Зима пришла неожиданно, впрочем, как и всегда.
Есть в российской глубинке такое, зима приходит нежданно- негаданно.
— Никак снег, — смотрит в окно старуха, — гляди-ка, Някиш, давеча не было ещё ничего, листва лежала, я от Федотовны ишла, так позёмка такая была, листвы полные калоши набрала, а тут…
-Ну дык, пора ба ужо, почитай первыя снежинки -то пролетали ишшо до Покрова.
-Но.
-Ну вот тебе и погляди, зимаааа, мать.
-Што-то ребятишек давненько не бывало, поскучилась ужо.
-Да не говори ты, без пострелят и в избе неуютно, как бы не было чисто и тепло.
-Охо-хо, я же квашню хотела поставить…там коврига одна осталась, да пирогов с пирожками што ле наляпать.
-Давай мать, пятница, нутром чую, прибегут пострелята, отучаться в школе и приедут.
Пойду салазки достану.
-Да ково ты тама, салазки, снега -то ишшо, с гулькин нос.
-Ну, так будет мести, к утру сугробы будуть. Всё, пойду, занимайся своей квашнёй.
-Иди ужо, командир, радиво включу погромче, сейчас постановка начнётся, буду слухать, да заниматься стряпнёй.
-Но.
Старик оделся потеплее и пошёл доставать зимние принадлежности, старуха же, занялась стряпнёй, сделав погромче радио.
К вечеру стояли на веранде, блестя натёртыми полозьями санки, прислонились к стене лыжи, дед готов был к встрече внуков.
Бабушка напекла пирогов и пирожков, калиток и ватрушек, испекла хлеба.
Запах на всю улицу тянулся, бежит редкий прохожий вечерком и притормозит около домика стариков, ууух, как хлебным духом пахнет.
Уже заперли старики все двери на засовы, как кто-то постучал.
-Ойя, ково там нечистая по тьме носит.
-Это не нечистый, это мы деда.
Открыл старик двери, атам внучатки, как горох посыпались.
Юра, Оля Сашенька, Иринка, а вы откуда?
-Так папа привёз.
-Дядя Миша привёз нас, он вон, ворота закрывает.
-А ну бежите в хату, пострелята, Миша, сынок, а как же, на ночь глядя.
-Да я, бать, выходной завтра, спросил у Наташки, отпустит ребят, та согласилась, ну я своих, да Наташкиных погрузил, укутали бабу их потеплее, вот и приехали.
Думаю может помочь чего, побуду с вами.
— Ото хорошо, ото ладненько, давай, давай Мишаня, ото радость. Мать, мать, ставь чай, идём, идём сынок, идём Мишанюшка…А работа, работа она найдётся кхе-кхе. Завтра поедем тады, копёшку сенца махоньку привезём…
-Иди ты, старый, не успел дитёнок на порог ступить, а он ужо работу ему суёт.
К Мишане, молодому, крепкому мужчине, спешит на встречу матушка, перекатывается по кухне словно бусинка, тянет ручки свои мягкие, хлебом пахнущие к сыночку, прижимается к груди широкой.
— Мишаня, Мишанюшка мой, сыночек, нежданно , негаданно.
-Да вот, мамушка, — говорит смущённый Мишаня, — выдался выходной, отчего думаю не попроведовать родных, да и ребята просятся к деду с бабой.
-Ну и славно, Нина -то што? Работает, што ты один? не случилось чего?
— Работает, мама, смены у неё ночные, она же операционная сестра…Наташа с Семёном тоже на работе, вот ребят отправили.
-Ну и славно, а дед, как знал, салазки достал, да лыжи, я вон пирогами занялась, токмо управилась…
Когда прошла радость первая, напились чая, наговорились, перебивая друг друга, занялись все своими делами, Мишаня с отцом сели у печке покурить, бабушка достала прялку и села прясть, внуки уселись рядышком, в ожидании сказок.
-Вон дед пущай сказывает, у его язык што помело.
-Чё это?
-Да то, расскажи вон робятам сказку каку.
