Ночь выдалась непростой. Малыш почти не спал, кричал, как будто его рeжут, а Ира периодически пряталась в угол, зажимала уши руками и раскачивалась из стороны в сторону, только бы не слышать этого невероятно громкого звука. Материнство явно давалось ей нелегко, хотя в самом начале Ира была уверена, что справится с любыми трудностями.
— Ты почему позволяешь ребенку так орать ночью? – недовольно спросила утром мать, встретив в кухне Иру, под глазами которой пролегли глубокие темные пятна от бессонных ночей, счесть которые было уже невозможно.
— А ты попробуй его усыпить, — огрызнулась она, — орет как ненормальный, грудь брать не хочет. Я не понимаю, чего ему надо!
Произнося последние слова, Ира уже перешла на крик, а Светлана Николаевна поморщилась.
— Не ори, — сказала она, — ты орешь, и он орет. В конце концов, никто не заставлял тебя рожать. Сама решила так.
Тут возразить было нечего. Рожать и вправду ее никто не заставлял, даже наоборот, ее отговаривали от этой затеи. Но Ира была настроена решительно, считала себя уже достаточно взрослой, а ребенка представляла себе примерно как куклу: помой, накорми, спать уложи, катай в коляске. Оказалось, что все гораздо сложнее, чем то, что она нарисовала себе в воображении. Младенец был похож на старика, которому было что-то нужно, он вечно был недоволен, а еще требовал чего-то. Но старики хоть говорить умеют, а этот орет с утра до вечера и совсем неясно, по какой причине.
Ира родила два месяца назад, и на протяжении этих же двух месяцев отчаянно сожалела о принятом решении. Подруги отговаривали ее, мать тоже советовала сделать аборт, но в свои двадцать Ира считала себя слишком взрослой и независимой, чтобы слушать других.
— Я рожу. Я не буду убивать своего ребенка. Более того, еще неизвестно, смогу ли я потом иметь детей.
Про последнее она сочинила, ведь сама так не думала. В их роду вообще с родами проблем ни у кого не было. У ее бабки по материнской линии было пятеро детей, у матери – трое, а у старшей сестры Иры уже тоже было двое детей. Почему Ира решила, что именно над ней нависнет проблема бесплодия, она сама не знала, просто хотела родить и утереть нос Петру.
Петр был отцом ребенка, он даже предлагал признать его, но сильно не настаивал. Когда Ира ложилась с Петром в постель, она знала о том, что у него есть невеста, но была уверена в том, что проявит себя лучше, и Петр переметнется к ней. Когда Ира узнала про беременность, шансов заполучить Петра стало еще больше, только так вышло, что невеста Петра к тому времени тоже узнала о своем деликатном положении, и ситуации Иры оказалась не такой уж исключительной.
Невеста Петра не стала разрывать помолвку, свадьба состоялась, к тому же, измена ей случилась еще до вступления их с Петром в законный брак, поэтому девушка решила, что вообще не считает связь Петра и Иры изменой. Наличие беременности тоже было важным фактором, поэтому невеста простила Петра, изменившего ей в период их ссоры, свадьба состоялась, а Ира оказалась в гордом одиночестве и с трехмесячной беременностью.
Ира испугалась. Побежала к врачам, но шла тринадцатая неделя, и никто из гинекологов брать на себя ответственность за последствия аборта на таком позднем сроке брать не хотел. Пришлось признавать, что Ира просчиталась. Хотела получить богатого жениха, заманив его в свои сети покладистостью и беременностью, но не получилось.
— Я могу признать ребенка, — заявил ей Петр при встрече, — я не собираюсь снимать с себя ответственность за то, что сделал.
— Ничего мне от тебя не нужно! – гордо ответила ему Ира. – Сама все решу. Толку от твоих алиментов не будет, а как мать-одиночка я еще больше получу.
