— Трус!
— Сам такой!
— Слабо? Слабо тебе? Я же говорил, что он не сможет!
— Мало ли, что ты там говорил?! Я смогу!
Мальчишка в зеленой куртке, который отчаянно спорил с двумя приятелями, скинул с плеча на землю школьный рюкзак и шагнул к краю тротуара.
— Врешь ты все! Не сможешь!
Крик догнал, когда машина, перед которой он перебегал дорогу, была уже совсем рядом. Мальчик дернулся, чуть замедлил движение и мир вокруг раскололся пополам. Где-то далеко слышен был визг тормозов, страшный какой-то звук, а потом крики бежавших к нему людей. Только мальчик ничего этого уже не хотел слышать. Где-то далеко тонко-тонко пела струна. Звук ее был таким чистым, что казалось из хрустальных чашечек переливается через край кристально чистая вода. Она не падала на землю, а, россыпью капель поднималась почему-то вверх, будто звеня крохотными колокольчиками, и замирала в воздухе, натягивая все новые и новые струны между небом и землей. Этот звук нарастал, заглушая собой все вокруг.
И мальчик закрыл глаза, чтобы ничего не мешало ему слушать. Струны все пели и пели, звук становился все громче и было так хорошо, что хотелось, чтобы это мгновение длилось вечность. Но, кто-то словно толкнул его, грубо и безжалостно, а потом стало странно тихо. И в этой тишине мальчик вдруг услышал голос мамы. Она звала его. Но, не громко, как обычно бывало, а тихо-тихо, почти шепотом:
— Артём! Темочка, сыночек! Вернись ко мне! Не бросай меня! Ты не можешь!
Ему так хотелось сказать, что, конечно, он не хочет бросать маму, но здесь так хорошо, так спокойно… Никто не говорит ему, что делать. Никто не считает слабаком и «ботаником». И никому не нужно здесь доказывать, что он «такой»…
Мамин голос звучал все громче и настойчивее. Артём беспокойно дернулся и струны, которое он почти перестал слышать, вдруг стали замолкать и исчезать одна за другой. И, когда последняя из них умолкла, мамин голос пробился так громко, что Артёму захотелось вдруг рассмеяться. Вот! Теперь все правильно! Мама всегда так говорит. Громко и требовательно. Потому, что с ним по-другому нельзя. По-другому он ее слышит «через раз», как говорит бабушка. И вовсе не потому, что не любит или слушать не хочет. А потому, что в голове всегда кавардак и мысли скачут друг за другом вприпрыжку. Столько всего интересного вокруг, все хочется попробовать, а времени так мало… Это сейчас Артем уже почти взрослый и понимает, что все успеть не получится, а значит, надо выбирать самое-самое. Раньше он мог одновременно решать задачки на логику и собирать двигатель для своей модели катера, или проводить очередной химический опыт. Правда, последнее мама недавно делать дома запретила. Оно и понятно. Полы в его комнате менять пришлось. Но, он же не виноват, что эксперимент вышел из-под контроля. Еще бы чуть-чуть и… Ладно, Нобелевская премия – это, конечно, сильно круто для такого, но какую-нибудь награду для молодых химиков точно могли бы дать. Немного больше точности в рассчетах и… Жаль, что мама этого не поняла. Ничего! Потом поймет. А пока ее лучше не нервировать. Ей и так стрессов хватает. Одна работа чего стоит. А еще бабушка и он, Артём. С тех пор как папы не стало, а это уже почти год как… мама почти совсем перестала спать.
