Случилось это в июне. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за горизонта. У нас был выпускной вечер, после которого мы всей гурьбой отправились гулять по городу. Новые туфли, понятное дело, натерли чуть ли ни сразу после вручения аттестатов, где-то между песнями Алсу «Иногда» и Иванушек «Тополиный пух». Мы с девчонками сняли каблуки и всю оставшуюся ночь отплясывали босиком. Но идти по гравийной дороге без обуви было не очень-то приятно, и пришлось нам с горем пополам нацепить свои копытца. А без этого не было бы никакой истории.
Покупая мне платье и белые босоножки к празднику, мама предупредила:
— Смотри, не испачкай их и не порви — в августе свадьба у тети Люси, я тебе другой наряд не куплю. Испортишь — останешься дома.
Я никогда не была на свадьбе и очень мечтала туда попасть, поэтому весь праздник ревностно охраняла свое платье от грозящих на него свалиться кусков арбуза, маслянистых розочек с торта и ярко-оранжевых соков. Но к утру я немного потеряла свою бдительность — мы были счастливые и уставшие, разбредаясь потихоньку по домам. Я еле ковыляла на своих каблуках и, не заметив выбоины в дороге, запнулась и полетела в кювет. Рядом с дорогой шла какая-то стройка — старый сгоревший дом сносили, видимо, на его месте собирались возводить что-то новое. Из-за этого кругом было все перекопано, вот я и упала, не только как следует приложившись головой к чему-то твердому, но и испачкав платье травой и глиной. Я в ужасе оглядела платье — главное, что не порвано, но сможет ли мама отстирать эти пятна? От расстройства я чуть не разревелась. На помощь мне уже спешили Рита и Света, благоразумной проверяя дорогу перед каждым шагом. Пока они добирались до меня, я вдруг услышала какой-то то ли плач, то ли писк. Огляделась — вроде ничего. Девчонки начали галдеть и причитать, а я прервала их, прижав палец к губам:
— Тише вы!
Звук раздался снова, вроде как слева.
— Слышали? — поинтересовалась я.
Рита и Света кивнули.
Я скинула босоножки, чтобы опять с них не навернуться, и осторожно двинулась на звук. В паре метров оказалась достаточно глубокая ямы, на дне которой явно кто-то был. В рассветном сумраке не было видно, но мне показалось, что это котенок.
— Что там? — опасливо поинтересовалась Света.
— Похоже котенок, — с сомнением проговорила я. — Плохо видно.
— Ой, бедненький, — протянула Рита. — Ты сможешь его достать?
Я с сомнением оглядела землю — я, конечно, могла лечь, наклониться и, протянув руку в яму, попытаться выудить из нее узника. Но платью тогда точно конец.
— Может ты попробуешь? — с надеждой спросила я у Риты.
— Не, я боюсь. А вдруг там крыса?
Я перевела взгляд на Свету, но та отрицательно помотала головой. Я вздохнула и опустилась на землю.
Это и правда был котенок. Крошечный, черный, весь облезлый и в каких-то наростах, да еще и такой худой, что как в нем жизнь держалась непонятно. Я достала его со второй попытки. Платье было все в грязи.
Не успела я подняться, он вцепился в меня своими крошечными коготками мертвой хваткой — видимо, боялся, что я отправлю его обратно в яму. Глядя на него издалека, Рита начала было:
— Ой какой миленький…
Но приблизившись, сразу отдернула руку — котенок вызывал к себе какие угодно чувства, кроме умиления.
— И куда мы его денем? — спросила Света.
Я пожала плечами. Куда я могу еще его деть? Отнесу домой, не бросать же его здесь. Девчонки хором заявили, что мама меня из дома выгонит.
Они были не далеки от истины. Мама, завидев мое платье, схватилась за папин ремень и принялась гоняться за мной по всей кухне. Я в свою защиту кричала, что спасала котенка, поэтому моей вины здесь нет. Увидев это жалкое животное, мама вынесла свой жесткий вердикт:
— На помойку!
Я разревелась и принялась уговаривать маму, обещая ей идеальное поведение до конца моих дней, мыть каждый день посуду за всех, сидеть с сестрой сколько она скажет и вообще все сокровища мира. Под конец я заявила, что если я выгоню кота, то и сама уйду вместе с ним. Не знаю, что на нее в итоге повлияло, но она сжалилась и даже сама сходила в аптеку за глистогонным и нарвала полыни, чтобы избавиться от блох. Котенка я искупала, высушила, обернув в старое полотенце и накормила молоком. Я назвала его Мейсон, но папа, который вечером взял котенка за шкирку, внимательно осмотрев, сказал, что это девочка. Тогда она стала Иден.
Несмотря на свое разрешение, мама так и не приняла кошку — вечно шугала ее, называла дармоедкой и беспризорницей. Я всегда вступала на защиту своей любимицы, но так и не смогла изменить к ней маминого отношения. Это сделала за меня сама кошка.
Дело было года через два, зимой. Стояли суровые морозы, так что печь топили чуть ли ни до самой ночи, иначе к утру дома разве что вода льдом не покрывалась. Той ночью, видимо, папа слишком рано закрыл заслонку, а Маринка, младшая сестра, когда выбрасывала фантики, оставила дверцу приоткрытой…
Проснулась я от того, что кошка уселась мне на лицо и принялась меня лизать и покусывать. Я попыталась сбросить ее на пол, но на запрыгнула вновь и достаточно болезненно укусила меня. От боли я аж вскрикнула и окончательно проснулась, подняла голову от подушки и поняла, что меня как-то шатает и сильно тошнит. Я испугалась — подумала, что заболела и, держась за стенку, пошла в комнату к родителям. Кошка шла за мной и пронзительно мяукала.
Первым все понял папа. Он бросился в комнату и вытащил Маринку, которая была уже без сознания, на улицу, прям в одеяле. Следом выскочили мы с мамой. Я кое-как натянула сапоги и накинула шубу, но холода совсем не чувствовала, только нос щипало. Меня вырвало, маму тоже. Папа побежал к соседям — вызвали скорую, но когда она приехала, нам с мамой уже полегчало, а Маринку увезли в больницу и продержали там несколько дней. Так я узнала про невидимого убийцу — угарный газ, который никак не пахнет и незаметно душит, наполняя гемоглобин вместо кислорода.
Мама после этого всю жизнь была благодарна кошке и называла ее не иначе, как «наша спасительница». Покупала ей самую свежую рыбу свежее молоко. А я думала, как бы все сложилось, не упади я тогда на своих новеньких босоножках после выпускного вечера…
