Светлана, Катина мама. — Ты что тут благотворительностью заниматься вздумала? Мне эти вещи не просто так достаются! Пусть платит твоя подружка или возвращает всё обратно!
— Остынь, мама! Тряпки пожалела? Да если бы не Ленка, сидеть мне сейчас в восьмом классе или вообще в коррекционной школе! Ничего ты не понимаешь, и подруг у тебя никогда не было, вот ты и бесишься!
— И посидела бы! Всё равно умишком в отца пошла, никакого соображения! — огрызнулась мать. — Деньги, говорю, пусть гонит!
— Да на! На, только отстань! — Катя бросила в лицо Светланы несколько купюр.
— Откуда? — строго спросила та. — Ворованные?
— А то! Я ж вся в отца, чего ты удивляешься?!
Катя с подругами организовали свой небольшой, тайный бизнес. Одна из девчонок добывала кассеты с фильмами, потом собирались в гараже у Катиной одноклассницы, приносили видеоплеер, телевизор и показывали ребятам за деньги кино. Плата была не то, чтобы очень большой, но накопить удавалось. Сегодня эти деньги Катя отдаст за Ленкины наряды, а завтра снова накопит! Нормально всё!..
Саму Лену на «кино» не приглашали. То ли не доверяли ей, то ли знали просто, что денег у нее не водится, а задаром ее пускать подружки не соглашались. Но это неважно, потому что у Кати просто есть подруга, и это здорово!..
Римма Фёдоровна, махнув рукой на запреты Управления, разрешила ребятам организовать дискотеку в актовом зале.
— Ну а лучше они по углам будут, по квартирам мыкаться? — рассуждала она на педсовете. — А тут под присмотром, на виду. Филипп Георгиевич, вас попрошу организовать группу дежурных, вы главный.
— Нет! Нет, я не… — испуганно замотал головой Филя. С толпой подвыпившей молодежи ему не справиться!
— Послушайте, вы мужчина, будьте достойны этого звания! — кольнула упреком подчиненного Римма, села в кресло и устало вздохнула. — Всё, дорогие мои, с наступающим, и дай нам Бог сил пережить ещё один год…
В полумраке актового зала мелькали улыбающиеся лица ребят. К потолку подвесили диско–шар, и теперь по стенам летели, вихрясь, отблески–снежинки. Старшеклассники дергались под музыку, извивались и кривлялись, забыв обо всём на свете. Никто еще не знает, что это был последний им подарок от Риммы, старенькой, много видевшей в этой жизни женщины, трижды бабушки, почетного работника образования и бессменного директора этой школы много–много лет. Римму Фёдоровну будут хоронить третьего января, но пока она, заглянув в щелочку приоткрытых дверей зала, улыбается, отстукивая ножкой зажигательный ритм.
— Красотулечки мои! — шепчет она. — С наступающим! Счастья, детки!..
Включили «медляк», стали составляться пары. Те из девчонок, кто побойчее, сами приглашали парней, кто робел, стояли у стеночки, надеясь на удачу.
Лена присела на стул, поправила ремешок туфельки, закрыла глаза и вздохнула. Хорошо! Как же хорошо!
— Кать! Катя! — позвала она подругу, но вдруг увидела, как та идет к Носову, встает перед ним, что–то говоря, пытается обнять, но парень отталкивает Морозову и шагает к Лене.
— Эй, ты чего?! Олег! — кричит Катерина, но Носов даже не обернулся.
Он уже протягивает руку Калмыковой, обхватывает ее талию и качается в ритме музыки.
Кате показалось, что все с усмешкой смотрят на нее, с жалостью. Как это унизительно! И кто отбил у нее парня?! Кто?! Лена! Тихоня и недотрога, снизу доверху упакованная в Катины шмотки! Да разве ради этого Катерина старалась!
Ринувшись вперед, она оттолкнула Ленку от партнера, размахнулась и влепила ей пощечину. Пары сбились с ритма, столкнулись, все обернулись на шум.
