Сеpдце ворона. Мистика. Рассказ

Тёплый сухой сентябрь 1938 года. Деревья окрашены яркими красками: жёлтым, бордовым, всеми оттенками зелёного и даже белым. На фоне тёмной зелени хвои горят последние отблески осени. По лесу, сосредоточенно задумавшись, идёт Изосим. Он намерен исполнить ритуал, который позволит ему узнать день и час свой…

Он долго искал того, кто поможет ему в этом. Но всё случилось неожиданно. Ещё ранней весной этого года он, как председатель колхоза «Путь Ильича» присутствовал в соседнем колхозе на собрании, где всё и случилось. В прениях и выступлениях он не участвовал, хватало проблем в своём колхозе. Уже уставший от шума и споров, он отстранённо сидел, собираясь выйти покурить. Осторожно потягиваясь, выправил спину и открыл рот, чтобы зевнуть. Вдруг, заметил на себе внимательный взгляд старика. Тот усмехнулся и кивнул ему, дескать — давай выйдем. Изосим обрадовался возможности покинуть душное помещение и быстро прошёл следом.

На улице, незнакомец поманил его снова рукой и пошёл вперёд. Изосим последовал за ним. Опустившись на скамейку у речки, старик начал.

— Ты, что ль ищешь встречи со смертью? – неожиданно спросил он в лоб, и пристально посмотрел в глаза, — Ну?

Изосим растерялся от такого напора, но совладав с неловкостью, ответил:

— Ну, я! – вызывающе глядя в лицо, отвечает он, — Хочу знать, сколько проживу, когда и как умру. А что, ты знаешь как мне помочь?

Старик ещё с минуту изучал его, молча, потом выдохнул. Они долго сидели и беседовали. Изосим не смотря на все предостережения старика, настоял на своём и требовал его научить.

— Что ж! – снова вздохнул сердитый старикашка, — Твоя жизнь, тебе ей и распоряжаться.

Он поведал о старинном колдовском ритуале, который позволит любому узнать свой час смерти.

Вернувшись, домой, Изосим не мог найти себе места от переполняющих его эмоций. Нервно ходил по избе из угла в угол. Тёща заметила волнение зятя и уже поздно вечером, когда дочь и внуки легли спать, спросила его. Он поделился секретом, в ожидании восхищения тем, что её зять такой смелый.

— Симушка, ох-ох! – вздохнула женщина и с печалью поглядела на него, — Что же ты меня не спросил. Я знаю такой способ и без всякого колдовства. Колдовство к добру не приведёт. Нечисть за такие услуги заберёт у тебя самое дорогое – жизнь! Подумай!

— Екатерина Андроновна, а что за способ? — заинтересовался он, совершенно не внимая её предостережениям, — Если не шутите, конечно!

— Какие тут шутки, милок, — отвечает она, усаживаясь рядом на лавку, переходя на шёпот, — Слушай! Всё просто и сложно одновременно… Каждый год в пятницу перед пасхой постись и всё.

— Не понял? – трясёт головой зять, — И что? Как я узнаю дату смерти?

— Если ты будешь всю жизнь поститься в этот день, — поясняет она, — То не умрёшь насильственной смертью и будешь оповещён о её дате.

— Кем? – рассмеялся он, — Как?

— Ангел придёт к тебе во сне и назовёт, когда тебе пора умирать, — спокойно отвечает она, — Все наши предки и дед, и отец с матерью голодали в этот день. Только воду пили, я тоже так поступаю, сам видишь. Я точно знаю! Мне мать рассказывала о своей дате смерти, и деда, и отца. Они все в урочный час померли. А своим родным я доверяю.

— Ну-у-у! – мычит он, — Это мне сорок или пятьдесят лет ждать? Нет! Это слишком долго. Я сейчас знать хочу! Вы только Анюшке ничего не говорите. Хорошо?

— Может, передумаешь? – просит она, — Колдовство добром не заканчивается…

Вспоминая уговоры тёщи он пробирается через лесные заросли к нужному месту, где проведёт ритуал. Любопытство сильнее страха. Оно гонит его вперёд, как плётка.

***

В давние годы всеобщей коллективизации, когда новая власть добралась и до их деревень, начались волнения. Аресты, поджоги домов, ссылки и прочая неразбериха. Екатерина Андроновна – мудрая женщина, любому мужику фору даст, сразу посоветовала зятю с дочкой бежать в ближайший город.

