Уже больше недели Надя жила со своим родным отцом. Она считала его родным только биологически, а по сути, он оставался для нее совершенно чужим человеком.
Проснувшись рано утром, Надя слышала, как Павел Петрович что-то делает на кухне. Этот шум, устраиваемый отцом и становившийся причиной ее пробуждения, раздражал девушку, заставлял ее еще больше презирать мужчину, с которым она была вынуждена жить. С этими чувствами Надя ничего не могла поделать, да особо она и не старалась их побороть, просто чувствовала неприязнь и презрение к человеку, с которым была вынуждена проживать на одной территории по стечению обстоятельств.
Мать Нади умерла чуть больше двух месяцев назад, и с тех пор она была вынуждена переехать к Павлу Петровичу и жить с ним. Она сделала это против своей воли, потому что отца не любила, не воспринимала его в качестве близкого человека, да и вообще не собиралась с ним общаться в дальнейшем, если бы не сложившиеся обстоятельства.
— Ты можешь потише себя вести? – недовольным голосом спросила Надя, входя на кухню. Павел Петрович поднял глаза на дочь и посмотрел на нее с испуганной улыбкой.
— Ой, дочка, прости. Разбудил?
— А сам как думаешь? – мрачно спросила она. – Если я тут перед тобой стою, значит, я не сплю! А дальше сам догадайся.
— Извини, не хотел. Просто разделочная доска на пол упала. Тяжелая, зараза.
— А обязательно на разделочной доске в восемь утра в субботу что-то резать? – поинтересовалась Надя, а сама смотрела на мужчину и никак не могла взять в толк, что могло привлечь в этом человеке ее мать?
Мать Нади, Анна Васильевна, была красивой женщиной, пользующейся у мужчин явным успехом. Она не могла пройти мимо, чтобы на нее не обратили внимание, не сделали ей комплимент или просто не посмотрели ей вслед. Надя всегда восхищалась своей матерью, ее способностью преподать себя, ее шармом, очарованием, ее внешними данными, в общем всем тем, чем обладала Анна Васильевна от природы, и тем, чему научилась в процессе общения с противоположным полом.
— Я борщ варю, — гордо ответил Павел Петрович, — такой наваристый, вкусный, чтобы на несколько дней хватило. Знаешь, какой я борщ варить умею?
— Не знаю и знать не хочу, — грубо ответила Надя, — я спать хочу, а не слушать, как ты тут гремишь на всю квартиру.
— Извини, — снова виноватым голосом произнес Павел Петрович, а Надя про себя подумала: «Тряпка!»
Именно так называла Анна Васильевна своего первого мужа, и именно это слово врезалось в память Нади. За Павла Анна вышла почти сразу после окончания школы, им было по восемнадцать лет, они были молодыми и влюбленными друг в друга. Вскоре у Анны родилась дочка Надя, и семья должна была стать еще крепче, но… Было одно «но». Выяснилось, что Анну Васильевну совершенно не устраивает ее муж.
— Тряпка! Тюфяк! Ты не мужик! – часто повторяла женщина, обращаясь к своему мужу. – Все самой делать приходится! Не можешь со своей матерью поговорить, чтобы она нам ключи от пустой квартиры дала, чтобы мы, наконец, отдельно жили, а не на головах друг у друга.
— Анечка, но ведь это ее квартира, и мама сама вправе распоряжаться ею, — возражал Павел Петрович.
— Куда там! Она распорядилась! Стоит пустая квартира, а в ней могли бы жить мы! Нет, мы живем с твоей бабкой, у которой маразм, топчемся на малюсенькой кухне, спим втроем, зато твоя мать живет в трешке с дочкой, на кой им такие хоромы? А двухкомнатная квартира при этом пустует. А все почему? Потому что ты – слабак, который не может поговорить с матерью и попросить у нее разрешения на то, чтобы мы могли, наконец, пожить как люди, а не как скотина.
Ссоры вспыхивали в доме постоянно. Трехлетняя Надя отлично помнила, как мать, нервная и злая, постоянно проявляла свое недовольство в адрес отца, называла его «тряпкой» и «слабаком», а вскоре вообще забрала дочку и переехала к своей матери. Так распалась семья, а через полгода Анна Васильевна вышла замуж во второй раз. В этой новой семье у нее родился сын Борис, младший брат Нади, и Анна Васильевна, наконец, успокоилась. Теперь они жили в трехкомнатной квартире, новый супруг матери был военным, дослужился до звания капитана, денег в семье было достаточно, и это вполне Анну Васильевну устраивало.