Днем бабушка не дает. Она у них строгая! Все должно быть вовремя и по делу! Только, когда так получалось? Вечно что-то мешает делать все правильно…
А ночью мама не спит, потому, что в свою комнату даже заходить не хочет. Устраивается в кухне на диванчике, а он маленький, узкий… Ей там неудобно. Артём сто раз предлагал ей спать у него в комнате, но мама отказывается. Сказала, что купит новый диван. Но, это когда будет?! Денег мало совсем, не хватает ни на что. Даже из футбольной секции Артёму пришлось уйти. А все потому, что он очень хотел попасть на курсы программирования, а они платные. Пришлось выбирать. Хотя, и так было понятно, что он предпочтет. Футбол, конечно, дело хорошее, но там ногами нужно думать, а не головой. По крайней мере, так тренер говорит. А вот Артём всегда считал иначе. Когда смотрел матчи, видел какой-то алгоритм в том, что происходит на поле. И это означало, что игроки носятся там не просто так. Но, мысль свою он хоть и озвучил, но донести внятно до тренера не смог. Точнее, тот его слушать не захотел. В общем, с футболом Артём распрощался, а вот борьбу мама ему бросить не дала. Сказала, что он должен уметь за себя постоять. Ведь мужчина же…
На борьбу его папа отвел. И на все соревнования ходил, волнуясь страшно каждый раз. А когда Артем выигрывал, то отец, кажется, радовался даже больше, чем он сам…
Артём попытался было маме сказать, что на этом деле тоже сэкономить можно, но она нахмурилась так, что он тогда понял – лучше не строит продолжать развивать эту тему. Потому, что мама тоже упрямая. Как и он сам. Как и папа… был… Бабушка говорила, что у них такая классическая семья барашков. Все упрямые, но добрые. И поэтому из них можно вить веревки, но лучше не связываться, если с чем-то плохим пожаловать решил.
Про доброту – это Артём согласен. Не про себя, конечно. Он пока не знает – добрый или нет. А вот мама точно добрая. Даже, когда бабушка на нее кричала, обвиняя в том, что папа из-за них себя не берег и поэтому у него сердце не выдержало — мама ей ничего не сказала. Слушала-слушала, а потом обняла вдруг, крепко прижала к себе, и заплакала вместе с бабушкой. В первый раз после того, как отца не стало. Они так и стояли долго-долго, обнявшись и поливая друг друга слезами, пока Артём не грохнул в кухне об пол тарелку. Специально разбил, потому, что понимал — это может так затянуться, что они опять поссорятся. Они тогда прибежали, немножко поворчали, но не ругались. Мама собрала крупные осколки, а бабушка подмела следом мелкие. И как-то так получилось, что, пока они занимались этой уборкой, им удалось, наконец, договориться. С тех пор бабушка живет с ними. Артём не думает, что мама в восторге от этого, но на его вопрос все-таки ответила, когда он спросил:
— Мам, а почему бабушка к себе не уедет? Ей же все у нас не нравится.
— Что «все», Темочка?
— Ну, ты… я… квартира наша. Она же все время твердит, что здесь плохо, давление скачет и все такое. Вот и пусть бы домой ехала. Раз там хорошо…
Мама тогда отвесила ему подзатыльник, а потом притянула к себе, обняла, и сказала:
— Глупый ты еще. И маленький. Разве ты не понимаешь, как ей плохо? Она единственного сына потеряла. Это ведь насовсем, Тема. Ничего исправить уже нельзя. А ты же бабушку знаешь. У нее всегда все по полочкам, все правильно. А, что правильного может быть в том, чтобы твой ребенок ушел раньше тебя? И как ей жить теперь?
— Плохо ей…
— Плохо, сынок. И пока она с нами – держится. Гоняет нас, воспитывает и ей так легче.
— А тебе?
— Мне? – Лариса пожала плечами. – Наверное, тоже. Она меня держит. Не дает потеряться. А то, что сложно иногда бывает – это ничего. Разве это самое страшное?
После этого разговора Артём почему-то понял – мама у него самая лучшая. Нет, он и раньше это знал, но теперь был уверен настолько, что никто уже не смог бы поколебать этой его уверенности.
После того разговора он вытряс свою копилку. Сумма была небольшой, он только-только начал собирать на новый компьютер, но на его затею денег хватило. Артём купил, втихаря от мамы, раскладушку. И вечером застелил ее сам и улегся, оставив свой диван матери. Та удивилась, но спорить не стала.
И теперь мама спала в его комнате. Впервые, за долгое время, спокойно. Бабушка хотела было что-то сказать, но потом передумала. Родительская спальня осталась закрытой.