— А чего нам-то боятся? – спорит Изосим, — Мы чай, не кулаки. Своим горбом хозяйство обрабатываем. Ни одного наёмного рабочего нет.

— Делай, Симушка, что говорю! – настаивает тёща, — Збирайтесь скорее! Чует моё сердце – худо будет. Там в городе на шахту иди. Я слыхала, народ там нужен. С войны много калек вернулось, здоровые мужики нужны. А как всё утихнет, я дам знать и вернётесь.

Тёща оказалась права. В их деревне не осталось ни одного двора не разорённого и не раскулаченного. Всех оставшихся, перепуганных согнали в колхозы. Спустя шесть лет семья Скрябиных с шестилетним сыном Серафимом вернулась в родную деревню.

Опять, по совету тёщи Изосим предложил свою кандидатуру в председатели. Выбрали. Теперь Изосим — председатель колхоза, а жена Анна в колхозе трудится скотницей: кормит и убирает за скотиной, да ещё спешит на работу в поле. По дому и в огороде помогает мать.

Екатерина Андроновна хоть и пожилая, но ещё достаточно крепкая, жилистая. На её лице густыми морщинами отпечаталась нелёгкая прожитая жизнь. Но даже теперь, в этой седой женщине с натруженными руками и с суховатой фигурой угадывалась некогда первая красавица. Горделивая осанка, красивые тонкие черты лица, умный взгляд. Только глаза помутнели от времени, но такие же синие, как небо.

1941 год. Жаркое, залитое солнцем воскресное утро. Стрижи пищат, летая высоко в синем небе. Кажется, что никогда не было такой синевы. Как будто природа дарит эту красоту, чтобы все успели напиться ей досыта и впрок. Так начинался обычный день 22 июня 1941 года.

Время, будто замерло на мгновение, словно кто-то взял песочные часы, подержал в руках, встряхнул и перевернул. И начался новый отсчёт времени, только уже другой совершенно иной страшной жизни, а для кого-то часы остановились уже навсегда. И любоваться красотой больше некому, да и не до красоты теперь, пришла беда, война…

С самого утра с почты прибежала всклокоченная Любаша и долго шептала соседке что-то на ухо по секрету. Та моментально побежала по деревне, разнося слухи о войне.

За разъяснениями и обменом новостей сельчане собирались обычно на площади у сельпо. Неспешно выйдя из сельского магазинчика, остановились несколько женщин, улыбаясь и здороваясь. «Тарелка» радио на столбе кашлянула, сгоняя ворону, и заговорила:

«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и другие», — говорил Молотов.

Женщины бросились бегом по домам. Каждый из сельчан воспринял это событие по-своему. Кто-то надеялся на скорую победу и считал это только неприятностью, которую надо пережить общими усилиями. Кто-то готов бежать, спасая себя и родных подальше до лучших времён. И только немногие с патриотизмом бросились собираться на фронт, с твёрдым убеждением, что воевать – это, как играть в шашки: ты срубил, тебя срубили.

В первый же день, как объявили войну, все кинулись скупать продукты: муку, сахар, соль, спички, мыло и прочее, стараясь пополнить свои запасы. Те, кто пережил когда-то войну, знал, что грядёт голод.

Помещение магазина заполнено покупателями до отказа. Не успевали одни сельчане выйти, волоча по полу и неся на спине мешки, следующая партия очередников уже протискивалась, не давая даже выйти первым. Народ нервно толпился на площади у магазина. Кто-то шушукался и ворчал, нагружая повозки покупками, кто-то роптал, что, дескать, не хватило и теперь уж, не купить. Кто-то ждал новостей и терпеливо топтался, ожидая возвращения председателя из райцентра с последними новостями. Слухи были разные, никто не разъезжался по домам, все ждали.

— Расходись по домам! — выкрикнул, продираясь сквозь толпу, выходя из магазина седой небритый мужик. Он махнул одной рукой сельчанам, толпившимся у входа, а в другой размахивал полупустым бидоном с керосином, — Всё закончилось! Говорят, завтра завезут ещё продукты…

Но очередь не разошлась, а наоборот ринулась внутрь. Началась паника, давка. Каждый хотел лично убедиться, что всё продано или ухватить хоть что-нибудь, уже всё равно что. Но, увы, магазин красовался совершенно чистыми полками. Разобрали даже пустые старые мешки и коробки из-под продуктов.

