Стёпка с детства был избалован матерью. Старшая сестра его уехала рано из дома, едва закончив школу, а Степана мать привязала к себе словно канатами своей любовью. Женщина оправдывалась перед соседками:
— А что? Мужа я давно схоронила, пил как окаянный, света белого я с ним не видала. Стёпушка ещё маленький был, как супруг мой опился и помер. Одна мне радость – сыночек, поскрёбышек. Настя, вон уже выучилась и замуж вышла в городе. Редко приезжает. Как я могу Стёпу от себя отпустить? Одной оставаться страшно.
— Ты хоть не балуй его, — советовали соседки. – А то на всём готовом он у тебя живёт. Ведь мужиком ему когда-то надо становиться…
Но Алевтина Петровна была счастлива, будто предчувствовала, что Стёпа проживёт с ней всю её жизнь. Парень возмужал к двадцати годам, но был ленив, любил выпить в компании сверстников. Мать, чуя эту его пагубную привычку, крестилась и плакала:
— Не приведи Боже участь отца. Видать, гены проклятые. Надо же. Эх, Стёпа, Стёпа. Женить бы тебя поскорее.
Но Стёпа не торопился жениться. Он понимал, что при жене надо постоянно трудиться, чтобы обеспечивать семью. А он кое-как закончил школу, учиться дальше не захотел, работы хорошей не было.
На стройке поработал – тяжело. Уволился. В магазине грузчиком – ещё и надорваться можно. Он всегда находил причины пожаловаться матери на трудную работу и маленькую зарплату. Заработанные деньги матери отдавал с трудом, оставляя себе заначки для выпивки.
Наконец, он устроился в лесхоз ночным сторожем, словно старик. Там по ночам втихую выпивал, а днём отсыпался дома, ничего не делая по хозяйству, ссылаясь на то, что устал.
Но мать старела, ей всё тяжелее давалось вести хозяйство в частном доме одной. Она уже давно не просила Стёпку помочь в огороде или в саду. Знала, что всегда придумает сын причину отказаться.
Но она его любила и жалела. Ведь молодость его проходила в одиночестве, девушки обходили Стёпу стороной, так как за ним закрепилась дурная репутация выпивохи.
— В отца пошёл, в отца… — сокрушалась Алевтина Петровна, жалуясь соседкам, но те безразлично кивали и отворачивались. Ведь предупреждали они её раньше, да только материнское сердце кривое…
Стёпка перебивался случайными шабашками, а когда мать вышла на пенсию и вовсе перестал работать. Он начал немного помогать в огороде, носил на базар яблоки и картошку, и уже под хмельком возвращался домой, не замечая грустных глаз матери.
Сестра навещала родной дом редко. В один из приездов она устроила Стёпке скандал и уговорила его закодироваться. Степан нехотя согласился – сестра отдала за него долги соседям по улице.
Кодирование возымело действие, и Стёпка снова устроился на работу в тот же лесхоз. Теперь он старался и матери помогать, а старушка радовалась и ставила в церкви свечи за сына.
Но Алевтина Петровна всё чаще стала болеть: переживания за сына, труды в огороде сделали её слабой. До последних своих дней она, больная, всё обихаживала своего Стёпку, приговаривая:
— Вот помру, кто ж за тобой ухаживать будет? Кому же ты нужен останешься? Ох, горе, горе…
— А ты не помирай, — пытался шутить Стёпка, — не оставляй меня тут. Мне одному без тебя не выжить, знаешь ведь…
Но Алевтина Петровна ушла в мир иной, когда наступила поздняя осень. Стёпка остро переживал потерю матери. Когда он остался один, вот только тогда и понял, какой опорой была ему мать: в доме сразу стало холодно, неуютно, тоскливо и пусто. Ничего не хотелось делать. Некому было сварить из ничего приличный обед, некому прибраться, и не с кем слова сказать.
— А ты работай, до пенсии обязательно надо тебе дотянуть, а там – огородом сыт будешь. Одному много не надо, — советовала сестра.
Стёпка на могиле матери дал слово не пить, доработать до пенсии, чтобы обеспечить себе старость. Он держался как мог, но от тоски и одиночества снова стал выпивать, как и прежде. Редко соседи видели его трезвым. С работы снова выгнали, а жил теперь он шабашками на огородах у тех же соседей.
За несколько лет такой жизни Стёпка совсем запустил дом. Жилище его стало похоже на пещеру. Дом не отапливался зимой, обои отсырели и отпали, пол давно не помнил краски, водопровод вышел из строя, крыша текла.
Стёпка зимовал на маленькой кухне, закрыв в комнаты двери. Но печь тоже развалилась и одним зимним днём дом сгорел дотла, а Стёпка едва успел выскочить в чём был во двор.
С тех пор он жил в тесной баньке. Без электричества, без всяких удобств. Так прошли годы. Люди поражались Стёпкиной жизни, но он частенько ходил по улице весёлый, потому что хмельной…
Наконец, дали ему по возрасту маленькую пенсию. Это стало событием для Стёпки. Он казался себе теперь богачом. Давно не имея на руках столь большую по его соображениям сумму, он спускал все деньги за несколько дней. Пил, отъедался. А потом голодал, занимал гроши у соседей и шёл на заработки: то снег разгребать, то дрова носить, то скотные дворы чистить.
Став пенсионером, Стёпка прожил недолго. Как-то с получением очередной пенсии, он опился, не рассчитав свои силы. А их почти и не было. Он последние годы был исхудавшим от недоедания и пития…
— Вот и проскочила Стёпкина жизнь мимо, — говорили соседи на его похоронах.
— Пожалуй, его отец-то был даже поскладнее. Тот хоть семью имел, детей… А Стёпа… — люди замолкали, глядя на сестру, почти равнодушно принявшую его уход.
Сестра после похорон быстро продала участок. Ведь дом и земля давно были записаны на неё. Мать при жизни ещё всё переписала на дочь, боясь, что дружки-алкоголики отнимут всё у Стёпы или заставят продать.
— Эх, мама, мама… — с горечью шептала дочь на кладбище. – Вот и Стёпа лёг рядом. Не стал человеком. Как ты его не берегла, не любила, не холила…
Через год на месте пожарища новые владельцы поставили новый дом и забор, выстроили гараж.
— Не узнать Алевтининого места, — говорили соседи, — Будто тут и не было никогда её и Стёпки, ни следа не осталось от их прежней жизни. Как ветром смело…
И верно: само место изменилось, даже рельеф, потому что новые жильцы новую землю в огород завезли и распланировали его по- другому. Осталась только старой меткой – большая яблоня на углу сада. Крупные и сладкие яблоки по осени на ней вызревали. Горели они яркими фонарями на закате, напоминая людям о прежних владельцах…
— Вон, Стёпкина любимая яблоня. Сколько он ведер яблок носил на базар продавать. Его уже нет, а яблоня жива…