-И правда, бать…расскажи, как в детстве…
-А чтобы вам рассказать? Можа про то, как я с лисицей подружился? Махонькой был, вот, как Ирушка…Так -то не сказка, то взаправду было.
-Давай, деда…
-Давай пап, я помню смутно твой рассказ.
-Ну и я очередной раз послухаю, давай Някиша, бреши…
-Ково брехать -то? Брехать не буду, а как было расскажу.
Был я тогда пацанчиком, ну вот, говорю, как Ирушка, лет семи, а в те времена, семилетний парнишка, ужо мужиком считаться мог, ну мужиком -не мужиком, а вполне себе помощником.
Отправил меня деда силки проверять, год эдак тринадцатый, а можа четырнадцатый был.
Но, зима, вот токмо за серёдку перевалило, холодно зверям, голодно…Да и нам тожеть не до жиру, быть ба живу, но всё же, капуста, да морковка была, картоха была, курочек опять же пяток другой, держали, не так уж голодно было как людям в городах.
Зайчатинка завсегда была, когда — никогда и лося брали, ну так, тихохонько, штобы никто не знал…ягод на зиму было наморожено.
В общем не бедствовали.
Надел я значица, шубёнку заячью, деда мне сгамырил, ох и тёплый был тулупчик, лыжи у меня были, а то…у кажного мало- мальски на ноги вставшего парнишки были лыжи, да и у девчушак тожеть, помнишь мать?
Бабушка согласно кивнула, продолжая методично качать ногой прялку и тянуть нить из привязанного к прялке кусочка расчёсанной шерсти.
Встал на лыжи, за деревней уже, Дружка со мной бежит, собачонка, ну трусим с им, в лес зашли и пошли по заячьим тропам -то.
Слышу, вроде лает собачка, Дружка насторожился, точно, аж со слезами в голосе, плачет. Ах, ты же, думаю, видно в силки угодила какая деревенская собачушка.
Идём, говорю Дружка, твоего собрата выручать, ближе подхожу, ну точно рыжая собачушка, ах ты ж…Я к ней, а она ощерилась…батттюшки…лисица…Лапку себе грызёт, оттого и плачет, уйти надо ей, меня увидела, со всей силы грызть принялась.
Врага во мне почуяла.
Я кааак зареву, так мне жалко её стало, давай уговаривать, чтобы она этого не делала, мол, помогу тебе сейчас, ослобожу, а она грызёт и плачет.
Я плачу и она тожеть.
Дружка кругами бегает, охотник де, лает, заливается. Я его к берёзке привязал, наказал сидеть и молчать, да куды там, заливается.
Ну снял я тулупчик, да накинул на лисицу, замотал так, штобы значица не кусанула меня и давай ей лапку то ослобождать, ну…высвободил, она как побежит да тут жа и упала сердешная, от голодухи видно…
Что делать?
Я взял, да оттащил её в пещерку, там недалёко в трёхстах шагах, ишшо по лету нашёл, сена из копны надёргал, принёс, положил её, а она лежит и слёзы катятся.
Эх, робяты, как же мне обидно за весь род человеческий стало, пошто мы такие злые? Пошто не живём мирно, друг друга едим и животная нас боится. Хучь махонький был, а уже понимание имел.
Ну вот уложил туды её, лисицу-то, снега принёс, ой, не могу, потешный был…А она лежит и поскуливает, больно видать, и то, лапу грызла живьём. Молодая видно, лисица, оттого и плакала.
Я взял ей, от зайца лапу отрезал, положил.
Деду сказал, что мыши, али кто другой погрыз лапу-то, мол, что её грызенную волочит домой, я им оставил.
Деда меня и похвалил.
А я стал кажный день к пещерке -то бегать…
Мышей наловлю в сене и ей, подружке своей снесу, я же ей и ногу дёгтем берёзовым вылечил, шрам токмо остался, так пол зимы и ухаживал.
А пришёл как-то, уже капель появлялась, смотрю, нет Лизы, это я так её прозвал, она же ко мне, што кошка ластилась…
Погоревал, не скрою, даже всплакнул, чую трётся кто-то об руку, смотрю, Лизка. Ах, ты ж…Видел её потом часто, выходила ко мне, как -то вдвоём пришли, опять зима была, выросла Лизка, привела мне мужа показать.
