Витальку Казанцева в «Ключиках» кто только не знает — первым парнем на деревне был, скольким девкам голову вскружил, не перечесть.
С соблазненными девушками он обычно гулял, обещал замуж взять, а когда дело к свадьбе шло, исчезал.
Был у него мотоцикл с люлькой, вот в него садился и уезжал от «проблем» всегда, а там ищи-свищи ветра в поле, с фонариком…
Про него так и говорили: казанова чёртов.
Но годы шли, местный Казанова моложе не становился и вот уже неинтересен молодым девушкам. Те мимо идут и посмеиваются.
И немолодым барышням Виталя в качестве жениха не нужен тоже, ведь показал себя ненадежным товарищем.
Оттого так и получилось, что остался Виталий к своим 36 годам невостребованным и ненужным, учиться в свое время не поехал, с работой не везло, перебивался случайными заработками, к рюмочке часто стал прикладываться и слонялся по деревне, предлагая свою помощь по хозяйству.
…Но ввиду того, что все ещё оставался видным и красивым мужчиной, то и женщины на него начали поглядывать, особого контингента: разведенные, шальные и те, кто любит гульнуть налево от законного супруга.
А учитывая тот факт, что многие из этих дам были тесно знакомы с Казанцевым смолоду, то сами понимаете, для чего Виталий был нужен, этим дамочкам…
Такое вот нехорошее хобби у него образовалось.
Поколачивали его за похождения мужики, да не раз. На память даже мочку уха немного порванной оставили и на правой брови шрам, чтоб не повадно было.
Дабы казусов не возникало, приспособился Виталя скрывать свои позорные похождения, прикрываясь рыбалкой и охотой: была у него шлюпка моторная, на ней и ездил на соседние берега. Бывало, даже укрывая брезентом какую-нибудь павшую женщину.
И в мотоцикле таких женщин прятал, в люльке той же, прикрывая брезентом от нескромных глаз, чего уж там.
А как ягодно-грибная пора начиналась, то и вовсе разгул случался: Виталий одевался по-охотничьи и бегом в лес, там и договаривался о встречах с гулящими бабами.
Ох, он и гулеван, кот мартовский. Таким он и достался Любе Захаровой.
**
Любонька у родителей была солнышком ясным, единственной дочерью. Как школу закончила, встал вопрос о том, куда поступать поедет девушка, на бухгалтера, или продавца-кассира, на большее не рассчитывали: знаниями не блистала.
Мать с отцом с Любоньки никогда глаз не спускали, мечтали, что выдавать ее замуж будут после учёбы, да за хорошего, положительного парня, с кристально-чистой репутацией.
И ведать не знали, что девочка уже успела где-то с местным, немолодым бабником познакомиться.
— Да на кой тебе такой… Поскакун, — еле сдержался от непотребного слова Аркадий, губы поджал строго и посмотрел на дочь. — Еще и старого образца. Он тебя, доча, в два раза старше.
Виталий Казанцев, которого дочь привела «знакомиться», вздрогнул и отложил вилку.
Он хоть и был голоден, а кусок в горло не полез, раз такие страсти разворачиваются за столом.
Люба опустила взгляд в стол.
— Папа, пожалуйста, не оскорбляй Виталия.
— А что мне, благословлять вас предлагаешь! – разорался Аркадий и швырнул со всех сил вилку на стол.
Хозяйка, Милана Геннадьевна, вскочила из-за стола и убежала за дверь.
Она ярая противница скандалов в доме. Всё сделала для того, чтобы в ее семье никакой ругани не было. Никогда. Наверное сейчас, у нее давление подскочило даже.
— Привела в семью голодранца потасканного, а мне радоваться нужно что ли? Пусть убирается! Не отдам тебя ему и точка! Даже в сторону твою дышать пусть не смеет!
— Папа! – вскочила Люба. — Если он уйдет, я за ним пойду! И уйду, мне восемнадцать уже есть, имею право!
— Аркаша! – забежала в комнату и закричала тоже, Милана. — Доча!
…Ушли оба, взявшись за руки, несмотря на то что глава семейства Захаровых демонстративно ремень из брюк вытащил. Любонька храбро на своем стояла (в отца характером пошла) и отрекаться от любимого из страха перед родительским гневом не стала и гордо ушла, перечеркнув годы любви, воспитания.