По толпе пробежал гул разговоров, что председатель приехал и вот-вот будет здесь. Народ заволновался и загудел, как растревоженный улей.

Подъехала телега. Появился напряжённый, взмокший от поездки и полученных известий председатель Изосим. Он поздоровался, попросил всех успокоиться. Потом помолчав, как бы собираясь с мыслями и подбирая нужные слова, оглядев собравшихся, начал.

— Да, дорогие сельчане, — выдохнул он, — Началась война.

Нервно поглядывая на часы он, велел всем слушать сообщение по радио, что должны передать с минуты на минуту. А тем временем активисты — два парня из бригады трактористов вывешивали только что написанный плакат «Смерть фашистской гадине!» Подчиняясь громким и нервным указаниям парторга, прикрепили лист бумаги на котором изложено распоряжение, где приказано всем сдать: радиоприёмники и оружие находившиеся в личном пользовании.

Ещё через час «тарелка» радио, висящая на столбе у магазина, зашуршала, захрипела. Народ обступил радиоузел и затих. Началось экстренное сообщение:

«…Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать войска с территории нашей родины.

…Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей партии, вокруг нашего Советского правительства. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

В толпе послышались бабьи вскрики и плачь, народ снова загудел.

 

 

– Чего панику разводите! – закричал, взбираясь на высокое крыльцо магазина, моложавый крепкий в светлом костюме секретарь партийной организации колхоза товарищ Алимов, размахивая кепкой зажатой в правом кулаке, и тут же уверенно продолжил, — Если враг навязал нам войну, то наша Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей. Мы будем вести войну наступательно и перенесём её на территорию противника. Красная Армия полностью и в самое ближайшее время решительно разгромит противника.

Гул сменился мёртвой тишиной.

— На кого они полезли? Совсем, что ли, сума сошли?! Конечно, немецкие рабочие нас поддержат, да и все другие народы поднимутся. Иначе быть не может! — продолжил речь молодой чубатый, гладковыбритый комсорг, шагнув на крыльцо магазина и встав рядом с Алимовым, — А сейчас наше с вами место там — на фронте, – он указал пальцем руки вдаль, — Зря расстраиваешься, месяца через два-три кончится война, вернёмся…

Речь он говорил бодро и уверенно. Даже попытался улыбнуться. Но окинув глазами толпу, наткнулся на скорбный немой вопрос в глазах стариков и страх женщины, которая стояла, держа на руках босоногую двухлетнюю девочку. Он закончил речь сбивчиво и на последней фразе задохнулся.

Многие безоговорочно верили в могущество нашей армии. Большинство молодежи восприняло речь Молотова без трагичности и даже с мальчишеской бравадой. Кто-то искренне уверен, что война продлится не долго, только до осени. И только старики, те, кто пожил на свете, и знал о войне не понаслышке, осознавали трагизм положения. Но даже они не могли себе представить, какой долгой, жестокой, кровавой, будет эта война. Каких огромных сил она потребует и какие жертвы принесёт. Всё это знал лишь один человек – Изосим.

Началась мобилизация. Шли первые дни войны. Ещё никто из сельчан не убит и не пропал без вести, а в воздухе уже висит страх и ужас.

Колхоз выделил подводы лошадей для отправки мобилизованных в город. Сбор сельчан проходит у сельпо. Большая группа мужиков и их провожающие разбрелись по всей площади. Слышны женский плачь и песни под гармонь подвыпивших односельчан. Подходит время отправки, напряжение нарастает.

Осень 1941 года. В доме Скрябиных идёт прощание с главой семьи. Изосим стоит у стола, завязывая котомку с приготовленными вещами и продуктами. Он возглавляет последнюю часть призывников.

Жена Анна с огромным животом сидит на лавке у стола. Она в горе и страшном отчаянии заливается слезами. Сочувственно, но не осознавая всю трагедию происходящего, сидят за столом дети. У бабушки Екатерины Андроновны скорбное, окаменевшее лицо. Лицо с застывшим горем. Горем одним за всех людей на земле. Слёз нет, им ещё предстоит пролиться.

Настало время последних прощаний и объятий. Изосим повернулся к жене. Анна, рыдая и причитая, привстала и бросилась мужу на грудь. Обняла его шею обеими руками и повисла не в силах стоять.

Что творится в душе Изосима, какие муки раздирают, знает только он. Знает и молчит. Это его кара. Когда-то он из глупого любопытства захотел заглянуть в будущее. Заглянул. Что теперь делать с этими страшными знаниями он не знает.