Артём очень ждал, когда же мама начнет улыбаться снова. Конечно, понятно было, что это не случится скоро. Но, время шло, а ее улыбка стала для него какой-то навязчивой идеей. Просто Артёму было страшно. Ему казалось, что он совершенно не помнит, какой была мама, когда еще могла смеяться. И страх холодком касался, волнуя его снова и снова. А что, если вот так теперь будет всегда? А что, если вот так – это правильно? И ему теперь тоже нельзя ни смеяться, ни улыбаться, ведь у них горе?
Тут, как ни странно, помогла бабушка. Она тоже забыла, что такое улыбка, но, когда Артём был рядом, старалась хотя бы растягивать губы, чтобы изобразить ее подобие и без конца твердила:
— Надо жить дальше! У нас мальчик растет!
Эти ее слова раздражали Артёма безмерно. Но, он терпел, понимая, что так она себя уговаривает.
А потом нашелся Дикарь. Или Дик, если по-простому. Большой, лохматый, припадающий на одну лапу, он шел за Артёмом от школы до самого дома. Половинка булочки, которую Артём не доел в школе, была принята им с благодарностью и так аккуратно, что мальчик удивился:
— Ты не голодный, что ли?
Пес смотрел на него так, что понятно было и без слов – еще какой голодный! Как сто волков! Но, вести-то себя нужно прилично? Вот только, привести его домой было немыслимо. Мама была на работе, а бабушка придет в ужас, если увидит это чудовище. И Артём, потрепав пса за ушами, от чего тот зажмурился от удовольствия и задергал задней лапой, попросил:
— Подожди меня здесь, хорошо? Тебе что-нибудь вынесу.
Кто зашел в подъезд вслед за Артёмом и пустил внутрь собаку? Как пес нашел их квартиру на третьем этаже? Так и осталось загадкой. Но, когда Артём тихонько порылся в холодильнике, выудив оттуда две сосиски и котлету, а потом прокрался к выходу, пес уже сидел на коврике перед дверью. В квартиру заходить не стал, но смотрел так вопросительно, что Артёму оставалось только пожать плечами:
— Я здесь не особо что решаю. Но, будь моя воля…
Договорить он не успел. В коридор выплыла бабушка и ее брови, тщательно выщипанные и прокрашенные, взлетели так высоко, что Артём удивился, как они вообще не ушли выше пышной прически.
— Это что?
Бабушка разглядывала пса с любопытством, но совершенно без страха.
— Пес. Дикий. Есть хочет. Это не я его привел. Он сам пришел.
— Раз пришел – заходи! – скомандовала бабушка и, странное дело, пес послушался сразу, осторожно переступив порог и устроившись на коврике уже внутри квартиры.
— Смотри-ка, какой деликатный! Соображает. – Любовь Яковлевна подошла поближе. – Остаться хочешь?
Пес молчал, но, кажется, идея ему понравилась.
— А вот и проверим. Если хочешь остаться, то придется тебя привести в порядок. Блохастых мне тут не надо, понял? И грязного такого я тебя в дом не пущу.
Любовь Яковлевна прошла по коридору и открыла дверь в ванную.
— Если дашь себя вымыть – так и быть, живи! Всегда мечтала о большой собаке. Идешь?
Пес, осторожно ступая, прошел в ванную. Любовь Яковлевна похлопала по бортику и спустя минуту уже отмывала незваного гостя, щедро поливая его собственным шампунем.
— Не для собак, конечно, но если для меня годится, то и тебе подойдет!
Лариса, вернувшись вечером с работы, открыла рот от удивления, застав на кухне совершенно идиллическую картину. Отмытый и вычесанный, а кое-где и остриженный, потому, что многолетние колтуны не послушались расчески, пес сидел в позе сфинкса, не шевелясь и не сводя глаз с Любовь Яковлевны, которая, стоя у плиты, учила Артёма варить «собачью» кашу.
— Господи, это что? – Лариса опасливо попятилась к двери.
— Это? Существо, которому подобные качества я присваивать бы не стала. До Пантеона богов ему еще очень далеко. Лара, я понимаю, что перешла все границы. И если ты меня сейчас выгонишь вместе с этим Дикарем, то я пойму. Но, мне кажется, мальчику будет полезно научиться заботиться о ком-либо кроме себя. А я всегда мечтала о собаке…
Лариса была удивлена настолько, что возражать не стала. Правда, собак она с детства боялась, но Дик быстро дал ей понять, что это были какие-то неправильные собаки.
