— Какая красота! – Марина ахнула и замерла на месте, чуть не выпустив ручку коляски из рук.
Небольшой дом буквально утопал в цветах. Их было так много, что у Марины разбежались глаза. Она отлично знала, что стоит вырастить даже маленький цветочек на даче, куда мама возила ее чуть не с младенчества, пытаясь приучить «к земле». Ольга Павловна, мать Марины, считала, что дети не должны быть белоручками.
— Все нужно уметь, Мариша. Никогда не знаешь, что в жизни пригодится. Мало ли.
Марина знала, почему мать так говорит. Она еще застала свою прабабушку, Софью Марковну, которая прошла все тяготы эвакуации с двумя грудными детьми на руках. Только-только разродившись, она вынуждена была уже через несколько недель уехать из Москвы, не имея на руках ничего, кроме двух младенцев-близнецов, небольшой суммы денег, крошечного мешочка с бабушкиными драгоценностями и непомерной храбрости. Марина помнила, как бабушка рассказывала, что на тот момент уже ничего и никого не боялась.
— Я потеряла мужа. Что может быть страшнее? Мне пришло извещение, что он пропал без вести и я почти наверняка знала, что это означает.
— Что, ба?
— Что я его больше никогда не увижу. А это значит, что мне дальше нужно как-то самой, своими силами. У нас с ним на тот момент уже никого не было. Не буду тебе рассказывать почему. Потом. Одно могу сказать, чтобы ты запомнила хорошенько. Иногда человек бывает виновен вовсе без всякой вины. Просто потому, что кто-то его виноватым назначит.
— Как это?
— А вот так. Время такое страшное было. Мы, с трудом понимали, что происходит, но у нас хватило ума держаться друг за друга. Наши родители дружили. Мы жили в одном дворе. И когда забрали сначала родителей моего мужа, а потом и моих, мы поняли, что у нас нет другого выхода, как только быть вместе. Мы и так любили друг друга, но эта связь оказалась даже прочнее, чем любовь. У нас никого не было больше. Ни родни, которая могла помочь, ни друзей, которые могли бы взять на себя заботу обо мне и детях. Поэтому, когда нас, театральную труппу, разделили и дали команду на эвакуацию – я не задумываясь согласилась. Это означало, что я не потеряю работу, а значит, смогу прокормить детей. Знать бы мне тогда, что меня ждет…
— Трудно было?
— Не то слово! Пришлось хвататься за любую работу. Очень помогла мне подруга, Машка моя. Если бы не она, пришлось бы оставлять детей одних. А так мы работали посменно и подменяли друг друга. У нее тоже была дочка маленькая. Вот и получились у нас ясли собственные. С работы бежали домой, чтобы успеть поковыряться в огородике, что-то сварить, пусть и почти пустое, одна вода да пара травинок, но хотя бы горячее. Нам повезло. Когда расселяли по квартирам, нам с Машкой досталась комната в старом доме со сварливой вредной хозяйкой. Она нас поначалу терпеть не могла. Но со временем привыкла и разрешила привести в порядок крошечный участок рядом с домом. Мы с Машкой ничегошеньки не умели. Ни сажать, ни растить. А потом она привела нам козу! Представляешь?!
— Козу?!
— Ага! Не очень молодую и такую же вредную как сама. Отдала за нее все свои сбережения. Я пыталась ей отдать бабушкины сережки, так она так меня отчихвостила, что больше я никогда об этом не заикалась. Суровые были. И она, и коза. Друг друга стоили. Коза, которая не давала себя доить и нам приходилось делать это вдвоем с Машкой. Одна держала, а другая, уговаривая и рассыпаясь в самых изысканных комплиментах, доила. И старушка наша, у которой не было никого и ничего на этом свете. Ее сын тоже пропал без вести, как и мой муж. И знаешь, что я тебе скажу? Добрее, чем эти две вредины, я на свете не встречала ни людей, ни животных. Благодаря этой козе и тому, что хозяйка показывала нам, как и что делать, мы выжили. Ругалась страшно! Называла нас курами, представляешь? Говорила, что от тех хотя бы толк в виде яиц есть, а от нас вовсе никакого. Но при этом учила, показывала, рассказывала, несмотря на то, что ходила с большим трудом. И детей наших любила. Благодаря ей, они узнали, что значит иметь бабушку. Пусть и не помнили потом почти ничего, а тепло-то это никуда не денешь. Оно остается, отданное в дар от всего сердца. И когда надо тепло это просыпается и согревает еще кого-то. Когда мы уезжали обратно в Москву, она не плакала. Просидела ночь перед нашим отъездом, довязывая теплые носочки детям, отругала нас в очередной раз, собрала все, что было съестного в доме нам в дорогу и достала два отреза совершенно потрясающего шелка. Откуда он взялся у нее? Кто знает. Но она отдала его нам и строго-настрого приказала, чтобы мы сшили себе по платью, в которых будем встречать Победу.
