— Вещи сам соберешь или тебе помочь? — Ульяна сидела на стуле и, качая ногой, смотрела на мнущегося перед ней мужа. — Миш, ну что мы, как дети! Ну разбежались, и разбежались. Бывает. Давай, давай, собирайся, ничего не забывай, повнимательнее.
Михаил, глядя на жену, всё никак не мог понять, как можно быть такой спокойной, даже презрительно–равнодушной?! Да он и сам собирался уйти от неё когда–то, ни к кому–то, а просто так, потому, что она ему больше не симпатична, надоели ее привычки, докучливые вопросы: «Как дела на работе?», бутерброды эти, завернутые в бумажку, сюсюканья и приторные нежности, которые Ульяна ошибочно считала проявлением истинной супружеской любви. Надоело! Хочется побыть одному, вздохнуть свободно, улечься на диван с газетой, и чтобы никто не сопел над ухом, не сидел рядом в старом халате, тряся кудельками и жуя печенье, не делал замечаний и не выражал своё мнение, всегда отличное от его собственного.
Но ведь Улька повернула всё так, что это она его выгоняет! Мол, надоело терпеть его недовольное выражение лица, придирки и постоянное желание мужа быть главой семейства за счёт унижения её.
Много было между ними понамешано, много сказано, еще больше замалчивалось, выражаясь только в поджатых губах и холодном взгляде. Последнее время супруги часто ссорились, кричали, Уля плакала, Михаил угрюмо сидел на кухне, слушал радио…
— Миш, я хотела бы, чтобы ты уехал до того, как дети вернутся из школы. Так будет проще, — Ульяна сунула ноги в тапочки, вздохнула и стала сама собирать вещи мужа в чемоданы и сумки–баулы, которые уже приготовила и выставила в коридоре.
— А я не хочу, — пожал плечами Михаил. — Дай сюда! — Он вырвал из рук жены стопку носков и бросил их обратно в шкаф. — Когда захочу, тогда уйду. Поняла?
Ульяна покачала головой.
— Нет, так не пойдёт. Ты уходишь сегодня, сейчас. Или я просто выставляю твои вещи к лифту.
Со стороны казалось, что их ссора – просто глупое недоразумение. Ну разве можно из–за каких–то там мелких разногласий расставаться? Но Ульяна знала, что дальше будет только хуже. Выгонять его было, конечно, страшно, очень страшно. Как там будет впереди? А если ее вдруг уволят, если что–то случится, а она одна?.. Но…
Они никогда не обсуждали это вслух, но Уля знала, что муж погуливает. Он знал, что она знает… Фурункул их развода зрел красновато–синюшным бугром давно, уже года два, ему бы лопнуть, вылиться криками, слезами и скандалом, но Ульяна до этого доводить не стала. Она как будто сделала укол, набрала лекарство, проверила, хорошо ли движется поршень в шприце, нет ли пузырьков, и уколола. Воспаление как будто ослабло, теперь надо аккуратно восстановиться и идти дальше.
— Да как ты собралась жить?! На что? На свои копейки?! А дети, как объяснить им, что только из–за твой блажи рушится семья? — вспылил Михаил, видя, что Улька совершенно уверена в своём решении. — Может, это тебе надо уйти? Давай–ка подумаем! Ты ничего из себя не представляешь, а я это говорю тебе прямо в лицо, и тебя это бесит. Но ты начни с себя! Что дети возьмут от тебя? Чему ты можешь их научить?! Уходи сама, без тебя справимся!
Жена, до этого укладывающая в сумку Мишкино белье, выпрямилась, устало покачала головой. Она посмотрела на мужчину так, будто он умственно отсталый, и с этим ничего нельзя уже поделать.
— Нет. Уходишь ты. Теперь ты свободен и можешь гулять, с кем хочешь. Надо было раньше думать или хотя бы не давать домашний телефон кому попало.
«Кто попало» позвонила дня за четыре до Мишиного выселения, представилась Полиной, попросила его к телефону, посетовала, что не застала «Мурзика» дома, и просила передать, чтобы он перезвонил.
— Оставьте свой номер! — посоветовала Ульяна.
— да он его наизусть знает! А, вот еще что. Передайте, что часы он у меня забыл. А то будет искать!.. Чао!
— Мурзик! — фыркнула тогда Уля, кладя трубку. — Лишай на его густую шёрстку!
