Светлой памяти Петра и Акулины Стокоз посвящается
Как бабка Евдокия решала проблему его семейного счастья, Петро не знал. Но уступил настойчивым рекомендациям:
– Посмотри на Акулину, познакомься поближе с женщиной. Ничего, что она с детками, ты сам вдовец. Больно хорошая она, Петро, посмотри!
Голодное было время, 1925 год. Так плохо в степном Ставрополье никогда еще не было, даже хуже, чем в далекие годы заселения этих земель русскими крестьянами, зачастую беглыми. А жили здесь раньше кочевые племена: ногайские, туркменские, калмыцкие. Первые государственные крестьяне-переселенцы были потомками служилых людей и стрельцов, попавших в Ставрополье еще в шестнадцатом-семнадцатом веках для защиты от набегов астраханских и крымских татар.
Художник Эльмира Тофик кызы Петрова
Назывались такие крестьяне однодворцами и до отмены крепостного права составляли в Ставропольской губернии более 70% всех крестьян-переселенцев. Были они зажиточными, некоторые даже имели крепостных. Сами обучались грамоте и детей хорошо воспитывали, давали образование.
Евдокия помнила рассказы родителей об их воронежском прошлом, точнее, даже не родителей, а еще их предков.
Помимо однодворцев в селах были экономические крестьяне, казенные, пахотные солдаты, войсковые и казенные обыватели. Так дед рассказывал об односельчанах. Сам он был беглым, малограмотным из Воронежской губернии, но здесь, на Ставрополье, глаза на такое бегство закрывали. Хозяевам деда рекрутскую квитанцию отправили. До однодворцев он не дотягивал, но был трудолюбив, таких же детей вырастил, и стала семья жить хорошо, даже зажиточно. Ещё при жизни деда выделились со своим хозяйством на хутор, земли стало больше, работы – непочатый край, но жили весело. За мужиков этой семьи хороших невест отдавали. И, когда отменили крепостное право и в Ставрополье устремился огромный поток новых переселенцев, Стокозы чувствовали себя уверенно, они уже считались старожилами.
Мама Евдокии имела украинские корни, ее мягкий говорок унаследовали дети, могли и по-русски, и по-украински разговаривать. Особенно любили петь, да так многоголосо и ладно, что на их семейные посиделки сходились другие жители разросшегося хуторка.
В хозяйстве Евдокии были пара волов и четыре лошади, своя косилка, небольшое стадо овец. Отец Евдокии был большой выдумщик на новшества: то красавиц мальв насадил перед двором, то огромные ворота соорудил, верблюда завел, завез саженцы винограда без косточек, которые хорошо принялись и оказались настоящим лакомством, гордостью семьи Стокозов.
А потом, как кошмарный сон, пришла революция. Красные, белые, снова красные, тиф и смерть.
Хуторок в степи не минуло лихо: умерли от тифа двое взрослых и пятеро детей, не осталось ни овец, ни волов, ни лошадей. Евдокия, тяжело переживавшая смерть отца в 1915 году, в 1920-м осталась без мужа. «Отец бы не вынес этого лихолетья», – думала она.
Однако, новая власть быстро укреплялась. Забрали в Красную армию обоих сыновей, остались одни женщины с выжившими детьми.
В марте 1920-го находившийся неподалеку Георгиевск снова был взят деникинцами. Ползли слухи, что взят Ставрополь, потом опять белых разбили. От сыновей не было известий.
Давно забыли Стокозы о своем дореволюционном благополучии. Продразверстки обобрали дочиста всех хуторян. В 1921-м сеять было нечего. Пустел хуторок, большинство домов стояли заколоченными.
А вскоре еще беда в дом. Поступило известие: старший сын, Иван, погиб под Ставрополем. Потужили всей семьей и по настоянию невестки, жены Ивана, отправили ее с сыном на Кубань к старикам-родителям. В начале 1922-го отпустили домой Петра, но мать встретила его плохими вестями: умерла его жена Ксения, а от троих деток остались только Маруся и Пантелей.