— Вы это сделали?
— А как же! Мы же обещали… И платья сшили, и Победу отпраздновали. И писали ей письма, на которые она не отвечала. Мы стали наводить справки, хоть это было и сложно, пытаясь узнать, что же случилось. Ведь она обещала писать нам.
— Получилось?
— Да. Ее не стало всего через месяц после того как мы уехали. Сердце. Коза затосковала и умерла, когда мы уехали, а наша старушка не вынесла этой потери. Видимо, это стало последней каплей и сил жить дальше у нее уже не осталось…
— Как жаль…
— Очень! Хорошим человеком она была, тетя Клава. Лучшим, кого я знала…
Марина слушала бабушку, а сама думала о том, что не мешало бы и ей научиться делать что-то по дому и в огороде. Светка, которая была на два года старше, посмеивалась поначалу над ней, а потом принялась помогать. Они старательно ковырялись на грядках маленького садового участка родителей, вызывая умиление у всего семейства.
— Чудо-девочки растут!
Первое лукошко клубники, выращенной ими, вызвало такой восторг, что Марина на всю оставшуюся жизнь поверила в том, что, во-первых, уметь что-то делать своими руками – это здорово, а во-вторых – лучше Светки у нее подруги нет и не будет.
Со Светланой они были родственницами, но не слишком близкими. Седьмая вода на киселе, как говорили в семье. Это было лишь шуткой, потому, что таких родственных связей Марина не видела больше нигде и никогда. Можно было запутаться в родословной, перечисляя дядюшек и тетушек, но при этом точно знать, что случись что – помощь всегда будет вовремя и со всех сторон.
Марина была внучкой старшего сына Софьи, а Светка – младшего. Семья, давно разбросанная по просторам страны, в какой-то момент вдруг объединилась несколькими осколками, вернувшимися в родной город, чтобы быть рядом с той, кого считали родоначальницей.
В большом просторном доме Софьи всегда находилось место родным. Она с радостью принимала любого, что приезжал к ней, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
А таких было немало. Шутка ли, только внуков у Софьи было семеро! И у всех семьи, дети. Правда, в большинстве своем – мальчики. Каждого из них Софья любила, но с особым трепетом относилась именно к девочкам.
— Вы – мои драгоценные! Никакие бриллианты не сравняться с вами! Счастье мое! Чтоб вы были здоровы, мои прелестные розочки!
Правнучкам она позволяла многое. Им дозволено было рыться в старых чемоданах, полных невероятно красивых платьев и обуви, наряжаться сколько душе угодно и даже открывать бабушкину шкатулку, стоявшую у большого зеркала. В этом шкатулке хранились немногочисленные драгоценности Софьи.
— Мало осталось. Но вам хватит! Вот, смотрите!
Она доставала из маленького отделения серьги, которые неизменно вызывали восторг у девчонок.
— Это серьги моей бабушки. Красивые, правда? Это был комплект, но остальное все давно утрачено. Что-то мы «проели», когда были в эвакуации, а что-то я продала, когда вернулась в Москву, ведь нужно было на что-то жить… Но их сохранила. В память в бабушке Клаве, которая не взяла их у меня, когда я хотела рассчитаться за козу. Я пообещала тогда себе, что, когда у меня родится внучка – я отдам их ей. Внучек у меня не было, зато есть вы – правнучки. Вам эти сережки и достанутся.
— А как мы их носить будем? – умненькая Светланка в свои шесть уже умела считать и быстро сообразила, что уха у них с Маринкой все-таки четыре на двоих, а сережек только две.
— Поймете, когда время придет. Это будет ваша проверка, девочки мои. Сможете пройти ее – будете счастливы и не одиноки. А не сможете… Что ж! Это тоже будет вам хорошим уроком.
— Это загадка? – Маринка прикладывала сережки к своему круглому личику и вглядывалась в зеркало.
— Да! Загадка! Вот отгадаете ее и поймете о жизни что-то важное.
Девочки не понимали, о чем говорит бабушка, но слова ее запомнили очень хорошо. И вот сейчас пришла пора разгадать эту загадку.
