Когда он ушел в армию, его мать, тетя Катя, всем говорила о том, что Юля не дождется Ивана или будет ему изменять. Слышать это было обидно, тем более говорила она это не только всем соседкам, но и самому Ивану, который капал Юле на мозги, стоило ему добыть телефон. Так что в редкие минуты разговора они постоянно ругались, и ей было горько от этого, как от настойки полыни, которой бабушка поила ее в детстве при расстройстве желудка. Эту горечь она заедала сгущенкой, но сгущенка не помогала, только на боках откладывалась. Сейчас, спустя годы, она терпеть не может сгущенку.
— Мама, Андрей мне опять весь замок сломал!
Личико сына раскраснелось, нижняя губа дрожит. Юля готовит плов, и оставлять сейчас сковородку нельзя, подгорит, но она все равно делает это и идёт в детскую.
— Андрюша, пойдем, я тебе дам раскраску, не мешай брату.
Старшему сыну почти шесть, и он прекрасно понимает, что ломать замки брата — это плохо, но все равно делает это, просто не может не делать, такая уж у него натура, вечно все ломает и крушит. Но не из злого умысла, вот и сейчас он улыбается ей своими глазами вишенками, вприпрыжку бежит за ней. Она ведёт Андрея на кухню, садит за стол, достаёт раскраску и карандаши. Вскоре машинки и роботы покрываются резкими разноцветными штрихами, а лук, конечно же, подгорел, и Юля выбрасывает его в мусорное ведро, режет новую порцию.
— Телефон! — кричит сын.
Телефон она оставила на столе, и теперь он вибрирует, словно перевернутый майский жук.
Номер ей не знаком, и она берет трубку, наспех вытерев руки полотенцем. Голос в трубке смутно знакомый, но кто это, она понимает только когда слышит это ее «Ванюша»…
Иван был младшим из шести детей, точнее, первым сыном после пяти дочерей, так что сейчас Юля не удивляется, что тетя Катя так была помешана на нём. Но это сейчас, а тогда она злилась и не понимала, зачем она рассказала Ивану про квартиранта, которого мама пустила в бывший папин кабинет. После смерти отца с деньгами было туго, и иного выхода у них не было, но тетя Катя все выставила так, будто мама это специально привела в дом студента, чтобы женить его на Юле.
— Ну понятно, будущий профессор, не то, что мой Ванечка, простой работяга.
Ваня и до этого изводил Юлю ревностью, а после вести о квартиранте так вообще… Горечь теперь не покидала Юлю даже ночью, и она без конца ела конфетки и мятные леденцы, пытаясь спастись от нее. Конфеты, как и сгущенка, откладывались на боках, и когда она поехала к Ване (ему дали увольнительную на несколько часов), он не узнал ее.
— Ничего себе тебя разнесло! — возмутился он. — Студент, что ли, подкармливает.
Она проглотила обиду, не хотела портить такой день — с трудом нашла деньги на поезд и на квартиру, за которую, краснея, заплатила щуплому парню с красными глазами, словно он не спал уже целую неделю. В этой квартире они и провели всю его увольнительную, и оттуда она словно выпорхнула на крыльях — горечь отпустила, а тело казалось лёгким как пёрышко. Все же никто и никогда не смотрел на нее так, как Иван, ни с кем рядом она не чувствовала себя такой счастливой, за это счастье можно было все отдать.
— Через месяц вернусь, и подадим заявление в ЗАГС, — сказал он на прощание. — Выйдешь за меня?
От холодного ветра его щеки раскраснелось, темные, как вишня глаза смотрели на нее настороженно.
— Конечно, выйду!
Юля мечтала не о таком предложении руки и сердца, хотелось, чтобы как в романах — лунный свет, одно колено, кольцо в его теплой ладони… Но и так хорошо, как же хорошо!
К его возвращению она похудела на десять килограмм, морила себя голодом, не обращая больше внимания на сплетни его матери. Да и есть ей не особо хотелось — сначала от радости, а потом от тошноты. Про беременность она решила сказать лично, когда он приедет, но говорить пришлось о другом.
Участковый врач, приятная женщина с крупными чертами лица, закрыла дверь в кабинет и спокойно ей все рассказала. Юля сначала не верила, не может такого быть, только не со мной, она даже пошла пересдать анализ в другое место. Все подтвердилось.
Она не могла понять, как так получилось. И знает ли Иван (а что ее заразил именно Иван, она не сомневалась). Поэтому прямо там, на перроне, не обращая внимание на напирающих со всех сторон друзей и тетю Катю тихо спросила:
— У тебя кто-то был там, за этот год?
Он сначала не понял, рассмеялся, но она сунула ему в лицо справку. По страху, вспыхнувшему в его карих глазах, стало понятно — было…
— Мама, почему ты плачешь?
Голос сына раздался издалека, словно она стояла под водопадом. Юля тряхнула головой, попыталась улыбнуться.
— Из-за лука, — отвечает она. — Горький попался.
— А кто звонил?
К горлу подступил комок. Иногда ее мучает совесть, что тетя Катя ничего не знает, но потом она вспоминает, как та таскала Ивана по всяким шарлатанам, как обвиняла ее, Юлю, что это она его заразила, как разнесла по всему двору, из-за чего пришлось продавать квартиру и съезжать. Да не только из-за этого.
— Иди на аборт, родится уродом, — сказал Ваня.
— Неправда! Это вообще никак не влияет! И он может родиться здоровым, только нужно лекарства специальные пить…
— Мама говорит, что это отрава, больше слушай этих врачей…
Хорошо, что ее мама была не такая. Квартиру продали, купили поменьше — деньги были нужны. Студент, конечно, тоже все узнал, три дня ходил вокруг Юли, а потом, заикаясь, спросил:
— Можно я в гости буду приезжать?
Юлю это удивило — даже мама теперь мыла руки по десять раз на дню, хотя прекрасно знала, что так не заразиться. То ли храбрый был студент, то ли не так уж и не права была тетя Катя…
Сын смотрел на нее требовательно, он не терпел возражений.
— Бывшая соседка, — сказала она. — Ничего такого, рисуй…
От сковороды опять пошел горелый запах, и Юля кинулась к ней, обожглась, вскрикнула, не сдержала слезы. Они текли, словно обрушилась дамба, заливали щеки, обжигали солоно губы.
— Мамочка, больно?
Никто не смотрел на нее так, как смотрел он. Хотя нет, теперь точно такими же глазами на нее смотрит сын.
— Ничего, все пройдет, — говорит она и прижимает к себе.
Может, когда-нибудь она ему и расскажет. Но только не сейчас.