К окошку подошла женщина. Её грузное тело еле передвигалось. Дыхание сбилось и на лице явно было написано недовольство.
Протерев пот со лба, она спросила:
— Сколько до Соснового?
Кассир за тусклым стеклом ответила:
— Сто пятьдесят рублей.
— Везде сдерут последнее. Там ехать час. Сто пятьдесят! В прошлом году было сто десять.
— В прошлом году было сто тридцать, а вот два года назад может и было сто десять, — спокойным голосом ответила кассир.
Надо сказать, кассир держалась молодцом. Всякое видывали, были и кто орал на пассажиров, грубил, но эта была спокойна как удав.
— Берёте? Или решили пешком дойти?
Грузная женщина выскребла мелочь из кошелька и вывалила на кассу продавцу билетов.
В полупустом автобусе пыльном от проселочных дорог ехали четыре пассажира, не считая меня. Мать с ребёнком лет шести, мужчина в полинялом костюме с засаленными рукавами, пожилая грузная женщина лет шестидесяти и я. Мы все расселись довольно далеко друг от друга.
Через некоторое время я услышала храп в салоне, обернулась посмотреть. Храпела та женщина, которая была с недовольным лицом. Мальчик что-то сказал матери, та поднесла палец к губам, и мальчик тихонько засмеялся.
Мужчина впереди нервно стучал по стеклу. Я задумалась. Не так давно переехала в большой город, где ночью светло как днём от ярких огней фонарей, витрин, различных вывесок и от фар машин. Город мне не покорился. Мало того он меня невзлюбил. Куда бы я не устроилась, меня ждало полное разочарование. В кафе ко мне начал приставать администратор, и я ушла. В магазине недосчитались кассы и всю сумму решили поставить на меня. Удержали с зарплаты и выгнали. Хотя конечно это была не я. Если бы и украла, поступила мудрее. Работать в офисе мне не хотелось, в принципе, как и по профессии. Я окончила профтехучилище, так любила повторять моя мать. Правда диплом мой об окончании политехникума и вовсе я не швея-мотористка, а специалист по конструированию, моделированию изделий из ткани. В ателье, где достойно платили, мне не хватало опыта работы, а там, где брали ширпотреб, было темно и грязно. Не очень-то хотелось в таких условиях гробить свои глаза.
Помытарившись четыре года, пройдя курсы парикмахеров, я устроилась в салон красоты. Научилась неплохо стричь и делать ногти. Клиентов было много, правда платили маловато.
Что же я делала в этом автобусе? Ехала домой в отпуск. Целых две недели степенной деревенской жизни и в очередной раз напомнить матери, что я неудачница. Возможно так оно и было, но я отнюдь себя таковой не чувствовала. Да и во время отпуска будет возможность накопить карманных денег. Перед покупкой билета написала подруге, которая когда-то работала под руководством моей матери в детском саду.
— Пора домой. Передай всем, кто хочет сделать ультрамодные ногти и стрижки, еду со всем оборудованием.
Так я оказалась дома. На моей остановке вышла та, грузная женщина. Если честно никак не могу её вспомнить. Мы шли полкилометра пешком.
— Я сразу узнала чья ты дочь! — говорила она со сбившимся дыханием.
— Да, — ответила я неохотно, — но, а я вас не помню.
— Ещё бы, — ответила она, догоняя меня, — я давно отсюда уехала. Вот решила проведать сестру и тятин дом.
— Прекрасно отдохнуть вам.
— Спасибо, но я думаю здесь задержаться, — продолжала она, — а ты дочь директрисы, насовсем или отдохнуть?
— Отдохнуть.
Впереди выглянули из зелени разноцветные крыши домов. Женщина ахнула при виде такой красоты, ну а я зашагала быстрее. Не очень-то и хотелось с ней говорить по душам. Пусть ностальгирует, а мне пора домой.
Дом был закрыт. Ключи как обычно лежали под карнизом. Маленький Рыжебрюх вилял хвостом.
— Узнал миленький, — потрепала таксу за ухом.
Мама встретила меня ничуть не тепло, а скорее обыденно, словно я всё это время была у соседки, к которой вышла за солью.
— Пришла? Могла бы себе и сварить что-нибудь поесть, чай не гости.
— Мам, здравствуй. И я скучала. Спасибо, огурцы собрала, помидоры на крыльце оставила.
Мать кивнула.
— Полила?
