Софья Андреевна, зябко поводя плечами, накинула теплую, старенькую шаль. По вечерам ей было всегда холодно. Даже в жаркие летние дни женщине казалось, что с уходом света тепло прячется куда-то далеко, расползается по углам, протестует, шипя и выгибая спину, но оно не в силах победить ночной холод, что сидит в душе.
Перебирая худыми, узловатыми пальцами бахрому на накидке, женщина откинула голову и задремала.
Но тут хлопнула входная дверь, в прихожей послышался звон детских голосов.
-Пришли… — Софья Андреевна встрепенулась, скидывая шаль, поправила пучок, который был неизменным спутником ее жизни вот уже лет десять, встала и вышла встречать домочадцев.
-Лиза! — обратилась она к невестке. — Вы творог купили? На ужин сырники, а творога нет!
Лиза, высокая, широкоплечая, вся как будто сжалась, втянула голову в плечи.
-Ой! забыли! Мы на площадку ходили…
-Все бы тебе площадки! А о нужных вещах не думаешь! — голос свекрови стал твердым, резким. Она с легкостью перекрикивала верещание двух внуков, толкающихся в коридоре.
-А ну марш руки мыть! — скомандовала она им.
Дети послушно потянулись в ванную, а Лиза, вздохнув и украдкой посмотрев на часы, пошла переодеваться.
-Ладно, скоро вернется Леня, старушка переключится на него! — с надеждой подумала невестка.
Леонид и Елизавета были женаты уже десять лет и все это время жили с Софьей Андреевной в одной квартире. Снимать или купить квартиру они пока не могли себе позволить. У свекрови была трешка с большой кухней, все как-то размещались.
Мама Леонида была образованной, интересной женщиной. Жить с ней было не трудно до тех пор, пока она не вышла на пенсию. Все изменилось прошлым летом, когда Софья Андреевна после долгих препирательств уступила место заведующей родильным отделением в местной больнице более молодой кандидатуре и ушла на заслуженный отдых.
Теперь женщина, которая помогла появиться на свет тысячам детей, осталась без дела. Пустота и мрачная тоска навалилась на нее, заставляя срываться на близких. Она руководила так долго, что уже не могла вести себя по-другому. Женственность, нежная ранимость и беспечность остались где-то далеко в прошлом. Их она оставили на перроне станции этого маленького городка, где жила и по сей день.
Лиза чувствовала неусыпный контроль, слышала ценные советы дни напролет. Иногда терпение ее заканчивалось, вспыхивали скандалы. Невестка плакала, свекровь, чувствуя, что все в их отношениях рушится, была, тем не менее, уже не в силах остановить себя. Потом приходил Леонид и утешал своих женщин. Он любил обоих.
-Мама! Ну, оставь ты ее в покое! Книжки читай, телевизор смотри, ходи гулять. Лизка переживает, ты нервничаешь. Зачем все это? У тебя же сердце!
Софья Андреевна поджимала губы и уходила к себе в комнату…
Выйдя тогда, много лет назад, из поезда, она зачеркнула всю себя, простилась с детской мягкостью, одевшись в броню, став воинствующей и неуязвимой для душевных слабостей. В чемодане лежало назначение на должность заведующей родильным отделением. В больнице ее уже заочно ненавидели, считая, что она, молодая девчонка, чья-то протеже, заняла это место незаслуженно. Постарался ее бывший учитель, профессор, который искренне считал, что дает ученице путевку в жизнь. Она уже несколько лет работала по специальности и показала себя отличным специалистом. Он был не прав только в одном — Софа, ранимая и податливая, не была создана для управления целым отделением. Да и вообще не создана для управления. Но на руках у нее был маленький Ленька, а новая должность обещала хорошую зарплату…
…Софья Андреевна прошла на кухню, поставила вариться гречку и смотрела, как Лиза вынимает из холодильника покупные котлеты.
-Опять ты это детям даешь! У Коленьки же гастрит! Неужели трудно самой все сделать!
Лиза молчала. Нужно было сдерживаться, не обращать внимания, прощать.
Она старалась, очень. Потому что об этом просил муж.