Поплакав, пока дома никого нет, Ульяна приняла решение.
— Ты просто патологически ревнива! Мало ли, кто мне звонит, кто тебе звонит, я же не выгоняю тебя за это!
— Мне звонят только по работе или подруги. Шашни на стороне я не кручу. Всё, Миш, хватит, пустое это! Уходи.
Мужчина выволок на лестничную клетку сумки, хотел захлопнуть дверь, но Уля ловко подставила ногу, и в двери осталась щель.
— Надо отдать ключи, Миша. Твой комплект, — пояснила она.
— И не подумаю! Это и мой дом, так что не дождёшься!
— Хорошо, я сменю замки. Но за твой счёт. Ключи отдай, я сказала! — она протянула руку и пошевелила пальцами у носа мужа.
Михаил бросил связку прямо не пол, к ее ногам, гаркнул: «Гори в аду!» и потащил чемоданы к машине.
Ульяна захлопнула дверь и облокотилась на неё спиной. Холодный, во вздутых ромбиках кожзам приятно холодил спину, в прихожей пахло кремом для обуви и Улькиными духами. Женщина увидела в зеркало своё отражение. Волосы совсем без объёма, синяки под глазами, тусклые губы, тушь с ресниц осыпалась и теперь черными комочками прилипла к коже, еще больше сгущая тени.
— Нда… — протянула Ульяна. — Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец…
Но жалеть себя и вдруг начать сомневаться, правильно ли она поступила, времени не было. Скоро из школы вернутся дети, Артём и Элька, надо как–то помягче им всё сказать…
— Ма, папа дома? — Артём зашел в квартиру, кинул на пол рюкзак, стащил с ног кроссовки и пошёл мыть руки.
— Нет, сынок. Папы нет. Обедать сейчас будешь или подождем Элю? У нее сегодня репетиция.
— Сейчас. Ты забыла, у меня футбол же! Некогда мне с Элькой связываться! Ма, а что такая грустная? — гремя ложкой с супом, поинтересовался парень и только тут заметил, что отцовской чашки на полке нет. — Разбила?
— Что разбила? — переспросила Ульяна.
— Чашку. Папиной чашки нет. Ты ее разбила? — Артём покачал головой. — Папка обидится. Хотя… Он уже привык.
— К чему привык, Тёма? Не била я ничего, он ее с собой забрал. Папа теперь будет жить отдельно. Вот и забрал свои вещи…
Ульяна затихла, следя, как изменилось выражение лица сына.
— Чего? Это как? Он в командировку уехал?
— Нет. Он просто больше с нами не живет.
Тёма выпрямился, растерянно оглядел кухню, потом встал, прошелся по квартире. Да, многого, что принадлежало отцу, не было. Парень вернулся, встал в дверях кухни и, делая вид, что совершенно не плачет, тихо спросил:
— Выгнала его, да? Мама, но почему?! Почему всё, что хорошего есть в нашей семье, ты рушишь?! А как же мы? Нас с Элей кто–нибудь спросил?
Ульяна не ожидала такой реакции. Михаил с детьми вообще как будто и не общался, вечно занят, просит не мешать, а если вечером он дома, то сидит один в комнате, щелкает компьютерной мышкой, листая новости. На выходных иногда он ходил с детьми гулять или на каток, летом катался на роликах. Но это всё до тех пор, пока сам хочет. В остальное время детей развлекала Ульяна.
— Тёма, есть вещи, которые нам с папой надо было сделать, а вам с Элей принять. Это именно такая. Папа все равно остался твоим папой, ты всегда можешь позвонить ему, встретиться…
— Ну да… Всегда ты всё портишь! Так и папа говорил! Он нас предупреждал!..
Артём развернулся и ушел к себе в комнату. Ульяна слышала, как он с кем–то разговаривает по телефону, наверное, с отцом…
Но парень до Михаила не дозвонился. Он набрал номер сестры, та взяла трубку не сразу.
— Эля! Она его выгнала! Она выгнала папу! — зашептал он.
— Тём, извини. Я не поняла. У нас тут шумно. Кто кого выгнал? Тебя с урока, что ли?
— Включи мозги, Элька! Папа ушел! Совсем ушел! А мама теперь будет жить в их комнате одна!
— Как ушел? А как же он теперь? Где же он будет жить, а? А мы?! Тёмааа!