…Аркадий сел обратно за опустевший стол и налил чай в блюдце.
— И пусть катятся. Жена, не сметь плакать!
Милана изо всех сил сдерживала рыдания.
— Хорошо, что ты обошёлся без ремня, может он — судьба ее, а ты ломать не разобрамшись, — лепетала она.
— А я бы наоборот, шлёпнул ремнем, пусть дулась бы, — пробормотал Аркадий. — А то ишь разбаловали. Лучше пусть меня ненавидела бы, чем с бабником распоследним, позорищем всей деревни, свою жизнь свяжет!
**
Поселились «молодые» на краю деревни, в доме Казанцева.
— Да на что они собрались жить, — усмехался Захаров, — она, дитë несмышленое ещё, можно сказать, еле школу закончила, да он, безработный. Вот помяни мое слово, супруга: как лето закончится, дочь наша прибежит обратно в дом!
И то правда, задумалась Милана. У этого Казанцева ничего нет, чтобы жилось безбедно. Огород он не сажает никогда, картофельное поле продал соседям.
Бабы ему картошку принесут, он и рад-радëшенек. Изредка каку рыбу с рыбалки домой несёт, да немного уток. Но это ж не каждый день, а кушать хочется ежедневно.
Посмеявшись над бестолковым выбором дочурки, Захаров отчаливал на работу в соседнее село. А Милана, кусая губы, металась по дому: то накрутит сметаны банку с утра, потом бежит в огород с тяпкой, картошку выкапывать, ее наберет пару ведер, далее начинает шарить в морозильном ларе, выискивая куски мяса. Потом всё это грузит в большую сумку на колесах и бежит через всю деревню к дочери, чтоб подкармливать, значит, кровиночку.
А что поделать, мать есть мать. За дочку сердце болит, как бы ни оступилась.
фото: фотобанк
Не спится женщине, не живётся, от беспокойства за дочь.
И хоть не нравится ей зять, а похвалу от него принимает:
— Вы Милана Фёдоровна, золотая у меня тёща.
— Геннадьевна я! Ты совсем что ли запутался в бабах? И какая я тебе «тёща»? — Милана хватается за грудь. — Вы что уже, расписались?
— Мы заявление подали, — хвастается дочь Люба и глаза гордо блестят.
— Ой-ё-ёшеньки, — вдыхает бабенка. И прощаясь, бежит домой.
А зять глядит из окна ей вслед и жене приговаривает:
— Жди Любка, скоро и отец прибежит к нам. Понимаешь какая игра пошла, за тебя? Он мне денег предлагал, твой папаша.
— Как, денег предлагал, — удивляется Любовь. — Ах вот он какой, родитель мой коварный. Ну теперь точно первая к нему не пойду!
**
Так полгода уже пролетело, зима вовсю. Захаров поглядывает на календарь, головой качает:
— Ну и на что они там живут, интересно знать. Вот ведь какой паразит, ради нашей Любки, наверное, нашел подработку, чтобы пыль в глаза дурёхе пускать. А та и смотрит ему в рот. Ну ничего, жизнь покажет, он опять за свое возьмётся. Этот прохвост ведь не может с одной бабой жить! Он не однолюб ни разу. Он – двулюб, трилюб, такая пакость!
— Аркаша, — кладёт руку на сжатый кулак мужа Милана. — Хватит ругаться.
**
Весна пришла во двор семейной пары Казанцевых ручьями, запахом черёмухи и бабьим смехом.
Как ни проснётся Казанцев с утра, как ни выглянет он в окно, у дома бывшие любовницы прохаживаются, томно поглядывают на него.
Вздыхает Казанцев. Ох и весело там. А дома тоска.
Как ни поглядит на молодую жену, та половичок сидит, вяжет. Либо из веток лукошко плетёт. Словом, ерундой занимается, от которой никакого толка нет.
Растёт раздражение в душе Казанцева: «да сколько можно жить на подачках маменькиных, пора уже с тестем разговоры вести, серьёзные. Касаемо нового жилья, для их, между прочим, дочери. Не век же им в его старой избе жить?»