-Лизок, ты пойми, она как будто потеряла ориентиры, дай ей время! Она всю жизнь руководила. И делала это хорошо, а сейчас сидит дома. Я понимаю, что тебе тяжело, родная, но давай до лета дотянем, а там я дачу сниму, отдохнешь! — уговаривал Леня жену…
Поужинали молча. Дети, чувствуя напряжение взрослых, перестали баловаться, погрустнели и ушли к себе в комнату.
Лиза осталась на кухне мыть посуду, Софья Андреевна удалилась к себе. Она опять будет сидеть в кресле, перебирать бахрому кромки шали и зябко передергивать плечами.
Это чувство холода, бессилия и опустошенности по вечерам поселилось в ней уже месяца через два после того, как она заняла новую должность. Только Ленька, маленький, теплый комочек, обнимал тогда ее за шею, шептал что-то на ухо, рассказывал о своих важных, детских чаяниях, и женщина вновь начинала верить в себя, в свою правоту и нужность того, что делает.
Холод на улице, холод в плохо отапливаемом родильном отделении, холод во взглядах сотрудников и подчиненных — все это выстудило в молодой женщине доверие и наивную веру в доброту. Только строго, непрогибаемо, только сцепив зубы, с прямой спиной и расправленными плечами… Страшная, кардинальная метаморфоза жгла изнутри, рассыпая угли по всему, что взращивалось с самого детства. Все дотла, все по-новому. Так надо!
Отпускало только дома, ненадолго, после горячего душа и ужина с сыном.
Но Софья старалась, потихоньку наводя порядок во вверенном ей отделении. Добилась замены батарей, лично обходила каждый день палаты, интересовалась вновь поступившими пациентами, разговаривала с роженицами. А за спиной слышались обидные слова: «выскочка», «подсидела», «от кого у нее сын-то?»…
Сначала молчала, потом научилась ставить обидчиков на место. Помогла ставшая вдруг близкой подругой врач Вера Петровна.
Вера была на десять лет старше, мудрее и спокойнее молодой заведующей. Однажды они вместе принимали очень сложные роды. Это был первый младенец, которого Соня так и не спасла… Тогда Вера Петровна встала на защиту Софьи, нашла нужные слова. Соня прислушалась, впервые доверившись кому-то из сотрудников. Теперь она была не одна, рядом был друг.
Сколько лет прошло с тех пор, а их дружба не ослабла…
…Лиза укуталась в мягкое одеяло и, глотая подступившие слезы, зашептала мужу на ухо:
-Лень, я больше не могу! Все не так, мама твоя опять на меня весь вечер ругалась. Поскорее бы лето. Уедем, чтоб два месяца без нее, ты, дети и я…
-Ладно, завтра начну искать дачу. Спи, утро вечера мудренее!
А сам еще долго невидящим взглядом смотрел в стену, по которой пробегали отсветы фар.
-Мама, мама! Как же тебе помочь? Что ж ты делаешь!? — Мысли путались, цеплялись одна за другую. Жалость к старенькой матери и любовь к жене, мамины руки, чьи запястья можно было целиком обхватить двумя пальцами, ее глаза, такие родные и грустные и Лизины обиженно поджатые губы. Две женщины рвали его сердце на части, не давая покоя.
Леонид не был маменькиным сынком. Мама постоянно была на работе, он делал все сам. Готовка, покупки продуктов, мелкий ремонт. Как умел, с каждым разом все лучше. Вечером, уставшая и грустная, Соня садилась в кресло и закрывала глаза. Тогда Леня просто садился рядом и читал ей что-нибудь. Она кивала, улыбалась, и Леня видел, как тоска уходит из ее глаз, морщинки на лбу разглаживаются, руки покойно ложатся на колени. Мама становилась такой, какой он ее знал раньше, до приезда в этот так и не ставший родным город.
-Мама! Давай уедем! Вернемся к бабушке, там было хорошо, и ты там была совсем другая! — изредка уговаривал он ее.
Софья Андреевна долго молчала, потом, взъерошив его давно не стриженный чуб, тихо отвечала: «Давай, я все дела доделаю и поедем!»