На хуторе было голодно. Так голодно, что решили перебраться в Воронцовское к теткам Евдокии. Они были очень старые, своих детей не имели, нуждались в присмотре. Петро, не шибко грамотный, но с золотыми руками, понадобился во вновь созданной сельскохозяйственной артели. Сам красноармеец, брат – герой, погибший в рядах Красной армии. Зажиточное прошлое на хуторе никто не вспоминал. Вот только женский пол не интересовал Петра, пока в соседский двор не приехала из Воронежской губернии худышечка с огромными глазами.
«На ребенка похожа, а у самой двое», – подумал Петро. Дети новой соседки тоже выглядели заморышами, как и у Петра – мальчик и девочка. И девочку тоже звали Марией: махонькая, года три.
Соседи, у которых поселилась воронежская беженка, приходившаяся им дальней родственницей, поведали Евдокии, что вся ее семья в Воронеже вымерла от тифа, включая мужа. Из троих детей осталось двое.
– А звать-то ее как?
– Акулина.
– Ишь, имечко какое, ненашенское.
Вдовица Акулина оказалась очень трудолюбивой, откуда только силы брались в этом тельце. С детками ласкова. Машу свою частенько к себе прижмет и качает, как лялечку:
– Манечка моя!
– Что ты ее так зовешь, Акулина?
– Да она же, посмотрите, какая манюсенькая, просто крошечка, ходить только начала, а ей уже три годика.
Сердце Евдокии разрывалось, глядя на детей Акулины. У самих каждый кусок на счету, но Евдокия подкармливала чем могла ее Васятку и Маню.
Вскоре померла одна из теток. Евдокия и сама дряхлела. Она очень уставала и частенько задумывалась: «Ой, женить надо Петра! И чем не пара Акулина? Ничего, что худая да с детками. Толстых сейчас никого нет. Да и в последнее время она набралась чуток, посправнела. Как мы, с воронежскими корнями».
– Петро, посмотрел бы ты на Акулину! Чем не пара? Тебе, сынок, жена нужна. Тетка Зинка вот-вот помрет, я стара стала.
– Уймитесь, мамо, Акулина ваша даже улыбаться разучилась, похожа на подростка. Куда ей замуж?
– А ты поласковее с ней, сынок, поприветливее, поговори, расспроси, может, оттает человек.
– Ой, мамо!
А уступить заставили дети. Петрова Маруся так присохла к Мане, играла с нею, как с куклой, каждый вечер расставалась со слезами. Да и мальчики подружились: Пантелею – семь, Васятке – пять, возраст для дружбы подходящий. Работники: пасут единственную козу, сбереженную каким-то чудом еще тетками, курчат на два двора кормят, на рыбалку просятся.
– Что вы там поймать собираетесь, там все люди повылавливали, – ворчал Петро. Но вскоре решился-таки взять мальчишек на пруд.
Рыбалка плохая получилась, но пяток мелких рыбешек взяли, и то славно. Уха ребятишкам получится. Васятка уснул, и Петру пришлось нести его на руках.
«Какой легкий, слабенький, – думалось ему, – безотцовщина».
Акулина встречала у калитки. Ее глаза светились благодарностью. И первая улыбка, которую на ее лице увидел Петро, оказалась прекрасной.
– Спасибо вам, Петр, большое спасибо за Васятку!
– Да не за что, – ответил Петро. А про себя подумал: «А ты красавица, оказывается!»
Так и сошлись Петр с Акулиной на радость детям и Евдокии.
– Вот видишь, сынок, теперь у тебя снова есть семья. Семь «я»: ты, Акулина, четверо детей, глядишь, еще общего приживете. У нас на Руси всегда большие семьи были.
А Петр и Акулине так слюбились, что один за другим родились у них сыночек Иван и доченька Аннушка. Разрослась семья Стокозов.
Как-то раз подбежала к Акулине маленькая Анюта, Нюся, как звали ее родители и бабушка, и спросила:
– Мам, а почему у нас в семье две Марии?
– Так мы же, доченька, люди темные, необразованные, не знали с папой, что Мария и Маня – имена одинаковые, вот и назвали дочек одним именем. А ты, дочка, учись, будешь умницей, будешь все знать. Много воды утечет, много лиха повидаешь за жизнь человеческую, но всегда бесценным кладом за твоей спиной будут твои корни, твоя семья. А перед тобой пусть Ангел-хранитель будет, солнышко мое!
Проза Project: Moloko Author: Коваленко Ирина