Петр настаивать не стал. В середине февраля Ира родила сына Костика, а в начале марта новоиспеченная супруга Петра родила дочку. Дороги разошлись, Ира не позволяла Петру приходить, видеть сына и вообще иметь к нему какое-либо отношение.
— Ты для Костика – никто. Так в документах и написано. Не ходи сюда и ничего не предлагай.
Гордость порой портила Ире ее собственную жизнь. Петр был сыном богатых родителей, сам давно уже работал в бизнесе отца и делал успехи, поэтому деньги в их семье водились, и Ира просто потеряла шанс иметь хоть какой-то дополнительный доход, не позволяя Петру участвовать в жизни собственного ребенка.
— Дура ты, — часто говорила Светлана Николаевна своей дочери, — родила для себя, хомут на шею в двадцать лет повесила и сидишь теперь как не пришей кобыле хвост. Никому ты со своим «приданным» не нужна будешь, бессмысленная затея твоя испортила всю твою жизнь.
Ира злилась, потому что понимала, что мать права. Она сломала свою жизнь, решив проявить самостоятельность и независимость, а каждый день, наполненный материнскими заботами, лишь подтверждал этот факт. Ира устала. Она смотрела на своих подруг, которые встречались, тусовались в клубах, гуляли и жили свободной жизнь, общались с парнями и строили планы на будущее. Ира же сидела рядом с кроваткой, в которой кричал ее сын, монотонно раскачивала ее и понимала, что на этом ее жизнь и закончится. Пойдет Костик в детский сад, она выйдет на работу в какой-нибудь салон: будет делать богатым теткам прически или маникюр, рисовать брови или вообще поломойкой придется идти. Институт она не закончила, образования не было, а еще не было никаких перспектив.
— Ненавижу тебя! – склоняясь над кроваткой сына, говорила она Костику, а тот смотрел на нее красными от слез глазами, дергал ручками и ножками, чем еще больше раздражал свою мать. – Отдать бы тебя кому-нибудь, чтобы забрали тебя из моей жизни, а вместе с тобой вечные проблемы!
Ира говорила эти слова, понимая, что они неправильные. Не может родная мать так относиться к своему ребенку, а вот она относилась и менять ничего не хотела. Грудью кормила плохо, молока становилось меньше, пришлось переходить на сухие смеси. Светлана Николаевна журила дочь за это, потому что смеси стоили дорого, а денег в семье было не так много. Конечно, мать работала главным бухгалтером на производственном предприятии, зарабатывала хорошо, но не настолько, чтобы содержать и дочь, и внука, и себя, а еще помогать двум другим дочерям, самая младшая из которых училась на втором курсе.
Устав до бессилия, Ира решилась на отчаянный шаг. Подошла к матери, долго смотрела на нее, не зная, как начать разговор.
— Мам, а ведь есть семьи, которые не могут иметь детей?
— К чему вопрос? – непонимающе посмотрела на дочь Светлана Николаевна. – Всякие семьи бывают, такие тоже.
— Если я отдам Костика в такую семью, может быть, всем станет лучше?
Мать побагровела. Стиснула челюсти, хотела сказать пару крепких словечек, но явно сдержалась.
— Кому же, интересно, станет легче от этого?
Ира пожала плечами:
— Мне. Тебе. Костику тоже будет легче. Там его любить будут, покупать ему все, а я все равно не работаю, только на шее у тебя болтаюсь вместе с мальцом.
Светлана Николаевна смогла взять себя в руки, а потом молча кивнула.
— Твой ребенок, делай, как знаешь. Я умываю руки. Вижу, что ошибки воспитания начали вылезать слишком поздно. Я просто упустила тебя.
Ира усмехнулась:
— Я так и думала, что моей вины в этом нет. Не люблю я своего ребенка, потому что ты тоже меня не любила никогда.
Мать ничего не ответила, только с того дня с Ирой почти не разговаривала. Молчала, не орала, не высказывала свое мнение, как раньше. Просто молчала, и этим своим молчанием еще больше пугала свою дочь.