Со своим родным отцом Надя почти не виделась и не общалась, хотя жили они в одном городе. Павел Петрович так больше и не женился, жил один, после смерти бабушки он так и оставался в своей тесной однушке, в которой когда-то они жили всей семьей, а после смерти матери перебрался в ее квартиру. Двухкомнатную квартиру он сдавал, и Анна Васильевна, усмехаясь, говорила о том, что «хоть на это у Пашки ума хватило». Позже однокомнатную квартиру продали, с этих денег младшей сестре Павла была куплена квартира в другом городе, а доход от аренды общей двухкомнатной квартиры брат и сестра делили пополам.
Надя Павла Петровича почти не воспринимала. В ее памяти он так и остался тюфяком и слабаком, человеком, которого можно было с легкостью унизить, который никогда не возражал и спокойно воспринимал любую критику в свой адрес. Отсюда и росло в девочке чувство презрения к Павлу Петровичу, к ее пятнадцати годам вырастя до размера огромной волны, способно разнести в щепки небольшой городок.
— Мам, а ты отца хоть немного любила? – спрашивала Надя у матери, когда та снова начинала вспоминать свой первый неудачный брак.
Анна Васильевна смеялась:
— Любила, наверное. Молодая была, глупая. Увидела красивого парня, крышу как будто ветром сдуло. А потом только глаза открываться начали.
— Значит, любила все-таки, — делала вывод Надя.
— Значит, любила, — равнодушно подтверждала Анна Васильевна.
Отчим Нади часто уезжал в командировки, Надя с братом Борисом и матерью оставались втроем. Мать любила ходить в гости, часто с подругами пропадала в каких-то увеселительных заведениях, а Надя заботилась о младшем брате, старательно училась и выполняла достаточно много работы по дому.
Когда ей исполнилось пятнадцать, случилось несчастье. Анна Васильевна, возвращаясь домой после очередной вечеринки, попала под поезд и погибла. Вернувшийся на следующий день в срочном порядке из командировки отчим занялся похоронами, и тут же поставил Надю перед фактом:
— Меня переводят в Ольшанск. Буду работать там. Бориса заберу, а тебя, извини, забрать не смогу.
Надя опешила:
— Куда же я тогда? Без мамы?
— Так у тебя родной отец есть, — ответил отчим, — с ним и останешься.
— Но я с ним совсем не общаюсь, — в ужасе проговорила Надя, представив себе жизнь с чужим для себя человеком в чужом доме, — он мне и не отец совсем.
— По документам отец, значит, отец, — строго ответил мужчина, — извини, но взять я тебя не смогу. По документам ты мне никто. Ты – дочь Ани, дочь этого, как его зовут… Павла. Вот с ним и останешься.
Надя проплакала несколько дней. Она горевала по матери, а еще очень сильно не хотела переезжать к отцу. От одной мысли о том, что ей придется жить с человеком, который был слабым, глупым, не очень богатым и вообще никому не нужным, Наде было горько и обидно. Отчим поступил с ней некрасиво, но настаивать ни на чем девушка не могла. Ехать в Ольшанск она тоже не хотела, с родителями Анны Васильевны контактов не имела, поэтому выбора у нее попросту не оставалось.
Так Надя оказалась в доме Павла Петровича. Отец был рад, когда Надя вернулась к нему. Конечно, он горевал из-за гибели Анны Васильевны, и Надя понимала, что мужчина все еще любил ее мать, но все равно Павел Петрович был счастлив, потому что Надя не уехала в другой город, а осталась вместе с ним. Пусть недовольная, пусть разговаривавшая с ним через губу, но все равно родная дочь, любимая и единственная.
— Почему ты не женился? – спросила у него Надя, оглядывая отцовское холостяцкое жилище. Павел Петрович жил один после смерти матери больше пяти лет, и квартира заросла хламом, хотя грязи и пыли в ней не было.
— Не захотел, — ответил отец, — а что, было бы лучше, если бы сейчас со мной другая женщина жила?