— Да, мам, полила и у меня всё хорошо, спасибо что спросила.
Как она умудрялась быть тридцать лет директором школы и учить детей математике, я никак не могла понять. Когда со мной начинала говорить, как старая бабка.
«Чай», ну кто сейчас так говорит?!
— Как работа? — спросила я.
— Работа как работа. Все как обычно.
Она ответила так, словно хотела добавить: в отличие от тебя я работаю, а вот ты чем занимаешься… но не договорила.
На следующий день, рано утром меня разбудил петух. Он так отчаянно и громко горланил, что на веранде от его трели невозможно было спрятаться. Мать перед уходом на работу зашла ко мне.
— Спишь? — громко спросила она.
Будто я могла спать после этого.
— Картошку прополи и кур накорми. Обед сама приготовишь. Вернусь поздно, сегодня сельский сход собираем.
Я немного полежала, поворочалась, решила встать. Подруга позвонила в девять утра, передала, что ко мне целая очередь накопилась, а на стрижку записались даже парни. Я поблагодарила Лену, пообещав за её работу, сделать маникюр и постричь бесплатно.
В летнем домике устроила мини-салон. Поставила старое зеркало, стул, притащила древний школьный стол с веранды. Разложила свои вещи и последнее, протянула удлинитель для фена, машинки и лампы для сушки ногтей.
В огороде у мамы был порядок. Уж не знаю, когда всё она успевает, но на грядках росли морковь, свекла, лук. На противнях сушилась малина под солнцем, грядки клубники-виктории были аккуратно посыпаны опилками, а кусты смородины приподняты. Картошку стала меньше сажать, чем раньше. И я быстро, уже к часу дня, успела прополоть. Сорную траву собрала в кучу и выкинула через забор курам. Те, быстро набросились и растаскали сорняк по своим углам.
Забор в конце огорода немного завалился набок. Я подошла, наклонилась к столбу. Старый столб, густо усеянный грибками и мхом, полностью сгнил. Отслужил своё, надо менять, иначе зимой завалится от тяжёлых сугробов. А может ветер быстрее сложит на лопатки.
Были бы мужские руки? Мама многое умела, но такая ноша не для неё. Я раскинула в уме, кого могла пригласить, помочь построить новый забор. Васька женился, теперь у него молодая жена, жуть ревнивая, объяснила подруга. Вова переехал в райцентр. Лёха живёт в городе. Пашка не просыхает, а Игорь работает с утра до ночи на тракторе. Впрочем, и всё, все одноклассники. Есть конечно и постарше ребята, я бы даже заплатила за работу. Только кого звать?
Первой клиенткой стала тетя Люба, воспитательница старшей группы в детском саду.
— Давно тебя, Мила, не видела. Как дела?
— Хорошо, тёть Люб! Вас как постричь?
— Вот здесь коротко, а здесь подлиннее оставить, — показывала тётя Люба.
— Под каре?
— Ой, Милок, полкаре или нет, не знаю, но чтоб заколкой сзади ухватить можно было.
Терпеть не могла, когда меня Милок называли. Вот нигде, только здесь свои, деревенские так коверкали моё имя. От досады я с одной стороны волосы короче оставила тёте Любе, хотела подровнять, только она спохватилась, что картошку оставила на плите вариться. А Танька, дочка младшая, сбежала поди с девчатами играть.
Где скажите мне здесь развернуться? Никакого стиля вам, ни моды. Тут покороче, тут подлиннее. Вот и вся стрижка.
После тёти Любы пришла баба Зоя. Хорошая добрая женщина, но только болтливая.
Её можно было услышать за калиткой как она орёт. Рыжебрюх не стал её приветствовать. Сидел в конуре, забившись в дальний угол, прятался. Знает, проходил, баба Зоя затискала бы до смерти его в своих объятиях.
— Милок, привет! Где твой вечный щенок? Я ему кости принесла, — кричала у порога баба Зоя.
— И эта туда же, — повторила про себя, — Жарко, баб Зой. Прячется. Вы мне передайте, я ему потом отдам.
Баба Зоя обняла меня как родную внучку.
— Исхудала, побледнела, ты что не кушаешь в своем городе?
— Баб Зой, ну что вы, там солнца просто не видать из-за туч. А худая — много двигаюсь. Вы на стрижку?
— И на стрижку, и на покраску. Вот, краску купила.