— Вот всего в жизни хватает вроде бы, — вздыхает Виталий, садясь за стол.
Берёт двумя пальцами домашний сыр, с дырками, который вчерась тёща к ним «притаранила», жуёт его и морщится.
— А всё одно не то, жить без отцовского благословения. Ты по отцу не скучаешь ли?
И смотрит одним глазом на жену, вторым — на колбасу домашнюю. Которую тоже на днях принесла тёща.
— Я то?
Улыбается Любовь.
— Нисколько. Я ж, когда у родителей жила, сидела в четырёх стенах, из дома лишний раз выходить не дозволялось. А теперь свободная словно птица. Хочу у подруг задержусь допоздна, хочу — по улицам с тобой хожу, рассвет встречаю. Нет, Виталь, меня домой вообще не тянет!
Вскипает Виталь, но виду не показывает.
Бабы опять же, хохочут заливисто за окном, азарт охотничий в нем вызывают. Нервы вдруг у Виталия появляются. Никогда об их наличии не знавал, а тут пожалуйста, заиграли.
— Так без отца то твоего, Любонька, дела наши никоим образом не продвигаются. Сидим вон, сами по себе вдвоем, никаких родственных уз не ощущая. А твои матерь с отцом только и ездят то на свадьбы, то на похороны, на юбилеи всякие. Развлекаются. А я твоих остальных родственников ни разу в глаза не видел, нехорошо как-то.
— А меня всё устраивает, — отвечает молодуха нараспев. — Я когда с тобой из дома ушла, понимала, что меняю родню на тебя.
**
И вроде бы от голода не страдали ни разу, не работая ни дня, а всё равно такая тоска Казанцева взяла, что впору бы и разводиться.
И тёща эта еще, с провизией каждый день к ним домой тащится спозаранку, медвежью услугу оказывая. Потом сидит чаи гоняет со своей дочерью, вот и получается, что Любу ситуация вся эта — устраивает, ведь не скучает она по матери.
— Тьфу ты, — обиделся на жену с тёщей Казанцев. — От неё толку мало, только брюхо набить. А у них несметные богатства имеются, только нам не видать их однако. Пора сделать свой ход.
И пошел на поклон к тестю. Выбрал время самое подходящее, когда тот расслабившийся будет, после баньки, пьяненький.
…Об чём поведал там, своему тестю — тайна. Но только заявился тесть сам в гости к Казанцевым. Увидел на столе пироги Миланкины, ее блины, сыр, крякнул.
— Вот как значит.
— Папка, — увивается около отца дочь. — Как же мне не хватало вас.
— Ну, я не с пустыми руками явился, — произнес Захаров. — Ты в окно глянь.
Люба подбегает к окну, смотрит — автомобиль стоит. Хоть и старенький, а вполне приличный. Окна в нем наглухо затонированы, чёрной пленкой. Красиво.
— Автомобиль этот, дарю зятю, — произнес отец. И добавил:
— Были у меня мысли, дочка, чтобы автомобиль тебе отдать, а только у тебя «прав» нету. А что, не выучилась бы ты у меня на права в городе, если бы поступать уехала, а не пошла замуж? Хех, да уже бы ездила. А на нет и суда нет, раз прав нет, зятю машину отдам, у него водительское удостоверение имеется.
Люба выслушала отца, задумалась. Закусила губку…
**
…Милана дождалась отъезда мужа на работу и принялась за свое: собрала яиц полную миску, достала из холодильника чеплашку холодца…
И шла себе спокойно с сумкой к дому дочери, а когда пришла, то замерла: у ворот ее поджидал… Захаров.
Посмеиваясь:
— А я думаю, куда продукты деваются. На той неделе ящик кур домой привез, вчера смотрю — пол-ящика всего осталось. И ведь не ели курятины еще… А оно вон куда.
Милана прижала к себе сумку, но муж скомандовал:
— А ну разворачивайся и домой пошла!
— Аркаш…
— Домой, сказал! Вот так-то!
**
Теперь, когда брешь в припасах была заткнута, Захаров принялся ждать результатов. Он свой ход сделал, в этой игре на ожидание.