Любовь Яковлевна расцвела, начала выходить из дома, что раньше делать категорически отказывалась, и наняла для Дика тренера, который, впрочем, через несколько занятий заявил, что умнее собаки не видел и его задачи будут минимальны, а потому и денег он возьмет куда как меньше, чем договаривались. Артёму так понравились эти занятия, что он ходил туда с бабушкой и скоро Дик стал слушаться его почти так же, как и тренера.
С появлением собаки в доме жизнь пошла веселее. Дик был забавным и то мама, то бабушка нет-нет, а начинали улыбаться, глядя на его выходки.
Но, если дома потихоньку все налаживалось, то в школе у Артёма начались проблемы.
Их класс и так был не самым дружным, а после перехода из начальной школы в среднюю и вовсе развалился на компании по интересам. Артёму в этих компаниях места не нашлось. То, что было интересно ему, совершенно не интересовало его одноклассников. Им было абсолютно все равно, какое количество звездопадов будет за год или когда можно увидеть Марс. Не интересовала их ни физика, ни химия и они дружно крутили у виска, когда Артём начинал рассказывать о каком-нибудь ученом. Разве это интересно? Интересно снять «прикольный» ролик, а потом, не сводя глаз с экрана, считать лайки, которые поставят за его просмотр. Интересно гонять по этажам, расталкивая старшеклассников, и задирать девчонкам юбки. Они поднимают каждый раз такой визг, что из своего кабинета выходит директор и тогда начинается настоящее представление.
А последний «интерес», который придумали неугомонные его приятели, не вызвал у Артёма ничего, кроме недоумения. Глупо! И опасно! Какой только недалекий человек придумал эту забаву? Пробежать прямо перед проезжающей машиной и так, чтобы она была как можно ближе!
Впервые услышав об этом, Артём просто покрутил пальцем у виска. Ненормальные же! Но, Гриша, его чуть ли не единственный друг в классе, вдруг нахмурился и отвернулся:
— Конечно, это же не для «ботаников». Тут смелость нужна.
Артём удивился настолько, что даже не сразу нашелся с ответом.
— Какая смелость, Гриш? Это же бред! А если водитель не успеет затормозить? Физику-то никто не отменял? Скорость, сцепление с дорогой, погодные условия и торможение… Сам подумай!
— Так надо быть быстрее и ловкость иметь. Но, это же не всем дано.
— Ты что, тоже так делал?
— Конечно! Много раз!
Гриша явно бравировал и Артёму это не понравилось. Он не узнавал друга. Ведь раньше ему казалось, что Гриша не способен на подобные поступки. Они вместе ездили на дачу к бабушке Артёма летом, чтобы наблюдать за звездами, а потом ставили опыты с карбидом. И Гриша казался ему таким увлеченным, что Артём решил – у них может получиться настоящая дружба. С общими интересами и взаимопониманием. Получается, что он ошибался?
Ответить тогда Грише Артём не успел. Подошли еще ребята и скоро он уже шел в их компании к дороге, потому, что его подняли на смех и стало ясно — либо сейчас он докажет, что не трус, либо его больше никто и никогда в классе, да и школе тоже, не будет воспринимать всерьез…
Голос мамы снова пробился сквозь темноту, и Артём вдруг понял, что это ему не снится. Мама говорила что-то, пыталась объяснить, что он должен сделать, но смысл сказанного ускользал. Артём только понимал, что он должен открыть глаза, потому, что мама этого хочет. И ресницы его дрогнули, голос матери вдруг оборвался на какой-то странно высокой ноте и свет ослепил его.
Потолок был так высоко и был таким белым, что мальчик сначала испугался. Где это он? Это точно не его комната, ведь там на потолке звезды. Они с мамой сами вырезали их из бумаги, а потом клеили на потолок, сверяясь с атласом звездного неба. И получилось небо над экватором, которое Артём так мечтает увидеть когда-нибудь. А здесь? Ничего похожего.
Где-то рядом всхлипнула мама и Артём слегка повернул голову, ища ее глазами.