Я взяла краску с цветом красного вина. Поморщилась от этого оттенка, помню ещё в старших классах хотела покрасить волосы, но в наш магазин тётя Вера, вечная продавщица, упорно привозила только краски рыжих оттенков или разных бордо. Она сама обожала на своей голове устраивать химию из девяностых и красить волосы исключительно в ржавый оттенок. Наверное, поэтому мне казались её волосы были из железа, но в силу времени и старости они заржавели.
— Баб Зой, ну зачем Вам этот ужасный цвет. У вас свои прекрасные волосы! Смотрите как они нежно искрятся на свету, словно вы ангел.
Баба Зоя искренне рассмеялась.
— Давно меня с ангелом не сравнивали, скорее старой каргой обзывали. А волосы, там-то цвета своего не осталось, седина всю голову захватила.
— Сейчас так модно, баб Зой, да и вам она очень к лицу, солиднее так смотритесь. Давайте, я просто вас постригу красиво. А краску эту вы внучке отдайте, а лучше, пусть сама тётя Вера краситься в этот цвет.
Баба Зоя сдалась. Я уговорила её. Но вместо обычных двадцати минут, я постригала час. Она постоянно вертелась как маленький ребенок.
— А таки ты, Милок, подумай, может вернёшься? — спрашивала она, оборачиваясь на меня.
— Баб Зой к кому? В нашу деревню?
— Маме то тяжело, был бы твой отец жив, или брат, земля им пухом, — продолжала она, — необязательно в деревню, вон наши то живут в райцентре, работают там.
— Я обязательно подумаю, баб Зой.
— Вот и хорошо, нечего таким невестам пропадать в городе. Так и деревни наши исчезнут. Кто? Кто будет их-то там кормить, когда все в город подутся. Думают нам тут легко старикам, зерно убирать некому. На фермах работают эти, узбеки ли, таджики ли. Не пойми кто, все как на подбор. Не хватало ещё наших девок за них повыдавать. Эх, вот раньше была жизнь. Под тысячу человек в деревне, а сейчас три сотни наберётся ли, — глубоко вздыхала баба Зоя.
Я аккуратно стригла её виски. А она продолжила:
— Моя сестра приехала. Думает я ей дом отдам тятин. А вот ей, — показывает из-под накидки кукиш, — мы со своим стариком Василичем всё отремонтировали, крыльцо новое построили, сарай подняли, а она на дом пришла посмотреть. Два года назад на ябилей мой приезжала. Ничего не говорила, а я-то видела её взгляд в сторону моего дома. Да и у моих детей ахала, как у нас хорошо тут. Нечего было уезжать, тятя наш сам мне велел, после его смерти дом его забрать. Мы свой дом оставили детям, Маньке нашей, к тому времени она замуж вышла. А в нашем доме остался Петька. Вот до сих пор он и живёт. Ну, а мы с Василичем переехали в тятин дом.
— Баб Зой, не вертитесь, я так ухо зацепить могу.
— Да лучше ухо, чем её слушать, противно. Что она думала, мы тут спину гнем, а она там в тепле с горячей водой живёт. А тут удумала вернуться. Никто не ждёт её, — возмущено говорила баба Зоя.
— Никто не заберёт, баб Зой, ваш дом. Моя мама не даст. Не волнуйтесь.
— Какая же хорошая твоя мать, Милок! Тридцать лет оберегала наших детей, внуков. Теперь вот сердце у неё за нашу деревню переживает. Мы всей деревней уговорили её стать нашей Главой сельского Совета. Надо сказать, справляется. И дороги то она сделала, и лампы на фонарях поменяла. По строительству новых домов решает вопросы, а газ? Газ у нас провели, десять лет ждали, а она за год все сделала. Говорят, там на районном совете пристыдила их, буржуев. Так и надо!
— Ваша сестра, раз она хочет остаться, может другой дом ей предложить? Сколько пустых квартир у нас, колхозных и муниципальных?
— Вот сразу видно, чья ты дочь! Я подойду к Татьяне Николаевне, матери твоей, спрошу.
— Всё баб Зой, принимай мою работу. А волосы не красьте, вам и так очень здорово!
— Ох, я кажется лет пять скинула, Василич то мой не узнает. Спасибо тебе, Милок! Вот же утешила старую. Сколько тебе буду должна?
— Баб Зой, нисколько, у вас не возьму.
— Я тогда тебе молочко вынесу, да сыр козий.
— Спасибо, баб Зой!
продолжение завтра в это же время