Он вдалеке стоял, а она, хвостом рыжим с белым кончиком метёт, по снегу валяется, вот мол, смотри кака у меня шубка…
А потом и с детями приходила…
Сяду на полянке, а они, што ящерки, ползают по мне, прыгают, пищат, дерутся, прикусывают друг друга, пару раз и меня цапнули, шустрые. Лизка рядом лежит, а он сам-то, на краю полянки сидит, смотрит, ни разу не подошёл.
Несколько поколениев дитёв ко мне водила…
А как война началась, а потом власть начала меняться, всё реже приходить начали, животные, они же чуют, старая уже моя Лизка стала, дочка её, Зина, из первого помёта, уж очень меня полюбила, я сестрицей её звал…Как мать точь — в — точь, и белая опушка на хвосте, один — в -один.
Как власть поменялась, я уже большеньким был, голодно стало, так Зинка мне зайцев таскала, в ту пещерку, не раз сала шмат приносила, где только брала.
По всей округе курей лисы таскали, у нас ни разу.
А как -то летом пришёл на полянку, они пришли, Лизка моя, старая уже, сам подошёл дажеть, пару лисят подросших, махонький и Зинка.
Потыкалась Лизка в руки, я хлебушком их покормил, всегда для лисок своих держал, сам-то, сам, подошёл, понюхал, фыркнул и отошёл, важный, но переступил через себя…
Прощаются, дошло до меня, ну что же…лучше уйти вам, в леса, опасно здесь, сказал я так лискам своим, те будто поняли и потрусили, а Зинка…Зинка осталась сидеть около меня, будто собака…
Уж я её гнал, родители звали, нет, сидит.
— Зина,- плачу я, уходи милая, опасно тебе здесь.
А она будто понимает, мордочкой тянется ко мне, лицо нюхает.
Я уж её так и сяк уговариваю, нет, ни в какую.
Начал ругаться и ногами топать, прогонять.
Потом пошла нехотя, всё поворачивалась ко мне…
Животные говорят, не понимают, дикие…
Да это мы дикие, мы не понимаем…
Стал я часто находить около пещерки зайцев придушенных.
— Зинка, — зову, — выходи, я знаю, что это ты…Не выходит, обиделась, вижу только рыжий хвост с белой опушкой мелькнёт в кустах, знак даёт, я мол, здесь…
Долго так она кобенилась, потом уже показалась…
Долго и дружили мы с Зиной…
Не было больше таких у меня друзей — зверей, как Лиза с Зиной…
Молчат ребятишки, притихли…
-А я ведь, бать, всё детство, памятуя твой рассказ, всё пытался с лисой подружиться, да не получалось…
-Я сам сынок всё жду Лизку или Зинку, всю жизнь подкладываю в пещерку вкусное, сено там меняю…Ты знаешь, кто-то в последнее время там спит, еду съедает…
— Деда, покажешь, — зашептали старшие дети, так как младшие уже спали.
— Покажу, отчего не показать…
На следующее утро, пошлел дед с ребятами в лес, показал пещерку.
-Деда, папа, — шепчет Юра, — а там кто-то есть…
Смотрят, лисёнок лежит, надо же, отполз в угол, ощетинился, на трёх лапах.
-А ну покажи…
-Пап…можно я?
-Конечно, Мишаня, конечно, сынок.
-Не бойся, я тебя не трону всё детство ждал тебя… что там у тебя, ух ты же…Пап, его бы в больницу…собаки видно драли, они же найдут и добьют его…
***
-Никита Власыч, что там у тебя, никак лиса по двору ходит хромает?
-Ну ты Витька, скажешь тоже…лиса…Собаку сын привёз с городу, собаки дворовые накинулись, да подрали.
-Ого…
Ну…
-Дорогая видно, собака-то.
-Дорогая…
-Но как на лису похожа…
-А то, иди Зинка домой…иди, бабка простокишей накормит, ходють тут всякие, глазастыя, да?
Мавридика д.