Никита подходил к дому и думал, как встретит его Надя: бросится радостно на шею, обнимет, или окинет холодным взглядом, намекая, что его место занято.
Сыну Серёже было восемь месяцев, когда Никиту посадили. Надя вначале писала, отправляла редкие посылки. Он и не ждал, знал, что денег у неё нет. От присланных гостинцев только тяжелее, тоскливее на душе. Как укор. А под конец срока письма стали приходить раз в два-три месяца, прохладные, отстраненные, скупые острожные строчки об успехах сына. Последнее фото получил через два года. На нём Сережа в шортиках и панамке везёт на веревочке грузовик.
Наде тогда было двадцать три, значит, сейчас ей двадцать шесть. Она писала, что Сережа ходит в садик, сама работает там же, иначе не взяли бы сына. Зарплата небольшая, но можно брать домой оставшуюся еду. Вещами тоже «люди добрые» помогают.
Вот из-за этих добрых людей и не знал Никита покоя бессонными ночами на нарах. Зарывался лицом в пахнущую казённым, неистребимым запахом жидкую подушку, пытаясь заглушить беспокойные мысли. «Разберемся», — успокаивал он себя, засыпая под утро.
Надя не бросилась к нему, охнула и попятилась, когда он открыл дверь квартиры своим ключом. Думал, замки сменила, но нет. На её лице одновременно появилось удивление, страх, растерянность и оторопь. Никита увидел за спиной Нади сына, сидящего за кухонным столом. В этот момент Надя сделал шаг, уткнулась головой ему в грудь. Он не стал обнимать, боялся, что отскочит. Серёжа так и смотрел на них, открыв рот. Потом Надя подняла к нему сухие глаза.
— Раздевайся, проходи. Мы как раз ужинать собрались. – Она ушла в кухню к сыну.
— Кто это? — услышал он вопрос Серёжи.
Вместо ответа Надя громко спрашивала Никиту, почему не предупредил? Его выпустили раньше срока? Как доехал? Она ставила на стол тарелки, резала хлеб, задавала вопросы и не смотрела на мужа. Никита молчал, снимая куртку, знал, что она спрашивает, чтобы скрыть растерянность. Он разделся и сразу зашёл в ванную вымыть руки. Плеснул в лицо холодной водой и посмотрел в зеркало. На него глядел молодой мужик с тёмными кругами под глазами на бледном лице, с побритой головой, с отросшей на подбородке и щеках щетиной, и потерянным взглядом усталых глаз.
Он боком зашёл в кухню и сел напротив сына.
— Что делаешь? Рисуешь? Покажешь?
Серёжа помедлил, посмотрел на маму, потом протянул листок Никите, на котором по неровной дороге ехал красный грузовик, за ним шла большая коричневая собака. И смешной мальчик с растопыренными палочками-пальчиками и полукругом улыбки. Собака была больше грузовика и мальчика в два раза.
— Ты мечтаешь о собаке? — Никита вернул рисунок Серёже.
Надя поставила на стол початую бутылку водки. «Добрые люди», — вспомнил Никита, и нахмурился.
— Уши у Серёжи болели два месяца назад, купила на компрессы. – В голосе жены слышится оправдание.
Надя постояла, потом взяла бутылку за узкое горлышко, хотела убрать. Никита сжал её пальцы своей большой ладонью. Они были ледяными.
— Оставь.
Надя осторожно вытащила руку из-под его ладони. Положила в тарелки каждому жареной картошки и по котлете, поставила две стопки. Ароматный, почти забытый запах ударил в нос и Никита шумно сглотнул. Он ел медленно, наслаждаясь каждым кусочком. Они с Надей выпили. Никакого эффекта. Но от следующей стопки отказался.
Молча ели, только иногда Надя подгоняла Сережу, чтобы ел быстрее. Потом она убирала посуду со стола, мыла. За входной дверью послышалось то ли шуршание, то ли царапанье. Надя замерла, прислушиваясь.