— Эй, ты чего руки тут свои распускаешь?! — ринулся вперед Олег. — А ну уйди!
— Да? Уйти? Уйти? — дрожащими губами шептала Катя. — Мне уйти, а ей всё достанется? У нее и так всё есть – семья, умом не обделена, квартирка хорошая. А мне что? Мне что от этой жизни перепало?! Я ж люблю тебя, Олег! А ты к ней… Это я ее такой сделала! Ты вспомни, какой она сюда пришла! А теперь ты на нее смотришь! Олег! Ты ошибся! Носов, ты же ошибся!
Лена растерянно смотрела на Катерину. Ей было так приятно танцевать с Олегом, давно забылись прежние обиды, так нежно он ее сейчас обнимал… А оказывается, нельзя было! Катин он…
— Да мне плевать, Катька, что ты там думаешь! — усмехнулся Олег. — Я ошибся? На тебя надо смотреть? А что ты из себя представляешь, а? Кроме тряпок матери в тебе больше и нет ничего! Да вот поэтому и не нужна ты никому, что из себя ничего не представляешь! И в голове пусто, и дальше тоже.
Носов, презрительно сплюнув, развернулся и ушёл. Еще за пару минут до этого убежала Лена. А Катя всё стояла посреди зала и чувствовала, как по щекам бегут слёзы.
— Да ничего, Катюш, отомстим мы этой Ленке! — говорили подружки, но Морозова не слышала. Она как в тумане дошла до дома, не раздеваясь, легла спать. Сколько Света не билась, выяснить, что стряслось у дочки, не могла.
А утром им в дверь позвонили.
Светлана, неприбранная, злая, пошла открывать.
На пороге стоял Дмитрий Петрович с внучкой. Красные лица их, испуганные, робкие взгляды, стекающий тонкими струйками с ботинок снег — всё говорило о важности визита.
— Вам кого? — буркнула Света.
— Ну, видимо, вас… Вы извините, что так рано. Но Лена не могла больше ждать. Мы вот вещи принесли вам, те, что дочка ваша давала. Тут всё, вы не сомневайтесь!
Старик сунул женщине в руки пакет.
— И для этого вы вломились к нам в восемь утра? — разозлилась Светлана.
— А можно Катю? — прошептала Лена, прячась за спину своего провожатого.
— Катерина спит, — покачала головой Света, но тут скрипнула дверь, и из комнаты вышла Катюша.
— Чего надо? Уходи, Ленка! Уходи, чтобы духу твоего тут не было! — топнула она ногой.
— Нет уж, коль мы пришли, то поговорить вам надо, — вкрадчиво перебил тираду заспанной Кати Дмитрий Петрович. — Вышло недоразумение, необходимо выяснить!
— Я бы сейчас этому недоразумению все волосы бы повыдирала! — прошептала Катерина. — Говорить не о чем.
— Нет, есть о чём! — Лена выступила вперед. — Катя! Катюша, я Носову всё сказала! Я сказала, что не люблю его, что никогда он мне не нравился, что надо ему с тобой быть… Ты не думай, я всё понимаю! Он гадости тебе наговорил, он был не прав! Ты очень хорошая, слышишь?! Ты добрая, ты меня поддержала, помогла! Катя, я не хочу, чтобы тебе было больно!..
Лена говорила жарко, пылко, громко и отчаянно. Она и правда прогнала Олега, даже дала ему пощечину, а потом всю ночь ревела, боясь и жалея отпускать нарождающееся чувство…
— Катя! Я уеду скоро! Мы с дедом решили, что обратно поедем, там я доучусь, всё будет хорошо! Ты прости меня!
Лена замолчала, глядя, как равнодушно слушает ее признание подруга.
