С Галей мы познакомились в санатории. Она была откуда-то из Сибири. Высокая, статная, недурна лицом, только вот молчаливость, какая-то внутренняя борьба отталкивали от неё людей, и поэтому в таком жутко весёлом человеческом муравейнике она всё время была одна.
Сразу после процедур усаживалась с книжечкой вблизи куста магнолии и отключалась. Впервые мы с ней столкнулись, когда я, только приехав, спросила у неё, где можно купить зубную пасту.
Помню, что она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и махнула рукой в неопределенном направлении.
От мужа сбежала
Это уж потом, когда мы с ней познакомились поближе и почти подружились, она рассказала мне о своём прошлом, о том, как потрепала её жизнь.
— Я по рождению человек городской, — говорила она, — художественное училище окончила, работала в доме культуры художником-оформителем, немножко писала стихи, на гитаре бренчала, пела… А в деревне кем только не работала. Даже трактористкой. Не веришь?
— Почему? Верю… Только зачем? Не понимаю.
— Глупая. Что ты можешь понимать в моей жизни? Я же в деревню от мужа сбежала. В сумку побросала кое-какую одежду, сыночка годовалого подхватила и — на вокзал. Ткнулась наугад в расписание, купила билет и поехала, всё равно куда, меня никто нигде не ждал, главное – подальше от любви, которой я наглоталась до отрыжки.
А с поезда сошла, бабка, с которой в купе вместе ехали, к себе в деревню позвала, обещала временно на квартиру пустить. Она меня и к председателю направила.
Вошла я в кабинет, проблему свою обрисовала, а он сидит, пыхтит, не говорит ни «да», ни «нет». Потом взглянул на меня, усмехнулся и, будто приговор подписал: «Зачем мне художники? Вот была б ты трактористкой, я б тебе сразу квартиру благоустроенную дал… А ты?» — «А что я? – говорю. – Я легко учусь, пошлите меня на курсы…»
Он опять усмехнулся в усы: «А и пошлю! И ребенка в детсад на круглые сутки устрою. Поедешь? У нас тут недалеко…»
Я и поехала, ничего же другого не оставалось. Получила корочки, только поработала немного, жизнь моя новый крутой поворот сделала. Жалко было, конечно, смотреть на председателя, когда я расчет получала…
— В город вернулась? – уточняю я. – Сама решила или муж позвал? Наглоталась деревенской пыли, опять к цивилизации потянуло?
— Не угадала, — горько улыбается Галина. – Позвал меня мужчина, только другой. Там, на курсах я познакомилась, он был из соседнего колхоза, тоже одиночка с мальчонкой на руках, его малец постарше был, чем мой. Я — баба неизбалованная, на мужиков не разменивалась, себя берегла, поэтому, наверное, и приглянулась ему.
Конечно, первое время, как сошлись, любви никакой не было, до неё ещё так далеко было, как до звезд. Но человек он хороший, жить было можно. А потом и чувства появились, не знаю, любовь это была или не любовь, но привязалась я к нему сильно.
«Какая я тебе мама?»
— Одна беда, сын его так и не стал мне родным…, — сказала Галя. — Он уж в школу пошёл, Ванюшка-то, я солому, помню, тащила большую ношу, он догнал меня, за юбку теребит и кричит: «Мама, мама, я пятёрку получил…», — а я остановилась, ношу с плеча скинула и говорю ему: «Какая я тебе мама? Зови меня тётей Галей…»
Никогда не забыть мне эти глаза, которые моментально наполнились слезами. Он сорвался с места и пулей полетел по деревне. Муж не раз меня пытал: «Почему он тебя мамой не хочет звать?» — «А я почём знаю… Упёрся, как бык, весь в мамочку…» — «Зачем ты так, Галя? Будь с ним поласковее…»
Я всё понимала, видела, как муж к моему сыну хорошо относится, тот его папой сразу стал называть. А я не смогла Ванюшку принять в своё сердце, боялась, что моему сыночку тесно там станет.
Меня Бог за всё наказал, ты не думай, теперь-то я это точно знаю.
А тогда… Ванюшка с годами выделался в ладного парня, умница, в армии отслужил, техникум окончил, в колхоз агрономом вернулся.
А мой Степан в отца пошёл, ничего не хотел делать, рано начал к бутылке прикладываться, куролесил пьяный, позорил семью.
А я всё равно его любила, знаю, что любовью своей его только ближе к пропасти подталкивала, а поделать с собой ничего не могла. Бывало, соберутся они с Ванюшкой в клуб, наряжу обоих, мой-то Стёпушка, конечно, против Ванюшки был мелковат, но молодость… Выйдут, бывало, с крыльца, а я по окошкам мечусь, высматриваю, нет, не Ванюшку высматриваю, а Стёпушку моего, Ванюшка для меня так и оставался пустым местом.