Она всхлипнула, потом брат услышал в трубке короткие гудки…
Эля вернулась домой позже, чем обещала. Ульяна уже написала ее преподавателю, спросила, почему репетиция затянулась настолько долго. Но ей ответили, что все давно разошлись по домам.
Женщина набрала номер дочери. Не отвечает…
Но вот хлопнула входная дверь. Ульяна выскочила из ванной и испуганно застыла.
Эля, бледная, заплаканная, стояла в прихожей и зло, с ненавистью смотрела на мать.
— Как же ты могла, мама?! Ты довела его, да? И он ушел… Ты постоянно ругалась с ним, он не выдержал. Конечно, кто такое сможет долго терпеть! Мама, ты ничтожество, слышишь?! Папе было плохо с тобой, вот он и убежал! И мы когда–нибудь уйдём, ты нас не остановишь! У всех матери хорошие, а ты… Чем он опять тебе не угодил?! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Ульяна передернула плечами. Реакции детей она боялась, но тут уж надо идти до конца, отстаивая свое решение, иначе она совсем потеряет свой авторитет…
— Эля, это наше с папой дело. Я понимаю, тебе обидно и грустно, но поверь, так всем будет только лучше! Мы все успокоимся, продолжим жить, а уж время покажет, что делать дальше, — оправдывалась Ульяна. — Ну… Если хотите, можете выбрать жить с отцом. Я не буду возражать!
— Скорее всего так и будет! — кинула Эля и ушла к Тёмке.
— Сомневаюсь, что тёте Полине эта идея покажется удачной… — пожала плечами Уля…
Ну как она могла сказать дочке, что у папы есть кто–то на стороне, что он неверный муж?.. Дети такого, наверное, знать не должны…
Как–то Ульяна слушала передачу по радио. Там сказали, что, если даже супруги на грани развода, они не должны говорить друг о друге гадости детям. Это неправильно и подло. Уля тогда только пожала плечами, ведь ее это не касалось, и как будто бы забыла… А теперь вспомнила и поняла, как это трудно, не начать оправдываться, «топя» своего противника. Аргументов за развод было очень много, пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать, одно существование некой Полины уже камнем ложилось на дно их семейной лодки. Та кренилась, зачерпывала бортом воду, трещала… Ульяна решила не ждать кораблекрушения, закончила плавание. Или пустила всё на дно…
Ульяна, прикрыв в кухне дверь, позвонила маме. Та выслушала новости спокойно, похвалила за смелость, но сказала, что жить одной, воспитывать детей – это тяжело.
— Может, надо промурыжить Мишу немного, а потом вернуть? — предложила Ульяне мама.
— Нет. Я больше не смогу так, мама, и он не изменится…
— Делай, как знаешь, дочка. Мы с папой за тебя очень переживаем…
Уля попрощалась, повесила трубку. Ей стало тоскливо, накатили сомнения. Мужа выгнала, с детьми поссорилась, что дальше?!..
«А дальше ты будешь жить так хорошо, как только можешь!» — мысленно ответила она себе…
— Эля, иди ужинать. Артём, тебя это тоже касается! — крикнула женщина, поставила на стол тарелки, разложила еду, но ребята так и не пришли. — Идите, заодно поговорим! — попробовала еще раз Уля, но так и осталась сидеть за столом одна. Она поковыряла вилкой остывшую картошку, потом встала, вынула из шкафчика бокал, плеснула себе вина, выключила на кухне свет и зажгла свечи. Миша не любил сумрак, романтические посиделки при свечах, называя это пустой бабьей прихотью. Когда еще только поженились, и Ульяна устраивала им такие вечера, как показывают в кино, он терпел. Призом за терпение была она, жена. А потом родились дети, всё приелось, жизнь стала простой, приземленной, какие уж тут свечи! На последнюю годовщину свадьбы Ульяна накрыла стол, купила красивые подсвечники, подобрала салфетки, наготовила любимых домочадцами блюд, но Михаил, вернувшись с работы, был не в духе. Он строго сказал жене: «Убери все эти игрушки, дай поесть нормально!», велел детям мыть руки и садиться за стол.
— Эля, Тёма, вы же тоже не хотите сидеть в темноте и есть наощупь? — показал он взглядом на свечи. — Маме опять нечего делать… — И закатил глаза, глядя на Ульяну как на умалишённую.
Тёмка согласно кивнул, Эля хотела возразить, но промолчала.