Софьи не стало почти год назад. Она до последнего была «в своем уме» и не уставала наставлять семью:
— Держаться! За эту жизнь и друг за друга! Когтями, зубами, чем угодно! Вцепиться и не отпускать! Жить так, чтобы любой, кто на вас посмотрит, сказал: «Вот! Это люди!». Не позорить меня! Никогда и ни под каким предлогом. Нет оправдания ни трусости, ни жадности, ни хамству. Не ищите! Не найдете никогда! Все ясно?
Те, кто собрался у ее постели, чтобы попрощаться, молча кивали.
Света, которая была на седьмом месяце беременности, ревела так, что глаза превращались в узкие щелочки, а голос становился хриплым как у старого сапожника.
— Не хочу, чтобы она уходила…
Маринка, такая же опухшая, готовившаяся к свадьбе, отмахивалась от жениха, который предлагал поехать и выбрать, наконец, платье.
— Какая разница?! Разве это сейчас важно?
У Софьи еще хватило сил отругать внучку и дать ей свое благословение. Когда Марина, в свадебном платье и длинной, одобренной прабабушкой, фатой, опустилась на колени у ее кровати, Софья впервые за много лет дала волю чувствам.
— Всегда стеснялась плакать на людях. Неудобно! А сейчас хочется… Будь счастлива, девочка моя! Радости тебе и мира в сердце всегда!
Софья ушла всего через две недели после Маринкиной свадьбы, ровно в тот день, когда та вернулась с мужем из отпуска.
— Ждала тебя! Говорила, что не хочет тревожить. – Ольга Павловна обнимала плачущую дочь. – Письмо вам со Светкой оставила. Приказала не читать никому и отдать вам лично в руки.
Конверт Марина из рук матери приняла, но открыла далеко не сразу. Сначала были похороны, потом Светка неожиданно для всех заторопилась стать мамой на две недели раньше положенного срока. В общем, прошло немало времени, пока две молодые женщины сели рядом и распечатали простой белый конверт, ожидая получить еще одно наставление от той, что так их любила. Но письма в конверте не оказалось. Там не было вообще ничего, кроме пары хорошо знакомых сережек.
— Интересное кино… — протянула Светлана, доставая серьги из конверта. – И что нам теперь с этим добром делать?
Марина молча пожала плечами. Только сейчас она поняла, что имела в виду бабушка, когда говорила, что это будет испытание для них со Светкой. Мигом пред глазами промелькнуло все, что было у них общего. Посиделки допоздна у бабушки, грядки на старой даче, где они выращивали зелень и клубнику, тихие, чуть слышно рассказанные друг другу первые девичьи секреты.
Она смотрела на то как крутит в руках серьги Светлана и понимала, что вот-вот от всех этих воспоминаний может не остаться ровным счетом ничего. Эта мысль так напугала ее, что Марина подалась вперед и обхватила обеими руками ладони Светланы, соединяя их.
— Свет, забери! Пусть они твои будут! Я не хочу!
— Ты что?! Почему ты так говоришь?
— Я не хочу с тобой ссориться из-за этой безделушки. Пусть у меня никогда не будет таких сережек и это память, оставшаяся от бабушки, но я лучше останусь без них, чем без тебя, понимаешь?
Марина говорила быстро, сбивчиво и так горячо, что Света поначалу просто растерялась. А когда пришла в себя, рассмеялась во весь голос.
— Маринка, ты чокнутая? С чего ты решила, что я вот так заберу себе то, что бабушка нам обеим оставила?! Мне эти сережки тоже не нужны, если ты решила, что мы из-за них поссориться можем!
Серьги вернулись в белый конверт, который лег на стол между женщинами, и Светлана отодвинула его от себя подальше.
— Ну их! Красивые, конечно, слов нет, но бабушка права была – не надо от добра добра искать.
На том и порешили. Конверт отдали Ольге Павловне на хранение и забыли о нем на время.
Прошел год, потом еще один и однажды Марина приехала к матери, чтобы проведать и увидела валяющийся на столе старый конверт.
— Что это, мам? Это же…
— Да, Света была. Забрала сережки.
Простая фраза будто наотмашь ударила Марину.
— Как забрала? Зачем?
— Не знаю, доченька. Я отдала. Это же ваше наследство. Софья так хотела. Пусть носит, что им лежать без дела?
Обида накрыла Марину с головой. Как же так? Ведь они договорились?!
Мамин пирог показался горьким, чай – невкусным, и Марина, наскоро покормив сына, засобиралась домой.
— Куда ты спешишь, доченька? Побыли бы еще!
— Мам, пора. Голова разболелась что-то. Спасибо за все! Побегу.