– Ждешь кого? – глухо спросил Никита.
— Нет. Соседи новые. У них собака. – Надя сделала шаг к выходу, но Никита перехватил за запястье её руку.
— Сядь. — Он потянул её к столу.
Она заправила выбившуюся прядку волос за ухо и послушно села. Так и сидели по трём сторонам прямоугольного стола на маленькой кухне. Четвёртая – прижата к стене. «Трое за столом». Картина из серии «Нежданный гость», — с сарказмом подумал Никита.
Сережа, наконец, запихал всю картошку в рот, от чего его щёки надулись, а губы напряглись, удерживая еду. Надя вскочила и стала наливать чай. Никите показалось, что с радостью вскочила, прервав затянувшееся тягостное молчание.
Серёжа обхватил двумя руками чашку и стал запивать, в перерывах между глотками, жуя картошку и поглядывая на Никиту. Внутри образовалось сначала тёплое пятно в области сердца, а потом оно разлилось по всей груди и стало трудно дышать. «Мой сын. Нет. Мне нужно стать его отцом, заново», — думал Никита.
— Так тебя досрочно отпустили…. освободили? — поправилась она.
— Да, за хорошее поведение.
— И что делать будешь? — Она смутилась. – Я имела в виду работу. К родителям съездишь?
— Вот устроюсь на работу, тогда и съезжу. Они ещё не знают.
— Ой, я забыла совсем. Мне нужно соседке долг отдать. – Не дослушав, Надя вскочила из-за стола.
— Успеешь. – Никита не удерживал, просто сказал, но Надя снова села к столу. — Спасибо за ужин. Я сейчас уйду. — Он снова посмотрел на Сережу. – Ты не знаешь, кто я? А я три года мечтал тебя увидеть. Торопился к тебе и маме. Прости меня. — Серёжа слушал, не понимая, не отводя зеленоватых глаз с коричневыми крапинками, точно таких, как у мужчины напротив него.
Никита видел сына последний раз, когда Серёже было восемь месяцев. Он был совсем другой. Сейчас перед ним сидела его маленькая копия. Такой же большой лоб, прямой нос, пухлая нижняя губа и тонкая верхняя. И глаза. А вот волосы, пожалуй, Надины – тёмно-русые, чуть вьются.
— Ну ладно, пойду я. – Никита встал и мгновение смотрел на Серёжу, задравшего вверх своё лицо.
– Разве ты не останешься? – Никита уловил в голосе жены облегчение. Или ему показалось?
— А надо? Не говори, не слепой. Устроюсь на работу, буду помогать. Если можно, с сыном хочу видеться. Телефона пока нет. – Говорил скупо, как отбивал строчки телеграммы.
Надя стояла в дверях и смотрела, как Никита медленно надевает куртку, пахнущую казенным, каким-то специфическим запахом, чему Надя не могла дать определения. Она стояла в дверях прихожей. Не просила остаться, просто смотрела. Бегунок на молнии пополз, шурша, вверх. «Тяну время. Она это понимает», — ругал себя Никита, поднимая с пола сумку, закидывая на плечо.
— Ты придешь ещё? – услышал тонкий детский голос. Рядом с Надей стоял Сережа и смотрел распахнутыми глазами. Он оказался выше, чем думал Никита, когда сын сидел за столом. Никита присел на корточки, глаза его оказались чуть выше Серёжиных глаз.
— А ты будешь ждать меня? – спросил он хрипло.
В глазах зудело и щипало. — Подожди-ка, совсем забыл. – Он расстегнул сумку, сползшую с плеча на пол, и вытащил яркую коробочку. – Знаешь, как модель называется?
Серёжа заглянул в прозрачное окошко сбоку коробки.
— Да, это УАЗ Скорая помощь, – гордо сказал он. – И сигнал работает? – Глаза Серёжи засветились радостью.
— По-моему, да. – Никита дёрнул уголком рта в подобии улыбки.