— Но у нас праздник. День свадьбы – это же событие! — Ульяна улыбнулась. — Ты помнишь, Миша, в тот день шел дождь. И сегодня тоже…
— Отстань, ну шёл и шёл. Давай, что там у тебя, есть охота!
Ульяна тогда только посмотрела на него удивленно, встала и ушла в комнату.
— Уль! Уля, ну ты чего, обиделась что ли? Уль, опять ты себе всё придумала! Вот надо всем настроение портить вечером, да? — сел смотреть телевизор мужчина. — Дети расстроились, что, мол, мама ушла? Она обиделась? А на что обижаться?! У меня голова разрывается, столько дел, забот, мыслей, а ты какую–то ерунду придумываешь! И деньги, вон, потратила опять!..
… А теперь Миши нет, и можно делать многое из того, что раньше запрещалось – жечь свечи, включать музыку и громко петь, не стесняясь соседей, можно вставать в выходные тогда, когда тебе этого хочется, а не тогда, когда решит за всех Михаил. Всё, теперь пусть учит ходить строем Полину, а Ульяна будет жить свободно!
Дети тихо прошмыгнули по очереди в ванную, заглянули на кухню. Мать с бокалом в руке танцует, что–то шепчет. Покрутили пальцем у виска и ушли…
— Сдвинутая! — презрительно сказал Тёма. Так часто говорил отец, когда мама ругалась, чего–то требовала, возмущалась. Михаил пояснял детям, что она просто немного сдвинутая, что это от того, что мало работает, полдня дома сидит, напридумывает себе опять чего–то и орёт, почем зря!
Ульяна работала в детском центре, вела занятия для малышей, освобождалась рано. Когда Элька и Тёма были маленькими, она и вовсе не работала, потом вышла на два часа в день, потом на три, дети пошли в школу, стали болеть, пришлось опять отказаться от работы. Теперь, ребята повзрослели, появилась возможность продолжить свою карьеру. Хотя Михаил только смеялся, ну какая карьера у воспитателя?! Подумаешь, трехлеток учить, а дальше что? Какой может быть тут рост?!
Еще в институте Ульяна интересовалась многими вещами – нейропсихологией, логопедией, бегала на дополнительные занятия в нейрохирургическое отделение больницы, благо ее научный руководитель там работал, наблюдала, как восстанавливаются дети после операций, травм, помогала им учиться заново говорить, читать, писать, ходить. Она вместе с ними ползала по полу в кабинете ЛФК, кривлялась перед зеркалом и рисовала пальцем на песке, смеялась и всегда говорила: «Всё будет хорошо!» Они верили, улыбались в ответ… Однажды на улице Ульяну узнала девочка, подбежала, стала что–то говорить, сбивчиво, торопливо, Уля сначала растерялась, а потом вспомнила малышку, обрадовалась – всё действительно было хорошо!.. Но это было до свадьбы…
А потом в жизни появился Михаил, элегантный и обходительный. Он дарил цветы, возил Ульяну гулять в Царицыно и Ясную Поляну, покупал билеты в театры и на выставки. Через полтора года поженились, Уля забеременела. Тёму она носила тяжело, постоянно была в больнице, постельный режим, страх, что что–то случится…
Артём родился недоношенным, требовал много внимания и заботы. Уля вертелась дома, совершенно забыв о работе. Ей пару раз звонили, спрашивали, когда вернется, обещали увеличить зарплату, но Ульяна отказалась. Миша ее поддержал – жена должна беречь семейный очаг, а он, мужчина, будет добывать еду, охотиться на мамонта, приносить деньги.
А потом, когда родилась Эля, когда дети стали повзрослее, Михаил, нет–нет, да и кинет жене, мол, хватит над ними виться, займись собой! Тогда Ульяна вспоминала, что она еще и просто женщина, шла в парикмахерскую не потому, что пора стричься, а просто чтобы что–то поменять, красила волосы, просила придумать ей новую причёску. Домой приходила улыбающаяся, отдохнувшая, показывалась мужу.
— А вот и наша мама пришла… — скептически оглядывал ее Михаил. — Я надеюсь, это всё можно смыть? — интересовался он.
Ульянина улыбка исчезала, она оборачивалась, смотрела на детей. Те отводили глаза.
— Эля, тебе нравится моя новая стрижка? — спрашивала Ульяна. Дочка пожимала плечами, потом отвечала:
— Не знаю…
Это было обидно и странно, Уля потом долго сидела в ванной и плакала, жалея себя.