А дела все не заканчивались. Сложные роды, требующие догляда, снабжение лекарствами, постройка дополнительного здания. Снежный ком забот рос с каждым годом, и скоро Леня понял, что мама уже не вырвется из этого круга. Она наконец стала «своей» и не готова оставить это поприще ради тихой, безмятежной жизни. Мама изменилась, душа ее огрубела, закрыв скорлупой нежность и сентиментальность оставшейся где-то на перроне девчонки с меленьким мальчиком на руках…
Леонид уже неделю обзванивал владельцев дач, но ничего доступного не подворачивалось. Неожиданно друзья предложили ему пожить на их даче.
-У нас, правда, без удобств, но зато бесплатно. Приглядите только за грядками! Мы месяца на два уедем.
-Ребята! Вы даже себе не представляете, как вы меня выручили! — радостный Леонид уже представлял, как Лиза запрыгает от радости.
Вечером он пришел поздно. Мама уже спала, Лиза сидела на кухне и что-то шила.
-Лиз! Лиза! — позвал ее шепотом муж. — У меня отличная новость!
Елизавета подняла заплаканные глаза и посмотрела на него. Очередная мелочь вывела двух женщин из себя, украв еще один вечер спокойной жизни.
-Я дачу нашел. Поедем в субботу смотреть? Если нам понравится, то можем уже заезжать.
Он рассказал Лизе о предложении друзей. Та оживилась.
-Давай сразу поедем. Я вещи соберу, и поедем. Мне лишь бы куда, только не быть здесь! — она шептала горячо, губы дрожали. — Я на грани, пойми!
Уехали через три дня. Дети долго махали руками, прощаясь с бабушкой. Та молча стояла на тротуаре и смотрела вслед уезжающей машине.
-Наверное, так лучше, Леня прав. Мне нужно успокоиться…
А на душе опять был холод, прогнать который было некому. Одна, в большой, вдруг затихшей квартире. Софья Андреевна опустилась в кресло и закрыла глаза.
Плакать она разучилась еще давно. Последний раз эта женщина давала волю чувствам в пустом рабочем кабинете на третьем этаже. Пневмокок, проникнувший в родильное отделение, косил малышей. Тогда перепробовали все, что могли, но справиться с инфекцией не удавалось. Во всем обвиняли заведующую. На нее уже было написано несколько жалоб. Если ее осудят, что будет с Ленькой??
Бессилие перед невидимым глазу врагом, нежелание начальства полностью закрыть отделение на дезинфекцию, ярость родителей, обращенная на врачей — все, соединившись вместе, навалилось мощным, сбивающим с ног смерчем.
Софья Андреевна до сих пор помнила тот вечер. Темнота за окном, тревожная тишина в коридорах, а сердце бешено стучит, заставляя делать судорожные вздохи, чтобы не потерять сознание. И вдруг хлынули слезы. Рыдания, сначала приглушенные, а потом громкие и звонкие, отражались от стен, вылетали в форточку и растекались по шелестящему осенней листвой саду. Зав. отделением сидела за столом и расписывалась в собственном бессилии, растирая тушь по щекам. Напряжение последних лет, трудно доставшиеся успехи, порванная душа — все билось, разлеталось в осколки, исчезало в черной дыре.
-Соф? Ты? — голос профессора прорывался сквозь помехи междугородней связи. — Ты что? Ревешь?
Соня застыла с трубкой в руках.
-Нет! Что вы! — она пыталась успокоить дыхание, глотая всхлипы.
-Не реви. С завтрашнего дня вы закрываетесь. Подробную инструкцию я тебе пришлю. Все будет хорошо…
С тех пор она больше не плакала. Никогда. Разучилась делать и это.
А теперь так хотелось порыдать. От души, во весь голос, чтобы выплакать всю душу, очистить ее от накопившегося за десятилетия ила «проглоченных» обид, борьбы с собой, загнанных куда-то внутрь слабостей. Хотелось открыть дверцу и выпустить птиц своей души на свободу. Но не получалось.
Вечером позвонил Леня. Сказал, что доехали хорошо, обустраиваются. О Лизе не слова.
-Хорошо, я поняла. Не пропадайте, отличного отдыха! — бодро, как могла, ответила она сыну.
В распахнутые окна лился шум летнего города, на лавочке смеялись подростки, где-то пели под гитару, соседка снизу пекла пирог.