— Мне все равно, — ответила Надя равнодушно, но тут она явно кривила душой. Одно дело – вернуться к отцу, а совсем другое – вернуться к отцу, живущему с какой-нибудь теткой, которая бы ему еще и детей нарожала. Одно дело жить с матерью и отчимом, и совсем другое – жить с нелюбимым отцом и какой-нибудь мачехой-злыдней.
Тогда Павел Петрович просто усмехнулся, а Надя подумала о том, что ее отец просто никому не был интересен. Еще бы, невзрачный, сутулый, с редеющими волосами, светлыми бровями, девушке он казался совершенно неинтересным. То ли дело отчим: красивый, высокий, широкоплечий брюнет с черными глубокими глазами, красивой щетиной, подчеркивавшей его мужественность. А тут… Петрушка какой-то, которого женщины, похоже, вообще не воспринимают как мужчину.
Отец раздражал Надю во всем: в словах, в поступках, внешне. В общем, все то, что оставалось в памяти девушки от слов погибшей матери, крепко въелось в ее подсознание и мешало ей спокойно существовать рядом с родным человеком. Больше всего Надю раздражало то, что Павел Петрович не возражал ей, не ставил ее на место, не делал ей замечаний, как будто соглашался со всем тем, что дочь заявляла ему, как это в свое время делала Анна Васильевна.
— Ты готовишь отвратительно, — заявила Надя отцу, — лучше уж в доставке что-то заказывать.
— На это нужно много денег, — возражал Павел Петрович.
— Ах, ну да, — усмехалась Надя, — конечно! Ты же у нас простой инженер! Откуда у тебя деньги на доставку!
— Вот именно, — отец пытался свести все в шутку, — вот ты вырастешь, выйдешь замуж за богача, будет у тебя еда из доставок. Может быть, даже повар свой личный будет.
— Будет, — уверенно отвечала Надя, — потому что я питаться как на помойке не собираюсь. Ты уж какую-нибудь бабу себе завел, что ли, чтобы готовила тебе. А-то худой такой, серый как мышь.
— Так я и завел, — снова отшучивался отец, — тебя. Ты же женщина в каком-то смысле этого слова. Может, попробуешь приготовить что-нибудь?
— Ага, сейчас, разогналась, — Надя фыркала, — я тебе в служанки не нанималась. Сам готовь. Я лучше лапшу себе куплю в коробке.
— От нее толстеют, — подметил Павел Петрович, а Надя бросила на него уничтожающий взгляд.
— Лучше быть толстой, но зато вкусно есть, чем быть худой и такой как ты.
Надя раздражалась с каждым днем все больше и больше, жизнь с отцом казалась ей невыносимой. Ей хотелось сбежать, только вот бежать было некуда. Отчим с братом уехали, матери больше не было, а других родственников у Нади не имелось.
На летних каникулах в гости к Павлу Петровичу приехала его младшая сестра. Надя была удивлена, она совсем забыла о том, что у ее отца вообще имелась сестра. Лидия Петровна работала в школе учительницей начальных классов, была моложе своего брата на десять лет, ей было двадцать четыре года, и в отличие от своего брата, она была яркой и бойкой.
— Ты почему так разговариваешь с отцом? – сразу спросила Лидия, понаблюдав за племянницей пару дней. До этого молчавшая, подавшая вдруг голос тетка смутила Надю.
— А вам какое дело? – спросила Надя, хмурясь.
— В смысле – какое дело? Вообще-то я – его сестра. А ты – сопля зеленая, чтобы позволять себе так общаться со взрослым человеком.
Надя почувствовала, что краснеет. Какая-то молодая клуша из провинции будет ей еще замечания делать! Лидия была старше Нади всего на девять лет, а вела себя так, как будто была старше лет на двадцать и опытнее в десять раз.
— Это наше с ним дело, к вам не имеет никакого отношения.
— Уж конечно! – рассмеялась Лидия Петровна. – Ты перестань из себя мать корчить, взяла от нее самое худшее из всего, что могла в принципе унаследовать.
Надя еще больше покраснела. Она считала себя такой же умной, острой на язык и, конечно же, красивой, как и Анна Васильевна. А теперь эта клуша заявляет ей о том, что единственное, что унаследовала от матери Надя – это злость на отца? Вот еще!
— Не надо со мной так разговаривать, — сказала Надя, — со своим братом так говорите, а при мне лучше помалкивайте.