Жена Милана, при таком раскладе, приняла сторону неприятеля:
— Посмотрим еще, кто кого, Аркаша. Вот состаришься, меня дочь возьмёт к себе, а тебя — вряд ли.
— Ах вот так значит. Да-а, знал бы я, когда свадьбу с тобой играл, кого в дом взял, может и выгнал бы тебя, как Любку. А хочешь дак, ступай к ним жить. Поди примут, а я тут не пропаду без вас. Желающих, одиноких баб в деревне — навалом. Всё равно Любка не оправдала ожиданий как дочь. Так что мне дозволяется обнуляться.
…А ждал Захаров не зря, совсем скоро повадился Казанцев уезжать из дома, куда глаза глядят.
Это ведь раньше у него автомобиля не было, вот и перемещался он в пределах деревни. А теперь мог в соседнее село запросто.
А в сельской местности простор в выборе интересных дам больше, Казанцева ж там не знают.
И так как автомобиль затонированный, то и уезжал не один, бывало, а с дамами плохой репутации.
**
— С-скотина, — перестала называть ласковыми словами мужа Люба.
Настроение девушки перестало быть радужным.
Да и отчего бы?
В доме голодно, на последней картошке сидят, муж загулял, дома не появляется. Она к нему ругаться повернётся, а он шесть в машину папкину и уезжает уже.
Надоела ей такая замужняя жизнь. Ровесницы вон, приехали с учёбы с города на каникулы. Нарядные, счастливые, с кавалерами, но замуж не спешат.
А ей только и сиди у окна, жизнь мимо проходит.
— Всю ночь где-то шлялся, мог бы и на звонки ответить. А знаешь что? Уйду от тебя.
И начала собирать чемоданы. В него сложила гору половичков вязанных, корзин набрала полны руки и пошла домой.
…Захаров только улыбку неумело скрывал, довольно поглядывал на дочь, но в дом не пускал.
— Тут видишь какое дело, Любушка, — заявил он прямо. — Ты либо разводись и возвращайся домой совсем. Но чтобы я не слышал больше ни слова о Казанцеве. А коль опять несогласна со мной, то не держу.
Милана выбежала на крыльцо тоже. И раскинула свои руки, приглашая дочь в объятия:
— Доча, даже не раздумывай, иди к нам. За папой сила, мощь, деньги, еда. А у твоего Казанцева что есть?
Люба бросила на землю чемоданы.
— Я думала, у меня есть дом, где мне всегда рады. Но вижу, что ошибалась. Прощевайте.
И повернула обратно. Милана принялась мужа ругать:
— Ты что, Захаров, пусть бы девочка хоть чай попила!
— Да перестань ты ее подкармливать! — рассердился Захаров. — Вот если бы не твои подачки, давно бы развелись с голодухи!
— Да глупый ты, Аркадий! Недогадливый! Я что, по-твоему, к ним каждый день с едой шла? А травы я добавляла в еду! Противозачаточные! Это был мой ход, в твоей игре на ожидание дочери обратно! А теперь не знаю даже, когда природа своё возьмёт и стану бабушкой!
Поморщился Захаров от слов жены. Присел на лавочку.
— Ну ничего, Миланка, подожди, прибежит Любка обратно. Мы уже столько всего наворотили, что зятю нечем крыть.
**
Казанцев проснулся от оплеухи:
— Вставай сказала, хватит спать! – ругалась жена.
Вот те на. Вся любовь прошла что ли? Ругается. И смотрит с ненавистью.
— Где шлялся?
— Где, где, — огрызнулся мужчина. — Где гулял, там уже нет меня! Достала!
Он выбежал из дома и машину завел. Громко высказался в окно жене:
— Что-то домино ваше, семейное, надоело мне. Лучше буду дальше холостяком жить!
И уехал в соседнее село, говорят, там у бабы разведенной остался жить. Неделю Любонька прождала его в голодной пустой избе и домой вернулась, на развод подала.
Почти сразу же, по настоянию отца, учиться уехала. Сколько парней за ней потом увивалось, всех отшивала:
— Пожила замужем, хватит! Замуж выйти не напасть, кабы замужем не пропасть! И замуж пойду только за того, за кого папа скажет!