-Все правильно, сама виновата! — тоскливо прошептала Соня и вернулась в свое кресло.
Потом позвонили в дверь. Софья Андреевна вздрогнула. Она никого не ждала. Женщина быстро направилась в прихожую. Замок почему-то долго не хотел поддаваться.
-Сейчас, подождите! — громко сказала она.
-Жду, не спеши! — голос Веры Петровны, заглушенный стальной дверью, как-то вдруг показался таким родным и нужным именно сейчас.
Уже через несколько минут две пожилые женщины, с общими воспоминаниями и понимающие друг друга без слов, сидели на кухне, пили крепкий чай.
Соня все говорила и говорила. Как будто кто-то снял повязку с ее рта, давая возможность излить все самое сокровенное, разбив ледяную корку, схватившую сердце.
Всегда, в самую трудную минуту, кто-то приходил к ней на помощь. Неожиданно, возможно, не совсем с тем, чего бы хотелось, но обязательно приходил.
-В-общем, разогнала всех, да? — подвела Вера итог.
-Получается, что так. Но я не хотела! Мне самой противно, но, как будто, изнутри что-то подзуживает, заставляет. Да и Лиза, ну, прям, как дите малое, иногда такое выдаст…
-Да, тяжело снять корону с головы! — вдруг, глядя Соне в глаза, сказала подруга, барабаня пальцами по столу.
-Что? Какая корона? Ты все не так поняла! Я хотела, как лучше! — Софья Андреевна опять заводилась, чувствуя прилив сил.
-Это на работе, там, в стенах родилки, ты могла хотеть, как лучше, и требовать этого от других. А здесь уже нет, дорогая, — тихо ответила Вера Петровна. — Ты просто уже не можешь без своих «офицерских» замашек! А вспомни, сколько ты к ним привыкала, как тяжело было первый раз отчитать работника, не выполнявшего поручение! Кошки скребли на душе, сомневалась, права ли. Ты вспомни! И не повышай на меня голоса, слышишь! Ты много сделала в больнице, благодаря тебе мы стали работать по-другому. Но это не дает тебе права чувствовать себя звездой дома!
Софья Андреевна обиженно отвернулась к окну. Это было совсем не то, что она ожидала услышать. Вместо слов поддержки, добрая Вера рубила наотмашь, на давая шансов оправдаться.
-Нет, не перебивай! — Вера стала говорить еще громче. — Ты сама, вот этими, своими руками, принимала внуков. Их мать доверила тебе самое дорогое! Да, как бы это пафосно не звучало! Лиза выбрала тебя в помощники, жизнь свою и детей своих тебе доверила, а ты с ней так! Она тоже взрослая женщина, а ты ее как девчонку отчитываешь. Одумайся! Так и одной остаться недолго. Хотя… Ты уже и осталась!
Софья Андреевна «глотала» все, что говорит гостья, поперхиваясь и вздыхая. Гнев зарождался где-то глубоко, поднимался наружу, но выхода ему женщина не давала. Вера была надежным, верным другом, она не заслужила ни одного грубого слова в свой адрес.
А потом вдруг все ушло. Противоречивые чувства, переполнявшие душу, просто исчезли, выйдя за пределы своего возможного натяжения. Их существование оборвалось, уступив место загнанным когда-то далеко внутрь простым житейским переживаниям и радостям.
Прежняя Соня, трогательно-нежная и сентиментальная, смотрела в кухню из отражения в окне. Ее облик, давно забытый, но хранимый в душе Ленькой, теперь воскрес и вторгся беспокойным ветерком в тело пожилой женщины.
Софья Андреевна, принявшая когда-то на себя непосильную должность, изменившая себя и себе ради того, чтобы остаться заведующей долгие годы, теперь, наконец, смогла снять с себя все полномочия. Стало легко, как никогда.
Еще несколько дней она будет бояться позвонить невестке. Но потом, собравшись с духом, все же наберет ее номер. Лиза поймет все не сразу, долго будет сомневаться, не веря в искренность свекрови.
Но Софья Андреевна подождет. Младенец их дружбы только-только родился на свет. Надо дать ему время окрепнуть…