— Не плачь…
— Ты очнулся…
— Я с тобой. Не плачь, мам…
Дни потянулись так медленно, что Артёму хотелось кричать каждый раз, когда врачи заходили в его палату. Он хотел попросить, чтобы его отпустили, сказали, что все хорошо и он может жить как прежде, но понимал — теперь этого уже не будет никогда. Одна операция, потом другая. Долгие разговоры мамы и тех, кто пытался сделать так, чтобы он снова ходил. Но, все, похоже впустую… Что ж! Сам виноват. Мало того, что себе все испортил, так еще и Киру подставил.
Кира – это та девушка, что сбила его. Она приехала с ним тогда на скорой в больницу, звонила маме и объясняла, что случилось. Это на Киру мама кричала в коридоре больницы так, что ее чуть не выгнали. И если бы не Гриша, который приехал с отцом и рассказал все как было, мама, наверное, не только накричала бы на нее. А ведь Кира ни в чем не была виновата. Это он. Он виноват сам…
Именно Кира договаривалась с врачами и с помощью своего отца добилась направления в Москву, где Артёму должны были сделать еще одну операцию. Мама теперь уже не ругалась с ней, а только смотрела с надеждой, снова и снова спрашивая, как это будет. И Кира успокаивала ее, обещая, что сама поедет с ними и останется до тех пор, пока Артёму не станет лучше. А ее отец снял им с мамой квартиру недалеко от больницы, ведь Артём уже большой и в больницу Ларису с ним не пустят, а разрешат только приходить днем, чтобы побыть рядом.
Правда, Кира с ними так и не поехала. А все потому, что бабушка все-таки не выдержала. У нее случился инфаркт и Кира, забрав к себе на время Дика, осталась в городе, чтобы ухаживать за ней. Артём слышал их разговор с матерью и как та отказывалась от помощи, но слова Киры, прозвучавшие так просто и так спокойно, дали понять, что на свете есть как минимум еще одна женщина такого же толка, что и его мать.
— Если не я, то кто? У вас же больше никого нет, а вы нужны сейчас Артёму.
— Кирочка, но это же не ваша печаль! Вы и так сделали для нас больше, чем я могла бы ожидать!
— Если все будут заботиться только о своих печалях, то откуда тогда ждать помощи, когда она понадобится им самим? Поезжайте! И ни о чем не волнуйтесь!
Артём делал вид, что спит, а сам смотрел на эту странную девушку, осунувшуюся и бледную, с небрежно скрученными в узел длинными волосами. Она стояла у окна и закатное солнце золотило ее фигуру, придавая какой-то особый свет силуэту. Артёму вдруг захотелось нарисовать ее, но понимал, что свет, который он видит – это что-то другое, никак не связанное со зрением и не получится передать его ни карандашами, ни красками на бумаге. Этот свет можно только почувствовать и тогда станет тепло и хорошо. И, напитавшись этим светом, проснется надежда. И перестанет ныть спина без всякого укола, а у мамы разгладятся появившиеся на лбу глубокие морщинки. Кира обернулась, почему-то внимательно посмотрела на него, а потом вдруг подмигнула, давая понять, что все его жмурки для нее совсем не секрет.
— Удачи! Все у нас получится, понял?
И ему оставалось только кивнуть соглашаясь. Ведь так убедительно прозвучал этот вопрос, что даже мама кивнула в ответ, а уж она-то сомневается теперь во всем. И прежде всего в его разумности. Поэтому придется сильно постараться, чтобы она снова ему поверила.
Следующие месяцы стали для Артёма очень сложными. Операция прошла успешно, но реабилитация после была такой долгой и такой сложной, что ему хотелось выть каждый раз, когда врачи говорили, что нужен еще один курс. Он капризничал, выводя из себя маму, хотя и видел, как той тяжело. Ее гладкая прическа уже не могла скрыть седых волос, и они серебрились в свете ламп в больничной палате. И тогда Артём, увидев эти искорки, пробегавшие по маминым волосам, замолкал, стискивал зубы и делал все, что ему говорили.
Кресло, потом костыли и, наконец, тросточка, с которой он хотел бы расстаться как можно скорее, но, жалея маму, уговаривал себя не спешить. И вот, наконец, пришел день, когда мама собрала вещи и они сели в поезд, чтобы вернуться домой.