Лидия Петровна сделала строгое лицо, но Надя не обратила на это внимания. Пусть эта учительница своим лицом учеников пугает, а Наде глубоко наплевать на ее строгую физиономию.
— Слушай, ты, зелень, ты почему себя так ведешь? Павел тебя от детского дома спас, не стал отказывать тебе в приюте, хотя сто раз мог так сделать, а ты ведешь себя как последняя дрянь!
Надя возмутилась:
— Какой детский дом? Вообще-то он мой отец, это его обязанность – взять меня к себе.
Лидия усмехнулась:
— Это Анька всем говорила о том, что Паша – твой отец, а на самом деле это еще никем не доказано. Твоя мамаша, кстати, была в молодости, да и в зрелости, не очень-то разборчива, прыгала из койки в койку, думала не головой, а другим местом. Поэтому Павел не имеет к отцовству никакого отношения, разве что на бумаге. И брать тебя к себе после смерти твоей матери был не обязан, а сделал тебе огромное одолжение.
Надя побледнела. Она прям ощутила, как кровь отлила от лица после слов тетки. Что она несет?
— Что вы такое болтаете?
— А что? Мой брат никогда бы тебе этого не сказал, а мне уже порядком надоело смотреть и слушать, как ты себя ведешь. Паша не заслуживает такого отношения к себе, тем более, от посторонней девчонки.
Надя открыла рот, чтобы что-то ответить, но в этот момент домой вернулся Павел Петрович. Надя бросилась к нему:
— Что такое говорит твоя сестра?
— Что говорит моя сестра? – весело спросил отец.
— Говорит, что я – не твоя дочь.
Надя всматривалась в лицо отца и понимала, что Лидия не шутила и не врала. Лицо отца изменилось, улыбка сползла с губ, он строго и многозначительно посмотрел на свою сестру. Лидия продолжала сидеть за столом, пила чай и делала вид, что ничего не произошло.
— Лида, кто тебя за язык тянул?
— Надя тянула, — ответила та, — ты слышал со стороны, как она с тобой разговаривает? Ты понимаешь, что она считает тебя тряпкой, как считала некогда Аня? А знаешь, почему она считала тебя тряпкой? Потому что ты глотал все ее измены, терпел ее унижения, прощал все ее косяки. А теперь то же самое происходит и с этой девчонкой. Только Аню ты любил как женщину, а эта девчонка… Она ведь тебе чужая, она тебе никто.
— Я – никто? – пробормотала Надя, ощущая внутри глухую пустоту.
— Я – твой отец, — сказал Павел Петрович серьезным тоном, — по документам, по сути, по праву. Я – твой отец, точка.
— По документам – да, — снова встряла Лидия, — а по сути – вы чужие люди. Аня нагуляла ребенка, а ты принял его. Потом она умерла, а девчонку спихнули тебе.
— Лида, прошу тебя, — взмолился Павел Петрович, — замолчи. Ты приехала ко мне для чего? Чтобы со мной повидаться и к матери на могилку сходить? Или чтобы правду-матку рубить, о чем тебя никто не просил?
— Давно надо было все рассказать этой девчонке. Она из тебя веревки вьет, а ты ей это позволяешь.
Надя молчала. Молчала и слушала разговор двух взрослых, про себя понимая, что не является для них родной. Она чужая. Молча ушла к себе в комнату, закрылась там, упала на кровать, тихо заплакала.
Через несколько минут в комнату вошел Павел Петрович.
— Надюш, ты чего? Не плачь, ничего же не изменилось.
— Все изменилось, — ответила она, — я никто.
— Это я никто, — сказал отец, — ты ведь сама так говорила. Говорила, что я чужой, что ты меня не любишь, что живешь со мной только потому, что так нужно. Так и будет дальше.
Надя подняла лицо и посмотрела на Павла Петровича. Она вспомнила обо всем, что говорила ему, и ей вдруг стало ужасно стыдно перед ним. Он, не являясь ее родным отцом, забрал ее к себе, воспитывает, кормит, поит, одевает, дал ей кров, терпит ее оскорбления, а она… Боже, какой стыд!
— Нет, я так не хочу, — шмыгнув носом, произнесла Надя, — я не смогу жить тут, зная, что я – чужая.
— И что ты сделаешь? По документам ты – моя дочь, уже ничего не изменить.