Ещё три года назад, он узнал, что будет страшная война, и то, что он погибнет. Знал всё: как тяжело будет жить его семья, как мучительно восстановится страна после войны. Как сложится жизнь его детей и даже всех односельчан. И ещё много-много всего. Только одно он понимает теперь, что не надо заглядывать в будущее. «Как жить с этим знанием? Хорошо, что мне недолго осталось. Родных жалко», — думает Изосим, прижимая к себе рыдающую жену.

-Ты, Анюшка, детей береги и себя, — навсегда прощается он с детьми и женой. Анна мычит, всхлипывает и качает головой в такт своему плачу.

— Дочку родишь, назови Ниной. Хорошее имя! Глянется оно мне. Слышь? — продолжает он давать напутствия и теребя жену за плечо.

— Ты-то почём знаешь, что дочка будет, не повитуха же? – спрашивает жена, шмыгая носом.

— Знаю! – твердит он, — Чувствую…

«Толковая девчонка будет, и тоже хлебнёт в жизни всякого…» — тяжело вздохнул, задумавшись о будущем. Тоска давит грудь. Тоска, что больше никогда не увидит их.

Сжав зубы, так, что скулы заходили, пытается сдержать подкатившие к глазам слёзы. «Нельзя даже виду подать», — приказывает себе, — «Пусть верят и надеются, что вернусь и живут этой верой».

— Ты ещё, Анюшка, сына родишь после войны, — вдруг говорит он, — Точно тебе говорю!

Жена улыбнулась и взялась рукой за живот. «Мне бы этого родить, а там поглядим», — думает она, — «Только бы живой! Только бы вернулся!»

Изосим поймал взгляд тёщи и кивнул ей. Они многозначительно переглянулись. Он не выдержал и признался ей, что видел будущее. Такую ношу, он не мог держать в себе — страшное будущее, которое коснётся каждого. Не удержался он и от предупреждения своих дружков братьев Симоновых. Те, как узнали про войну, сперва хихикали, а дослушав рассказ Изосима, ужаснулись.

— Неушто и вправду столько народу сгинет. Не может быть, чтобы так? – поражаются они, — Что нам делать Симка, посоветуй? Раз ты знаешь, что будет наперёд.

— Я не имею права такое говорить, но вы мои друзья детства… — помолчал немного и неожиданно предложил, — Бегите в лес. Ройте землянки, запасайте продукты. Оружие возьмите. Отсидитесь пока война не кончиться, а потом выйдите, а ещё лучше в город уезжайте. Народ тогда отовсюду ехать будет, замешаетесь в толпе беженцев. Возможно, посадят. Другого ничего посоветовать не могу. Врать не буду. Из нашей деревни вернутся только трое. Да и то один калека. От голода многие дети и бабы помрут. Я и своей семье ничем помочь не могу. Только дом дострою и баню. Бегите мужики. Поймают, посадят, но останетесь живы.

***

Изосим председатель и по должности обязан оперативно организовать призыв на фронт своих односельчан, проводив их с почётом. Большая часть мужиков уже ушла воевать в первый месяц. Теперь настал и его черёд. В деревню уже прибыл из города новый председатель. Из колхозов изымалось и отправлялось на фронт всё, что могло ездить и ходить: все исправные трактора и здоровые лошади. В колхозе остались ржавые колымаги и слепые клячи. Ко всему этому, колхозы обязали бесперебойно снабжать город и армию сельскохозяйственной продукцией.

***

1938 год. Впереди показалась опушка леса. Изосим загодя приметил гнездо ворона. Теперь остаётся только изловить молодого воронёнка.

Спустя полчаса он, держа в руках трепыхающуюся птицу, читает заклинание…

Описание ритуала автор удалил, чтобы не нарушать правила публикаций.
Мысленно читает следующее заклинание. Его тошнит и трясёт нервная дрожь. В голове тяжесть словно угорел. Перед глазами пелена. Он падает на бок, погрузившись в глубокий сон.

Там во сне он увидел дату, место и обстоятельства своей смерти. А также, в мельчайших подробностях события следующих лет после войны. Видит односельчан, что не вернуться домой. Видит страдания миллионов людей на земле. Он отчётливо слышит их вопли, плачь, крики о помощи. Видит, но ничем не может помочь.

