Пес переминался с лапы на лапу и тихо поскуливал. Скулить громко нельзя — это может стоить жизни.
Его нос вдыхал запах свободы, который выражался разнотравьем поля. Щелкнул карабин на поводке, и он огромным прыжком прыгнул в траву, словно гигантский кузнечик. Он загребал воздух носом и пастью, носился по траве скачками, ощущая приятное щекотание травы всем телом.
В нем проснулся щенок, который визжал и тявкал внутри. Просто распирало от восторга! Со стороны же было видно огромную овчарку с искрящимися глазами и галстуком розового языка почти до пола, улыбкой от уха до уха. Пес носился молча…
У нас у людей ведь тоже так бывает. Все нутро визжит от восторга, распирает, но нельзя. Что подумают люди? или дисциплина одевают на нас намордник, точнее маску без эмоций.
… Седой человек стоял у кромки поля, щурился и улыбался этой картине. Поводок висел безжизненно в его руке. Глаза слезились. Он вспоминал детство. Как они с подружкой бегали по свежескошенному полю и валялись в стогах сена. Смеялись во весь голос и говорили обо всем на свете, что взбредет в голову.
-Вы точно будете его забирать? — раздался голос со спины пожилого мужчины.
-Да, однозначно.
-Не боитесь? Пес в возрасте, служебный. Настоящее оружие во плоти- с тревогой в голосе спросил кинолог.
-И не такое видали. В деревне ему нормально будет.
-Было много ранений за его век, немного ему осталось — констатировал факт кинолог, которого пес знал, как своего единственного хозяина и партнера по службе. У мужчины, которому нельзя плакать комок слез встал в горле. Но нельзя плакать. Слезы для слабаков. Что я баба?! — строго сказал себе мужчина и сдержался, не пролив слезинки.
Что лучше или хуже — размышлял кинолог- усыпить или отдать в хорошие руки? Пес списан. Уже не может служить. И государственной холодной машине все равно, какие у него заслуги и что он живое существо. Очень скоро в его вольере появится новый щенок. Он будет неистово радоваться и вилять задом при виде людей, грызть кость, бегать за своим хвостом, с аппетитом лопать пайку и ходить учиться. Учиться искать вещи и людей по команде: «Ищи!» и рвать других людей по команде: «Фас!» И так каждые 10 лет…
-Ко мне! — гаркнул инструктор. Пес оказался у ног, будто телепортировался. Он шумно и часто дышал, когда-то простреленное легкое свистело.
Какое-то время они тряслись по ухабистой и пыльной дороге в фургоне. Щелчок карабина и пес теперь на цепи. Добротная большая будка. Две искрящиеся на солнце большие, новые миски, полные воды и еды. Пес жадно попил и с аппетитом поел.
-Прощай, дружище. Спасибо тебе за все, родной — он спешно потормошил голову и холку, прижал голову к груди, резко встал и ушел, не оглядываясь.
«Наверное пошел в свою конуру» — подумал пес. Он привык после службы оставаться в вольере один.
Ночь была тревожной. Много новых звуков и запахов. Среди которых не было запаха хозяина. Пах только его свитер, который почему-то лежал в будке. Пес выволок его на улицу и уткнулся носом, вдыхая родной запах.
-Ну что дружище, скучаешь? Понимаю — со вздохом и сочувствием проговорил его новый хозяин на остаток жизни и поставил миски с едой в подставку. Пес тяжело встал и не хотя поел и попил. Старик теплой, уверенной рукой потрепал пса за загривок. «Ничего брат, меня вот тоже списали. Был человек, нет человека. Для системы мы отработанный материал, дружок». Он держась за спину, разогнулся и побрел хромая в дом. К телевизору.
… Псу хотелось выть. Болела и тосковала душа. Но нельзя выть и скулить. Дисциплина. Всю жизнь его учили сдерживать свои инстинкты и эмоции. Выплеснуть все можно только тогда, когда сказали: «Фас!». Ему было всегда не понятно зачем одни люди бегали за другими, заставляя его вонзать в них клыки. За это его неистово хвалили, и со временем суровая и безжалостная служба стала его частью. От тех, кого надо было кусать по команде всегда пахло страхом. Страх значит враг.
Дни то шли, то тянулись, превращаясь в месяцы. Свитер уже почти не пах. Тоска на душе поселилась на пмж. Только изредка, когда подходил дедушка, покормить и потрепать за ухом, появлялась радость. Чувствовалась с ним какая-то родственность душ, да и человек он хороший, толковый. Тело предательски дряхлело. Лапы не слушались, дышать тяжело.
Однажды утром, щурясь на солнце, он лежал на прелом, грязном свитере. Это часть шкуры ЕГО человека, с кем прошел столько лет службы. Он помнил его руки, голос и запах и для него появление любимого хозяина и напарника по службе всегда было невероятной радостью. Даже когда ушел и пришел через час. Даже то самое поле не сравнится с тем, какой восторг он испытывал, когда гордо вышагивал с ним на поводке у левой ноги. Они шли на службу.
Он тяжело и сипло вздохнул и закрыл глаза. Перед глазами проносились картинки из жизни. Фрагменты в хаотичном порядке: Вот они сопровождают автозэк, вот бегут ловить преступника, вот он вонзает клыки во врага и держит его. Вот ищут пропавшего ребенка в лесу, вот он с разбегу бомбочкой бултыхнулся за палочкой, вот им дают медаль -все хлопают и радуются, кормят собачьими галетами. Вот выстрел обжег грудину, наркоз и снова жизнь продолжается, сняли бинты и вернулся на службу. Вот руки такие родные и лицо, как здорово их было лизнуть. Вот поле полное запахов, дурманящих голову. Откуда-то появились силы скакать по нему, как щенок, словно к лапам привязали пружины. Вот он голос хозяина, который говорит: «Прощай, дружище. Спасибо тебе за все, родной»…
… Солнце озарило двор, наполнив воздух теплом. Роса драгоценностями засеяла на сочной траве. Птицы разноголосо пели гимн жизни. На свитере лежал пес и уже не открыл глаза. Его бок замер, а сердце замерзло в тоске по хозяину, службе и своей неидеальной, полной опасности жизни.
Возможно где-то там, на радуге, его душа резвилась и прыгала, как щенок в поле разнотравья и цветов. Визжа от распирающего восторга он неистово облизывал своего любимого хозяина, с кем был рядом всю свою жизнь…