Серёжа взял из его рук коробку. Никита почувствовал запах стирального порошка от его одежды, и ещё сладковатый детский, какой-то чистый и умопомрачительный, от которого перехватило горло. Никита сглотнул и провёл рукой по мягким стриженым волосам сына. Сердце заныло. Он убрал руку, едва сдерживая слёзы, вздохнул и хотел подняться, но тут тонкие руки мальчика обвились вокруг его шеи, запах усилился, заполнив лёгкие, голову, проникая в каждую клеточку тела.
Никита снова сглотнул, стараясь не моргать, иначе набухшие в глазах слёзы побегут по щекам, оставляя влажные следы.
— Ты же мой папа, правда? Не уходи, — сказал тихо Серёжа, все ещё обнимая его за шею.
Никита взглянул на Надю, а она не успела отвести глаз. В них стояла мука, растерянность и внутренняя борьба.
— Да. – Никита прижал крепче к себе Серёжу, на щеках появились две солёные дрожки.
— Оставайся. Никита. Это твой дом. Я, прости, растерялась. Мне нужно время. Серёжа, покажи папе свои игрушки. – Надя подошла и начала расстегивать молнию на его куртке.
— Пойдем. – Серёжа ухватил Никиту за руку и потянул в комнату.
Они с сыном сидели на полу и играли машинками. Серёжа что-то рассказывал, а Никита только глупо улыбался. Пристальный взгляд Нади сковывал его движения. Потом устроили гонки на машинах. Но, даже заливаясь смехом, толкаясь, и опрокидывая друг друга, Серёжа не называл Никиту папой.
Никита напросился уложить сына спать. Когда вышел из детской комнаты, диван был раздвинут и застелен свежим постельным бельём. Надю Никита нашёл на кухне. Она сидела за столом, вытянув руки и сцепив их в замок. Никита сел напротив. Надины кулачки утонули в его больших ладонях. Она не отняла рук.
Нужно снова привыкать друг к другу. Они были в разлуке в два раза дольше, чем вместе. Никита вглядывался в жену, подмечая малейшие изменения. Всё такая же худенькая, только повзрослела и похорошела.
— Ложись спать. Я пойду в душ. – Он ронял слова скупо, словно отучился говорить.
Когда Никита зашёл в комнату, Надя уже спала, или делала вид, что спит. Он тихо, едва дыша, лёг рядом на спину. Пружины старого дивана под ним поскрипывали. Надя не шевельнулась.
Когда Никита открыл глаза, сквозь затейливый узор занавески пробивались солнечные лучи. Рядом не было Нади. Из кухни доносился звон посуды, приглушённый закрытой дверью. Никита услышал шлёпающие звуки, повернул голову и увидел Серёжу, идущего к нему босиком и в пижаме. Сын забрался на диван и лёг рядом. Никита сделал глубокий вдох, вдыхая сонный запах сына. Сердце затопила нежность.
— Кто лёг на моё место и смял одеяло? – Низким голосом сказала Надя, изображая медведя и заглядывая в комнату.
Серёжа радостно засмеялся и перелез через Никиту к стене.
Они возились и смеялись, словно не было трёх лет разлуки, боли и обид.
Никита отсидел за махинацию, на которую его подбил друг. Не хватало денег, ребёнку много чего нужно покупать, вот и поддался на уговоры. Он не выдал зачинщика, в любом случае сидеть. Только сейчас понял, чего лишил себя, сколько пропустил. Он возвращался к жизни, как больной человек, вдруг начавший выздоравливать — осторожно, мелкими шагами. Именно тем утром, смеясь, играя с женой и сыном, он решил, что не позволит больше лишить себя всего этого. Ему есть что терять.
За ошибки дорого приходится платить. И тут только два пути: или ты поднимаешься с обочины и, не сворачивая, идёшь прямой дорогой, или скатываешься ещё ниже, дальше, теряя не только семью, но и себя самого.