Проснувшись под вечер, медленно сел. Сон, как кино ещё продолжал крутиться в голове со всеми деталями, звуками и запахом. Изосим вытер пот со лба и встал. Такого кошмара он увидеть не ожидал.

Своей тайной он поделился с тёщей.

— Надо срочно достроить дом! – заявил он утром жене, — Баню поставлю. Хватит к соседям бегать на поклон. Успею. Должен успеть!

— Ты чего, Симушка? – переспрашивает жена, — Куда спешить, построим… Да и зачем нам баня? Дуська завсегда к себе пустит.

— Нет! – говорит муж, — Своя и есть своя. Не спорь!

Следующие три года, он занимался строительством и запасами всего необходимого для семьи. Анна смеялась над мужем, удивляясь его резкой перемене. Он раздавал сельчанам лес на строительство, выдавал трудодни зерном. Уговаривал народ заполнять погреба и амбары. Многие смеялись над ним, а кто-то слушал и смекал, что председателю виднее.

Осень 1941 года.

Изосим поднял глаза к небу, перевёл дыхание и улыбнулся. Ему стало спокойно и даже хорошо. Любовь ко всем живым заполнила его целиком. Любовь к жене, детям, родным, ко всем ещё живым односельчанам, ко всему живому на земле.

— Муки и соли на первое время вам должно хватить, – проговорил он, обращаясь к тёще Екатерине Андроновне, как бы успокаивая всех и себя, — Когда будет совсем голодно, продавай все мои вещи. Пальто суконное новое не жалей, то, что на пасху справили и костюмы, и шапку. А, что там, — махнул рукой, — Мою одёжу всю продавай! Вернусь, так справлю сам, — взмахнув правой рукой, продолжил наставлять жену.

Он опустил глаза, скрывая нахлынувшие слёзы от сыновей и старухи тёщи.

— Тряпок не жалей, всё продавай! Корми детей, сама…

— Что ты, что ты, Симушка, ты как совсем собрался…, — завыла жена, уткнувшись в него лицом, мотая головой из стороны в сторону, боясь поднять на мужа глаза.

Ей страшно увидеть в его глазах ответ. Она ещё крепче ухватилась за него и задохнулась от рыдания.

-Только обувь оставь! – продолжает он, поглаживая её по спине, — Сыновья подрастут, сносят. Где потом обувку справишь? А нигде! — продолжил Изосим, нежно гладя её по голове. Поцеловал в лоб, обнял за плечи и бережно прижал к себе.

Как ему было жалко её беременную, непутёвую оставлять сейчас. Оставлять совсем, навсегда. Задумался: «Ну, хоть с матерью остаётся, та подскажет, поможет. Толковая она баба. Повезло мне с тёщей».

Анна продолжает рыдать, вцепившись в него обеими руками, опираясь на него огромным животом. На днях должна родить.

В голове её стучит: «Почему всё продавать? Он не вернётся? Нет, этого не может быть. Господи, ну как же я с детьми? На кого он нас оставляет? Что с нами будет?»

Старший сын Серафим, ему 15 лет, молча, подошёл к отцу и взял его руку. Другой рукой он обнял мать и стал гладить её по спине. Растерянный, с трудом сдерживая слёзы, он теперь остаётся за старшего. Всё, как в тумане. Ещё недавно они с Пашкой бегали на речку купаться и беззаботно грелись на солнце, а теперь он совсем, как взрослый остаётся в доме главным мужиком. В голове пугающе летит: «А вдруг батя не вернётся, что с нами будет? Ты вернись, батя, только вернись».

Младший сын Васька — пухлый крепыш пяти лет в ситцевой рубашонке и коротких штанишках с одной лямкой через плечо, сполз с лавки босыми ногами на пол. Обнял колено сидящей бабушки и тихонько захныкал. Бабушка подхватила его и посадила себе на колени. Придерживая одной рукой внука, а другой, нервно теребя, угол платка. Глаза её быстро-быстро заморгали, сдерживая слёзы. Она понимает всё, что происходит. Но даже её воображение не может нарисовать тот ужас, что им ещё только предстоит пережить.

Отца провожал до района старший сын Серафим. Остальные рыдали дома, Изосим не велел. По деревне все шли пешком, на телегах лежали только котомки и сидели совсем маленькие дети.

У домов стояли старушки, тихо плача и крестили их спины…

источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 6.73MB | MySQL:47 | 0,085sec