Вымотанная бессонными ночами и тягостными мыслями Ира вдруг решила, что пришла пора «выходить в люди». Раз уж ребенка она решила пристроить в какую-нибудь нуждавшуюся в корчившемся и орущем без остановки младенце, можно было заняться и своей жизнью. Прошло три месяца после родов, молодое тело почти полностью вернулось в первоначальный вид, грудь все еще оставалась большой и привлекательной, и Ира отправилась на дискотеку.
— Ты куда собралась? – недовольно спросила Светлана Николаевна, увидев, как ее средняя дочь крутится перед зеркалом в недвусмысленном виде в то время, как шел десятый час вечера.
— Я его покормила. – отозвалась Ира быстро, — он будет спать минимум до полуночи. Я пойду на дискотеку, сил нет уже сидеть в этом заточении!
И в этот раз мать ничего не сказала, хотя сказать хотелось очень многое. Только вот после того, как Ира выпорхнула за дверь, она сняла трубку и набрала чей-то номер телефона.
Ира веселилась. Танцевала, пила какие-то коктейли, флиртовала с ребятами. Самым активным оказался какой-то молодой паренек с широкими плечами, он то и дело приближался к Ире в танце, кружил ее и притягивал к себе. Последовали поцелуи, объятия, и Ира ощутила себя так, будто бы ей шестнадцать. Молодая, беззаботная, полная сил и желаний. Как будто она заново вдохнула глоток свежего воздуха.
В полночь домой она не вернулась. Вместе с новым знакомым Иваном они пошли гулять по набережной, опять целовались и обнимались, а он осыпал девушку комплиментами и норовил залезть в узкий топик. Возможно, Ира и не была бы против, если бы не чрезмерная настойчивость парня, который под утро затащил ее в какой-то подъезд и принялся раздевать.
Отбившись кое-как от него, заплаканная и обиженная Ира возвращалась домой, размазывая тушь и шмыгая носом. На часах было восемь утра, ребенок там, наверное, с ума сошел от голода. Ире стало не по себе от этой мысли, и девушка ускорила шаг. Потом отважилась, поймала такси и почти бегом поднялась на четвертый этаж, прислушиваясь к крикам из квартиры. Открыв дверь своим ключом, Ира с удивлением услышала чужие голоса. Девушка быстро сбросила туфли на огромных каблуках, от которых гудели ноги, а потом вбежала в гостиную. Костик не кричал. Он с удовольствием лежал на руках какой-то приятной женщины, которую Ира видела впервые в жизни.
— Вы кто такие? – вопрос Иры адресовался и к незнакомке, и к мужчине, сидевшему рядом с ней. Светлана Николаевна тоже была тут, с улыбкой смотрела на внука, а потом с недовольством посмотрела на Иру.
— Эта семья хочет взять себе Костика, — сказала Светлана Николаевна, — ты ведь этого хотела?
Костик что-то агукал этой незнакомке, а она с нежностью смотрела на сына Иры. Та же стояла посреди гостиной, словно пораженная громом, потом резко сорвалась с места, подбежала к женщине и буквально выхватила из ее рук сына.
— Я не хочу! – закричала она. – Это мой ребенок!
— Ты же хотела его отдать, — строго сказала мать, — сама хотела найти ему семью, а теперь что же? Я отыскала приличных людей, готовых взять мальчика, а ты в кусты?
— Это мой сын! – опять прокричала Ира и вдруг почувствовала, как на нее снисходит такое чувство, о котором раньше она и не подозревала. Она смотрела в маленькой личико Костика, на его ручки и ножки, на его губки, расплывавшиеся в одной из его первых улыбок, и не хотела его отдавать. Никогда и никому.
— Не отдам, — прошептала она и заплакала, — мой сын.
Светлана Николаевна улыбнулась и молча кивнула женщине, которая смотрела на нее с пониманием и ответной улыбкой. План сработал, материнский инстинкт вернулся к Ире, а вместе с ним любовь к сыну и желание заботиться о нем.