Кира встречала их на вокзале. Артём обнял ее, засыпав вопросами, но она только отмахнулась со смехом, предлагая ему увидеть все своими глазами. Они прошли к парковке, и мама замерла на мгновение, глядя, как Кира открывает багажник своей машины. Они переглянулись, и девушка кивнула Ларисе:
— Самой страшно. Ломаю себя каждый раз, когда сажусь за руль. Но, понимаю, что если перестану это делать, то уже никогда не избавлюсь от этого страха. И так и буду трястись всю оставшуюся жизнь. А я так не хочу…
И Лара, обняв за плечи Артёма, кивнула в ответ и подтолкнула сына к машине.
— Все верно, Кирочка. Все верно… И я не хочу тоже…
Лай, раздавшийся из-за двери квартиры, и запах бабушкиных фирменных пирожков, почему-то стали для Артёма вдруг тем самым триггером, который сорвал все заслонки и мама испуганно ахнула, вытирая его слезы:
— Сыночек, ты что? Мы же уже почти дома!
И Дик, протиснувшись в едва приоткрытую бабушкой дверь, мигом облизал Артёму лицо, скрывая следы непривычного волнения. Он чуть не снес мальчика с ног, и Любовь Яковлевна отдала команду, а потом обошла пса, чтобы обнять, наконец, внука.
— Ты – дома! Слава Богу!
Она не стала плакать, а только молча притянула к себе Артёма и Ларису, разом обняв их и тут же оторвалась, чтобы погрозить пальцем пытавшейся незаметно уйти Кире.
— А ты куда? Я кому пирожки пекла? Ну-ка, марш за стол, пока все не остыло!
Артём почесал за ушами Дика, вымыл руки и заглянул в свою комнату. Все осталось там как прежде, кроме одного.
Гриша обернулся, оторвавшись от экрана нового ноутбука, стоявшего на столе, и виновато глянул на Артёма:
— Я тебе тут две новые игры установил. Надеюсь, понравятся. Ноут мощный. Мы с папой долго выбирали. Потянет.
Он встал и шагнул к Артёму.
— Прости. Я не знал, что все так получится. Я не хотел…
Артём, поразмыслив мгновение, вздохнул и протянул ему руку:
— Еще бы ты хотел! Ладно. Давай пять. Я сам виноват. Если бы не повелся на ваше «слабо», ничего бы и не было.
— А разве это так просто? – Гриша двумя руками осторожно пожал руку Артёма. – Сказать – нет…
— Вообще не просто. Но, учиться этому лучше до того, как придется понимать это с такими вот аргументами. – Артём отставил к стенке трость, чуть покачнулся и подмигнул Грише. – Уже пробую сам ходить. Только маме не говори. Она же начальник паники. Скажет, что рано.
— А это не вредно?
— Нет. Если очень осторожно. Я у врача спрашивал. Но, ты ж понимаешь, женские нервы и все такое.
— Она просто за тебя боится.
— Знаю. Потому, что любит. А я ее подвел. Но, больше не хочу так делать. Поэтому, если еще какие-то «веселые» идеи, то теперь точно без меня. Я, с этого дня, стопроцентный «ботаник» и мне параллельно на всех, кому это не нравится.
— А мне можно тоже?
— В «ботаники»?
— Ага!
— Давай! – Артём проковылял к столу, прошелся пальцами по клавишам, и поманил к себе друга. – Смотри! Через три дня будет самый долгий звездопад за последние сто лет. Хочешь со мной на дачу? Мне Кирин отец новый телескоп купил, пока мы в Москве были. У него линзы такие, что — ого-го!
Они начали было читать то, что было написано на сайте, но Любовь Яковлевна быстро дала им понять, что не зря стояла у плиты все утро. И Артём, оглядев «своих», понял, что больше никогда уже не будет слушать тех, кто скажет, что он «не такой». Потому, что единственные люди, которые могут ему сказать об этом, с любовью и заботой, чтобы уберечь от чего-то страшного, сидят сейчас рядом. И только их и стоит слушать. Потому, что для них его жизнь важнее собственной.