Марина шагала по улицам с коляской, спеша домой, а сама думала о том, что ничего вечного в этом мире нет. И люди способны меняться. Сегодня у тебя есть близкий человек, которому ты доверяешь целиком и полностью, а завтра – нет его, потому, что доверие это пропало и вернуть его уже, скорее всего, не получится.
День, другой, третий… Светлана не спешила объявиться, и Марина поняла, что лучше уже и не ждать объяснений. Раньше они созванивались чуть не каждый день и такой большой перерыв говорил о многом. Она поревела от души, разглядывая фотографии с последнего праздника, где собиралась вся семья. Светка была там такая веселая, красивая, самая еще родная и близкая… Марина гладила снимки, всхлипывая и ругая себя за малодушие. А потом просто закрыла альбом, убрала его подальше и решила, что лучше будет не вспоминать лишний раз о той, кого так любила.
Неделя, другая… Приближался день рождения Марины. Праздника ей совершенно не хотелось, и она уговорила мужа уехать куда-нибудь на несколько дней, чтобы не встречаться с родственниками и не видеть Светлану.
Однако, та решила по-своему. Накануне отъезда, когда Марина собирала чемодан, раздался тихий стук в дверь.
— Привет! – Светлана, держа на руках спящего сына, наскоро чмокнула Марину в щеку и поманила за собой. – Собирайся!
— Куда? И зачем?
— Потом объясню! Мы на улице вас подождем! Давайте скоренько!
Они молча шли по улицам, толкая перед собой коляски. Марина молчала, а Света не спешила объяснять, куда они направляются. Многоэтажки сменились домами частного сектора, и Марина удивленно глянула на сестру.
— Далеко еще?
— Нет. Пришли почти. Вон тот дом, видишь? Где много цветов.
Марина ахнула и остановилась, разглядывая палисадник перед указанным домом.
— Зачем мы здесь?
— По делу. Подарок твой забирать будем. Ну и мой заодно. Это дом Семена Ильича. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?
— Ювелира? – Марина начинала что-то понимать.
— Ага. Я его попросила кое-что сделать для нас. Пойдем и посмотрим, что получилось.
Два кулона легли на ладонь Марины и старый ювелир удовлетворенно хмыкнул, разглядев восторг на ее лице.
— Даже не буду спрашивать, нравится ли вам. И так вижу! Посмотрите, я сохранил дизайн изделия и внес лишь совсем незначительные изменения. А цепочка очень крепкая. Вы можете носить это украшение, вообще не снимая и не бояться его потерять. Я за свою работу отвечаю!
Света рассчиталась с ювелиром, подтолкнула Марину к выходу и помотала головой:
— Даже не начинай! Я знаю все, что ты мне скажешь! Ни в чем ты не виновата, Маринка! Я тоже самое подумала бы, наверное. Только молчать не стала. Устроила бы тебе грандиозный скандал.
— Почему ты маме не сказала, зачем забираешь сережки?
— Потому, что нам нужно было пройти через это. Я долго думала. Мы с тобой такие умные, красивые, отказались от наследства и гордо удалились в закат. А ведь проверка бабушкина была совсем не в этом. Она хотела, чтобы мы без всяких побрякушек не думали друг о друге ничего плохого. А это невозможно без того, чтобы хотя бы раз этому соблазну не поддаться. Понимаешь? Теперь ты знаешь, что я не могла сделать тебе больно. А я знаю, что ты могла подумать обо мне плохо. Я ведь тебя всегда считала гораздо лучше себя. Ты была спокойной, уверенной в себе, очень правильной. И мне казалось, что я никогда не смогу дотянуться до тебя, понимаешь? Не смогу быть такой же хорошей. Я завидовала тебе и иногда немножко злилась. И, мне кажется, бабушка это хорошо понимала. Она знала, как мы поступим. И специально оставила нам сережки. Я очень благодарна ей за это. Не обижайся на меня, Маринка и прости, что я так поступила.
Марина остановилась на минуту, раздумывая, а потом достала из кармана ветровки бархатный мешочек с кулонами.
— Ну-ка, иди сюда!
Изумрудная капля сверкнула на солнце, и Марина застегнула цепочку на шее Светланы, а потом повернулась к ней спиной.
— А теперь – ты!
Еще один кулон нашел свое место и две молодые женщины стиснули покрепче ручки колясок.
— К тебе или ко мне?
— А все равно! У нас минут сорок до того, как проснутся дети.
— Тогда ко мне. Ближе. Еще успеем чаю выпить. Новостей – море! Я соскучилась!
— И я тоже… — Марина тронула кулон, поправляя, и улыбнулась.