— Это ничего не изменит, понимаешь? Хоть в Африку спрячься, а Носов тебя и оттуда достанет, если любит… — протянула Катя. — Я его знаю…
… Уже сидя в купе, Лена всё смотрела на перрон, не покажется ли среди провожающих лицо Олега. Но нет, он не пришел. С того случая на дискотеке они не виделись, не разговаривали. Уехать Лена решила твердо, мама не возражала, отец помялся, но потом пришёл к выводу, что всё это ерунда, ведь в институт дочка всё равно будет поступать в столице!
Дмитрий Петрович, теперь полностью и единолично ответственный теперь за внучку, переживал, справится ли! А потом всё качал головой, думая о том, что вон сколько прошло годочков, менялся мир, а чувства, страсти, страдания как были, так и остались, хоть ты в платье длинном, хоть в штанах, хоть в шортах. И что бы ты ни слушал, чем бы ни жил, а переживаешь всё одинаково остро и горько… Врут всё, что другие люди сейчас, другое поколение! Врут! Такие же они, только обложка поменялась, а оглавление жизни осталось то же. Переиздание такое – Марина, потом Лена, дальше Ленины дети – все в одном соку варены, все равны перед любовью и страданиями…
Катя после окончания девятого всё лето занималась. Теперь о ней не скажут, что в голове пустота! Подтянула знания практически по всем предметам. Ей помогали многие учителя, даже Филя согласился позаниматься физикой и алгеброй. Одиннадцатый класс девушка окончила превосходно, поступила в институт. А Морозовская компания еще долго гремела на районе, тряся пустырь громкими криками и зычным смехом. Катя стала более замкнутой, грубоватой, близких подруг не заводила, никого больше не опекала, держалась особняком. Но и в обиду девчат не давала, держала свою власть.
Носов исчез из дома сразу после окончания девятого класса. Накануне вручения аттестатов он крепко повздорил с отцом, а утром собрал вещи и ушёл. Только через три года он пришлёт папе письмо и свою фотографию в моряцкой форме. Олег сбежал к морю, поближе к Лене. Дмитрий Петрович устроил его на грузовое судно простым моряком. Там, мало–помалу набравшись опыта, Олег расправил крылья, понял, что многое в жизни может и много чего из себя представляет, но к Ленке пока не совался, выжидал.
Дмитрий Петрович уговорил парня идти учиться дальше, а когда уже была профессия, работа и твёрдая земля под ногами, Олег снова пришел к Лене, пришёл другим человеком, переродившимся. Ленка к себе долго не подпускала, но потом растаяла, сдалась.
Они поженились в августе, под аромат яблочного Спаса. Катя прислала невесте красивую ночную сорочку, дорогую, шёлковую, и записку с поздравлениями.
Лена всё удивлялась, откуда Морозова узнала о бракосочетании. Но Катя человек загадочный, у нее наверняка есть свои информаторы. Уж ни дед ли Митя?! Но тот не признаётся, да и пускай. Главное, что Катя не держит на подругу зла! Жалко только, что на свадьбу не приехала, но, видимо, была занята…
Катя бы и рада приехать, но большой, живот мешает передвигаться по квартире, а не то, чтобы уж ехать куда–то. Рожать через два месяца, а уже сейчас Катька с трудом представляет, как выглядят ее ноги. Муж, с которым познакомились в институте, помогает надевать тапки и сандалии, массирует отекшие ступни и говорит всякие глупые нежности…
Могла ли о таком мечтать Катька в девятом? Нет. И не должна была! Всему своё время…
… Дмитрий Петрович, совсем старенький, сидит на лавке у дома, кивает прохожим. Скоро придёт с прогулки Лена, привезет коляску с сыном, Ромкой. Дмитрий, теперь уже прадед, поможет поднять коляску на третий этаж, потом разогреет для Лены обед. Она опять будет ругаться, прогонять его в кресло, отдыхать. Но потом благодарно обнимет за шею и поцелует в щетинистую щеку. Ну куда она без своего деда?! В нем живет столько мудрости и простоты, что хватит еще на сотню поколений вперед! И дай–то Бог!