Лида включила телевизор, взяла в руки пульт и бездумно стала переключить каналы, пытаясь найти фильм или интересную программу. Поиски прервал телефонный звонок.
Домашний телефон старый, без определителя номера. Ей очень редко по нему звонили. Мобильник удобнее. Она смотрела и слушала всё продолжающиеся тревожные сигналы. Наконец, взяла трубку, а про себя подумала, что напрасно это делает.
— Алло, Это Лидия Петровна Антонова? – спросил чужой, пронзительно высокий женский голос.
«Ох, как я не люблю таких звонков и голосов. От них одни неприятности. Но если не отвечу, потом буду мучиться от любопытства и угрызений совести», —, — подумала Лида, вздохнула и взяла трубку.
— Да, это я, — ответила она ледяным тоном, в котором сквозило откровенное нежелание разговаривать.
— Ох, – сказали в трубку с явным облегчением. – Вас беспокоят из больницы, где лежит ваша мама. Она сама попросила позвонить, хотя сомневалась, что вы там живёте. Не могли бы вы приехать? Дело в том, что она в очень тяжелом состоянии. Счёт идет не на дни, а на часы. Вы понимаете?
Ладонь, державшая трубку, стала влажной, а саму Лиду окатило душной волной неприятных воспоминаний, поднимающихся на поверхность сознания из тёмных глубин забытья. «Так я и знала. Теперь уже не сделаешь вид, что звонка не было, с этим придётся что-то делать…»
— Хорошо, — ответила она, поставила трубку на базу, и отдёрнула руку, словно та была поражена проказой.
— Мам?! Что-то случилось? – раздался голос дочери рядом. – У тебя такое лицо…
— Из больницы звонили. Твоя бабушка… — Лида с большим трудом произнесла последнее слово.
— Умерла? – подсказала Ира.
— Пока нет. Просили приехать. Поедешь со мной?
— А уроки? Не хочу видеть её, она отказалась от меня ещё до моего рождения. – Ира фыркнула и ушла в свою комнату.
Лида посмотрела ей вслед, пошла в кухню и села за стол. «Зачем только подняла трубку». Ей не хотелось отпирать дверь в комнату, где хранились тщательно спрятанные воспоминания. Но они уже рвались наружу, возвращая её на шестнадцать лет назад…
***
Её трясло и подташнивало от страха, когда она вошла в кухню, где мама готовила ужин и сказала, что беременная. Но она сказала. Потому что не знала что делать.
В новогоднюю ночь родители Насти ушли в гости, и подружки вдвоём сидели у телевизора. Позвонил одноклассник и набился в гости. Пришёл с другом и с шампанским. Выпили по бокалу, голова сразу закружилась, а ноги стали ватными. Они танцевали, а потом Лида оказалась с незнакомым парнем в спальне родителей Насти. Было любопытно, приятно и страшно. Одурманенная вином, она слабо сопротивлялась. Но всё произошло так быстро, что на следующий день ей казалось, что ничего и не было. А через два месяца она сказала маме…
Лучше бы мама кричала, ругала, обзывала её. Но она сжала губы в тонкую ломаную линию на пунцовом от гнева лице, ударила Лиду по щеке и выгнала вон. Так и сказала: «Убирайся!» Лида сунула ноги в сапоги, схватила с вешалки куртку и выскочила из квартиры.
Она ехала в холодном дребезжащем трамвае на другой конец города к бабушке. След ладони на щеке горел, а в голове набатом звучали слова «Убирайся!» Бабушка отговорила делать аборт. Через три месяца Лида окончит школу, никто ничего не узнает, проживут как-нибудь. Бабушка съездила к матери, забрала кое-какие вещи Лиды, пыталась поговорить, но мать не хотела ничего слышать о неблагодарной, распутной дочери.
На выпускной бал Лида не пошла. Бабушка упросила директора соседнего магазина взять её на работу. Она фасовала продукты, вывозила их в тележке в зал, раскладывала по полкам. Мыла полы, когда уборщица уходила на больничный.
Вначале октября Лида родила девочку. Они жили втроём на бабушкину пенсию, копеечные декретные, пособие матери одиночки. Бабушка снова попыталась поговорить, но мама холодно поздравила, увидеть внучку отказалась.
Через полтора года Лида вышла на работу, а с малышкой сидела бабушка. Ничего, справлялись. Ирочка росла смышлёной и крепкой девочкой. А потом бабушка заболела воспалением лёгких и умерла в больнице.
Хоронить помогли соседи. Мама пришла проститься на кладбище, осталась на поминки. У них не получилось поговорить. Лида то плакала, жалея бабушку, себя, то застывала, как ледяная статуя.
Как тяжело было, лучше не вспоминать. Соседи подсказали, что квартиру нужно оформить на себя. Мать от притязаний на наследство отказалась. Так и жили они с тех пор вдвоём с дочкой в бабушкиной квартире.
