— Людмиле муж не указ, она его не празднует.
— Это какая Людмила, которая скоморохова жена?
— Она самая, ишь, пошла точно пава, говорят сам председатель на ферму стал чаще заезжать.
Две соседки, Даниловна и Кирилловна, не успев снять фартуки, подвязав платки назад, едва вышли из огорода, так и остановились на одной теме — про Витьку-скомороха, да его жену. Его так и звали в селе: «Витька-скоморох», а фамилия Скоморохов. Ни один праздник не обходился без Витьки, потому как веселый человек, простодушный, даже наивный.
(художник Корюн Казанчан)
Витьку в селе любили за легкость характера, за податливость к любой просьбе, за его ясные голубые глаза и светлый чуб. Жена Людмила — полная ему противоположность. Серьезная, губы поджаты, на шутки скупая, видом горделивая, статная женщина с неизменной прической — темные густые волосы назад прибраны. Кто-то ее с артисткой Мордюковой сравнивал, кто-то место председателя прочил. Только Людмила Прокопьевна прочно закрепилась на ферме: и поругает, и накажет, и похвалит.
Яркая внешность вызывала множество кривотолков, вплоть до того, что Людмила мужа для видимости держит, вот мол, замужем, а кавалеров, хоть отбавляй. За глаза смеялись над простодушным Витькой, что не смотрит за женой, а только зубы скалит, как-будто не замечает ничего. Как-то намекнули ему, а он рукой махнул и все в шутку перевел. На гулянке Витька первым выходил плясать, когда Людмила величаво сидела за столом, и в уголках губ прятала улыбку.
В глаза уважительно обращались «Людмила Прокопьевна», а за глаза злые языки называли «скомороховой женой». В основном те звали, кого по справедливости за нерадивую работу наказывала. За спиной шептались: «выслужиться хочет, и куда только Витька смотрит».
_______________________
— Вить, поди сюда, — Людмила позвала мужа из стайки, где прибирался. — Чегой-то? — спросил Витька.
Жена держит в руках конверт нераспечатанный. — Тебе, из города. И адрес обратный от какой-то Тамары.
Людмила не на шутку забеспокоилась, мало ли что, вдруг семье какая угроза. У них ведь Танька с Сашкой студенты, учатся еще.
Улыбка у Виктора вмиг исчезла: крутит в руках конверт, не решается распечатать. Наконец открывает, достает письмо, читает, щурясь, шевелит губами…
— Ну что там? — Людмила нетерпеливо спрашивает, заглядывая в письмо.
Виктор сложил листок, сел на лавку, стоявшую у летней времянки. — Да чепуха какая-то, ошиблись, наверное, — он прячет письмо.
— Вить, ну и что, прятаться теперь будешь по углам с этим письмом, все в себе таить, а жене родной и не скажешь?
— Да не знаю, как ты воспримешь, — он подал письмо жене.
Она читала жадно, потом перечитала еще раз, подала мужу, села рядом. — Это правда? — спросила она.
— Не знаю толком. Была у меня одна Тамара в городе, а больше никого до тебя не было, я же на фабрике тогда работал, долго встречались, я уж не помню, как оно получилось: я не захотел, или сама она ушла… В общем, вернулся домой и тебя увидел… А от кого пацан — не знаю. Может и мой.
— Ну а по годам-то все сходится?
— То-то и оно, что сходится.
Людмила еще раз вспомнила строки из письма: «Не беспокоила тебя, потому как сама сына вырастила…. А сейчас женится он, часто про отца спрашивает, видно важно ему перед свадьбой. Вот поэтому и пишу. Где адрес узнала, не спрашивай. И если есть в тебе хоть капля радости за сына, повидайся с ним. Более ни о чем не прошу, потому как ни в чем не нуждаемся».
— Ах ты скрытная душа, все тебе хиханьки-хаханьки, верный ты мой, всю жизнь молчал, — Людмила закрыла лицо платком и заплакала.
— Ну чего ты? Это когда еще было, может и не мой парень-то.
— А если не твой, так зачем ей через столько лет тебя искать? Сыновья они… они такие, приходит время и правду хотят знать.
— А чего делать-то? — Виктор вконец растерялся.
— Съездишь, увидишь, сам поймешь. Свое родное можно отличить с первой минуты.
— А может не ехать? — Виктор с надеждой посмотрел на жену.
— Не езди, дело твое. Только не плакайся мне потом, что душа болит, я ведь знаю тебя.
______________________
Через неделю, непонятно откуда народ узнал, что у Витьки-скомороха сын взрослый на стороне. «Думали, Людмила хвостом вертит, а тут, оказывается, Витька-ходок, вот и простачок, добрый, да улыбчивый».
Людмила вышла из магазина, возле которого стояли несколько женщин (в открытые окна был слышен отрывками разговор). Она вышла и все умолкли, посмотрев на Людмилу. Остановилась.
— И что вы хотите? Думаете каменная я? Нет, я живая, вот ущипни за руку и больно будет. А уж сердцу как больно бывает, так вы и сами знаете. Одно скажу: не святая я, чтобы безропотно дорожку ковровую стелить перед парнем. У него мать есть. А отец… отец сам разберется. На этом всё. Собрание окончено, идите с миром и не «полощите» имена наши по чем зря.
Женщин как будто к земле пригвоздило от откровенной речи Людмилы. Лица их потеплели, в душе они поддерживали ее, только слов пока не находили. Вдруг Наташа Севрюкова остановила Людмилу, уже отошедшую от них: — Людмила Прокопьевна, подождите, я хотела отпроситься, в районный центр мне надо съездить в поликлинику.
— Ну если надо, значит надо, напомни мне завтра.
— Хорошо, — женщина улыбнулась, радостно кивнула, как будто билет счастливый вытянула. А нас самом деле просто хотелось заговорить с Людмилой.
___________________________
Дома Виктор ходил с покаянным лицом.
— Ну что ты маешься, раз говоришь, похожи вы, и с Санькой нашим похожи, ну значит езжай на свадьбу, чего уж там… все равно уже виделся.
Людмила достала праздничный костюм и голубого цвета рубашку, почти новые ботинки.
— Слышь, Люд, а тебя тоже приглашают…
— Нет уж, не поеду я, ты, Витя, знаешь меня, я гулянки не люблю, тем более такой случай. Чего я там буду сидеть хмурая, как туча. А притворяться я не умею.
Вернулся Виктор в тот же день, немного навеселе, был добродушен как и прежде и, казалось, доволен.
Людмила вечером ничего не сказала, а утром поставила на стол глазунью, молоко, булочки. Поправила и без того приглаженные волосы.
— Сказать, что хочу, Витя… уйти легко, вернуться — никогда. Это ты знай, — она отвернулась. Виктор встал, с шумом отодвинул стул, подошел к жене и обхватил худощавыми руками, чувствуя ее статную теплую спину. — Ты это… брось… чего удумала… как было, так и есть. Пашка сын, конечно, только ведь ты у меня жена… слышь, Люся, люблю я тебя…
Он чувствовал, как беззвучно плачет Людмила, терся носом и губами о ее щеку, крепко держал, не отпуская, словно боялся потерять.
Наконец Людмила повернулась, обхватила его шею: — Вот так-то, Витенька, и ты у меня родной. — Сдержанная на чувства Людмила, особенно на людях, целовала родное лицо с морщинками возле глаз, которые она знала наперечет, также как и каждую черточку его лица. Слезы высохли. Да и к чему плакать, оба знали, что все у них хорошо.
Татьяна Викторова