Надя опять заплакала. Ей было стыдно перед этим невзрачным мужчиной, которого она презирала и считала слабаком, и который, на самом деле, оказался таким сильным, что взял к себе ребенка, который был ему неродным. Как же сильно он, наверное, любил свою жену.
— Почему ты забрал меня? Ты ведь знал, что я неродная? – Надя хотела разобраться, ей было это просто жизненно необходимо.
— Потому что ты моя дочь, — улыбнувшись, ответил Павел Петрович, — и никто не смеет с этим поспорить. Когда ты родилась, я сразу понял, что ты – мой ребенок, а уже потом, когда Аня заговорила о том, что родила тебя от какого-то другого мужчины, для меня это было неважно. Я воспитывал тебя как свою дочь, я тебя любил, я дал тебе свою фамилию, отчество, я и есть твой отец.
— Ты ее ненавидишь, да?
— Нет, — просто ответил Павел Петрович, — просто Аня была такой. Ветренной, легкой, любила мужское внимание и хотела всегда быть в его центре. Ей нравилось нравиться, а я поначалу злился, ревновал, бесился, а потом понял, что этим все равно ничего не изменю. Да и второму мужу она изменяла, все об этом знали. Слишком уж непостоянной была твоя мать, прожила короткую, но очень яркую жизнь.
— Ты ее любишь, значит? – спросила Надя.
— Нет, уже не люблю, — ответил Павел Петрович, — все сроки давности истекли, да и сделала она мне много плохого, чтобы чувства все еще оставались. Но я ею всегда восхищался, а еще знал, что она – мать моей единственной дочери.
Надя кивнула, потом вытерла слезы:
— Прости меня за то, что я позволяла себе так с тобой разговаривать. Теперь такого не будет.
— Ох, уж это моя сестрица, — Павел Петрович покачал головой, — если бы не она и не ее желание резать правду… Я просил ее не говорить тебе, но она не удержалась. Лида никогда не любила Аню, ее и мать моя не любила, поэтому не позволяла переезжать в ту квартиру, которая и стала самой главной причиной для ссор с твоей матерью. В общем, все уже давно осталось в прошлом, и я хочу забыть все плохое.
— Я тоже, — сказала Надя, — я постараюсь измениться.
В ту ночь Надя очень плохо спала, постоянно крутясь с боку на бок и вспоминая слова матери. Как же вызывающе себя вела Анна Васильевна, а Наде казалось, что мать была смелой и уверенной в себе. Она унижала мужчину, который любил ее, за счет него самоутверждалась, а, как оказалось, еще умудрялась ему изменять и совсем не ценила свой брак. Наде было стыдно за мать, а еще было стыдно за то, что она брала с нее пример. Сколько страшных, некрасивых, несправедливых слов было сказано в адрес Павла Петровича! Сколько негатива было вылито, сколько неприязни и раздражения накоплено с годами. Прав был отец, про все плохое нужно было обязательно забыть.
С утра Надя столкнулась на кухне с Лидией Петровной. Тетка посмотрела на Надю вызывающе:
— Ну что, вправились мозги на место?
Надя хотела ответить грубо, но передумала.
— Вправились. Спасибо вам за правду.
Лицо Лидии Петровны вмиг смягчилось:
— Не надо так разговаривать с Павлом, он этого не заслуживает. Мягкий человек, безотказный и очень добрый, он и без твоей грубости пережил слишком много плохого. Одна твоя мать чего стоит. Пожалей его и поблагодари за то, что забрал тебя к себе.
— Я так и сделала, — ответила Надя, — я благодарна ему за все.
В кухню вошел Павел Петрович с неизменной улыбкой на лице:
— О чем болтаете, девчонки?
Надя вдруг улыбнулась ему в ответ:
— Тебе бутерброд сделать, папа?
Лицо отца дрогнуло, как будто он услышал нечто такое, от чего хотелось не то плакать, не то счастливо смеяться. Лидия, стоявшая рядом, слегка усмехнулась, но промолчала.
— Сделай, дочка, — ответил Павел Петрович, и Надя почувствовала себя лучше. Она нужна ему! Он назвал ее дочкой! Нет, все плохое точно нужно было забыть. А еще учиться по-новому относиться к этому человеку, оказавшемуся самым близким для нее, пусть и неродным.
Автор: Юлия Б.