***
«Ирке сейчас столько, сколько мне было тогда. Мама в больнице и хочет меня видеть. Зачем? Я привыкла жить без неё. — Лида окинула взглядом маленькую кухню. – Не хочу туда идти, видеть, слышать её после стольких лет молчания.
Сколько раз хотела затолкать свою обиду поглубже, поехать к ней, поговорить. Но вспоминала выкрикнутые в гневе слова и оставляла всё как есть. Теперь этот звонок. Если я не поеду, значит, поступлю, как она со мной тогда. Легче от этого точно не станет. Столько всего пережила, что эту встречу тоже переживу. Но я не простила и не забыла», — думала Лида, глядя в черноту ночи за окном.
На следующее утро она собралась в больницу. Ира стала тоже одеваться.
— А ты, куда так рано?
— С тобой. Мало ли что. Хочу посмотреть на бабушку, пока зовёт, — дерзко ответила дочь.
Они вошли друг за другом в узкую палату с застоявшимся спёртым воздухом. Вдоль стен стояли четыре койки, заправленные серым несвежим бельём. Лида по очереди вглядывалась в лица в женщин. Те с любопытством разглядывали их с Ирой.
Сильно похудевшая, с желтоватым лицом в обрамлении жидких, сальных волос, она лежала у окна и смотрела в глаза Лидии. Уголки глаз и губ скорбно опущены.
— Здравствуй… — Лида встала в ногах кровати, но выдавить из себя слово «мама» не смогла.
— Пришла… — прошептала едва слышно мать и перевела взгляд в сторону.
— Твоя дочка, – она не спрашивала, констатировала факт.
— Да. – Лида не отрывала взгляда от матери.
Выражение лица у неё не менялось, только глаза глядели то с надеждой, то со страхом, то с тоской.
— Прости меня. – Прошелестел её голос, напоминающий шорох осенних листьев.
Говорила она с одышкой, при вдохе слышался свист, а при выдохе в горле клокотало. Лидия ничего не чувствовала, кроме сострадания и жалости, как к любому больному существу. Любви неоткуда было взяться, ненависти она не испытывала, а злорадное чувство свершившейся мести едва вспыхнув, тут же погасло.
— Я простила. Давно. Но не забыла, — честно сказала Лида.
— Я умираю. Квартира… Завещание оставила на тебя. И немного денег. Не побрезгуй. – Мать сморгнула и прозрачная слезинка, оставляя влажную дорожку, скатилась по виску к уху.
Лида сняла со спинки кровати полотенце, наклонилась и промокнула влажный висок. Сладковатый запах пота и мочи ударил в нос. «В памперсе», — поняла Лида.
— Похорони меня. – Мать то ли всхлипнула, то ли вздохнула, и в груди снова заклокотало.
Лида кивнула.
— Теперь всё. Идите. – Мать прикрыла глаза, под ресницами заблестели слёзы, по виску снова побежала влажная дорожка.
— До свидания, мама. — Голос Лиды дрогнул, глаза защипало от слёз.
Ей показалось или действительно по лицу матери пробежала тень душевного страдания, физической боли или предчувствия посмертных мучений? Лида отвернулась, подтолкнула Ирину к двери.
В коридоре она подошла к посту медсестры. Молодая симпатичная девушка что-то писала в тетрадке.
— Это вы мне звонили вчера по просьбе Антоновой? – спросила Лида.
Девушка подняла голову, воспоминая.
— Позвоните, когда… — Лида написала на маленьком листочке на стойке номер мобильного телефона.
— Да, конечно, — Медсестра с любопытством смотрела на Лиду и та поняла, что ей известны их отношения с матерью.
— Она умрет? — спросила Ира, идя по коридору к выходу. Лида не ответила. — Мы ещё придём сюда? – Не унималась дочь. – Такой ужасный здесь запах… А почему я её никогда не видела раньше?
— Потом, ладно? – Голос Лидии дрожал, она давилась слезами.
Ранним утром следующего дня снова раздался звонок. Лида сразу поняла, что он значит.
Проводить на кладбище никто кроме них двоих не пришёл. «Ну почему? Почему она просто не ушла? Зачем позвала к себе? Теперь я должна буду поставить памятник, приходить сюда, отдавая дань памяти и уважению, которого не испытываю. Она выгнала меня в ту минуту, когда я больше всего в ней нуждалась, не помогла, ни разу не пришла к внучке. А теперь… Почему я не могу выкинуть её из своей жизни, как она меня тогда?»
— Мам. – Дочь сжала руку Лидии – Потому что ты не такая.
Лида не заметила, что думала вслух.
— Она, наверное, считала, что я обязана быть такой, какой она хотела видеть меня. Я не оправдала её надежд, а она не смогла простить мою ошибку. – Вздохнула Лида.
— Но разве можно за это вычеркивать из своей жизни единственного ребёнка? — Возмутилась Ира.
— Что теперь говорить об этом. Её нет. А нам с тобой предстоит жить дальше, любить и прощать друг друга. Справимся?
— Справимся! – Ира взяла под руку Лиду, больше походившую на старшую сестру, ведь ей было чуть больше тридцати.