Ночью не сплю, жду сына с гулянки. Услышу, как Ванюшка пройдёт, и начинаю сердцем маяться, значит, мой опять придёт пьяным. Не ложусь, пока не дождусь.
А он придёт, еле на ногах держится, куражится, бывало, надо мной, муж выйдет заступаться, а я его прогоню, мол, мой сын, я с ним справлюсь сама. Уложу его, а сама не сплю, слушаю до утра, как он храпит, боюсь, не задохнулся бы. А утром на работу собираю, словом не попрекну, не укорю вчерашним, накормлю, одежду чистую подам, а сама скорее вчерашнюю обихаживать, чтобы вечером он опять нарядный гулять пошёл.
По пути еще и Ванюшку отсобачу, что не уследил за ним, не отвёл его от товарищей непутных. Ванюшка никогда мне не перечил, только, бывало, поглядит на меня полными боли глазами, как тогда, в детстве.
Потом Ванюшка женился. В снах я видела, что и мой Стёпушка судьбу свою встретил, внуками меня одарил.
Но это в снах, а наяву всё становилось день ото дня хуже и хуже. Сначала сняли его с трактора, по пьяни в пруд заехал, мотор запорол, чудом сам жив остался. Года два ещё в мастерскую ходил, председатель его туда определил, меня жалеючи, какая там работа, пьянка одна.
Стал уже не только по вечерам, а и днями приходить домой пьяный, завалится прямо мазутный на кровать и храпит.
Муж у меня к тому времени уже сильно болел, не помощник и не советчик мне был, рядом с сыном была только я. Уговаривала его закодироваться, а он ни в какую. Не могла переломить.
Потом научили меня съездить в соседний район, там жила на даче какая-то учёная женщина из Москвы, говорили, что в этом деле помогает. Она на карточку Стёпушкину посмотрела и сказала: «Не хлопочите, бесполезно всё. Это гены… Лечение очень долгое требуется и дорогостоящее, у вас таких денег нет. Да и не попасть вам в эту клинику. Терпите…»
Дала, правда мне какой-то травы, чтобы я Стёпушке позаваривала, на время, мол, должно отвратить. Я начала заваривать, пою, а его рвёт, все кишки наизнанку выворачивает. После этого дня два-три он ходит трезвый, а потом опять. А трезвый-то что? Как туча тёмная. Злой. Взгляд тяжёлый, рукой, бывало, взмахнет невзначай, а я так и присяду, кажется, что пришибёт на раз. Смотреть на него больно. Больно и страшно.
Время платить по долгам
А тут Ванюшка. Трезвый, ухоженный, подойдёт посочувствовать, а я, бывало, закричу на него: «Что ты мне глаза мозолишь? Что ты совесть мою грызёшь? Я всё понимаю, оставь ты нас в покое…»
Услышала вскоре, что Ванюшка с женой в город жить перебрались, ребёночек у них родился. А мне и не до внучонка было, я чувствовала, что Стёпушка мой совсем пропадает. Так и ушёл. На свадьбе у друга гулял, столы на улице были накрыты, солнышко, музыка, а он плясал, плясал и упал. Всё. До больницы не довезли.
На похоронах Ванюшкина жена хлопотала, мне было всё равно, я никого видеть не хотела, ничего слышать не могла, молчала, будто окаменела. А на кладбище, когда в истерике биться начала, Ванюшка меня обнял, крепко-крепко обнял, прижал к себе и прошептал: «Мама, не плачь, мы вас не оставим…»
И вот в этот миг у меня вся моя жизнь в памяти промелькнула. Поняла я, как Ванюшке материнской ласки не хватало, а он не озлобился, не проклял меня, простил. Вот в санаторий меня отправили. И как мне грех свой отмолить, как прощение у Ванюшки заслужить, не знаю. Может, ты знаешь?
— Знаю, — ответила я. – Знаю. У тебя же внучонок есть, сын Ванюшки. Стань ему хорошей бабушкой…
Мы с Галей расстались через две недели после этой ночи откровений. Больше не виделись, не переписывались, не звонили. Каждая вернулась в свой водоворот. Так прошло десять лет.
А недавно я её отыскала в «Одноклассниках». Рассматривая фотографии, поняла всё и про неё, и про Ванюшку, а особенно порадовалась той фотографии, на которой она в кругу внуков, рядом с ней мальчик лет двенадцати, девочка с букетом цветов, первоклассница, наверное, и малышок, которого бабушка Галя держит на руках.
Пришло время платить по долгам, вот она и платит всей душой. А душа у неё щедрая, я это ещё там, в санатории почувствовала.