Когда она перестала быть для своих детей «второй после бога», она понять не могла. Это произошло так незаметно, что невозможно обозначить дату. Просто когда–то мир перевернулся, а она подумала, что это всего лишь гроза…
У Ульяны была лучшая подруга, с детства, еще со второго класса, Мария Панова, Маруся.
Маруся стала крестной Улиных детей, поначалу часто бывала у них дома, но потом приезжать перестала, чаще приглашала к себе.
— Маш, ну что не так? Мне очень нравится и причёска, и цвет, а они сказали, что плохо… Даже Эльке не понравилось! — сидя в кафе, рассказывала Ульяна. — Что, правда, плохо?
Маша придирчиво оглядывала подругу. Иногда эксперименты с ее внешностью, и правда, были не очень к месту. Но чаще все казалось даже очень симпатично. Если Марусе что–то не нравилось, она прямо говорила, что не так.
— Такой цвет тебя немного старит. Я думаю, если взять на тон светлее, будет супер! А вот бровки – прям идеально! И ногти, ногти какие! Так аккуратненько сделали, очень хорошо! Уля, главное, чтобы ты сама радовалась от своего преображения! Перекрасить волосы – дело нехитрое, а вот перекрасить их так, чтобы ты была счастлива – вот это уже мастерство. Да и не в тебе дело…
Тут Маша обычно меняла тему, спрашивала о учёбе детей, планах на лето и другой чепухе, но Уля всё же однажды заставила ее сказать всё до конца.
— Маш, скажи уже, что ты имеешь в виду! В ком дело?
— Ой, не бери в голову! Я просто так сказала… Все люди разные, одним нравится одно, другим другое… — отмахнулась Маруся.
— Нет, так не пойдет, я знаю тебя много лет, не увиливай! — Ульяна схватила подругу за руку. — Ну!
— Да Михаил твой просто любит, чтобы ты была с изъяном, неужели ты не замечаешь?! Он найдет любой предлог, чтобы унизить тебя!
Уля помолчала, переваривая информацию, потом рассердилась.
— Не надо так говорить, Маша! Я знаю, вы с мои мужем не ладите, но зря ты про него гадости говоришь, он любит меня.
— Он любит унижать, Ульянка. Есть такие люди. Он боится тебя, есть в тебе что–то, чего у него никогда не будет. Вот он и кочевряжится, чтобы ты думала о себе плохо. Он вампир, пьет твоё счастье! — горячилась Маруся. — Бросай его! Пока не поздно, бросай!
— Маша! Замолчи! — Ульяна сжимала кулачки и отворачивалась.
— Ладно, забыли. Еще кофе, или пойдем уже? — вздыхала подруга. Разговор этот никогда не приходил к логическому завершению, Улька когтями готова была защищать мужа, так что спорить становилось бесполезно. Они расплачивались, уходили гулять по улицам, потом Ульяна спохватывалась, спешно прощалась и уезжала домой.
— Да еще же детское время! — смеялась Маша.
— Мы договорились, что Миша посидит с ребятами до ужина, а я приеду и покормлю их сама, — оправдывалась Уля.
— Улька! Что значит – посидит, а ты потом покормишь?! Он вообще–то с ними живёт! Это его дети! Вот если бы свекровь так с тобой договорилась, я бы поняла, но не муж! А если бы ты работала сутками?!
— Я не работаю так. Ладно, Маш, не начинай. Тебе не понять…
Тут Ульяна обычно замолкала, чувствуя, что ляпнула лишнего. Маша была не замужем, а ей, между прочим, уже к сорока. Она любила только одного мужчину в своей жизни, своего начальника, а он, как на грех, был женат. Другие Марию не интересовали, так и жила она в ожидании чуда, что ее вдруг заметят и предложат руку и сердце…
— Извини, я не подумала… — виновато бурчала Уля, гладила подругу по плечу.
— Нет, это ты не подумала, когда за Михаила своего выходила. Ну да ладно, беги, корми. Пока!..
… Ульяна слышала, как вернулись в свою комнату дети, не пожелали спокойной ночи, не заглянули… Ну и ладно, сегодня вечер ее свободы!
Всё испортил телефонный звонок. Вера Петровна, Мишина мама, пригревшая сейчас его у себя на груди, строго поинтересовалась, не разбудила ли она невестку.
— Нет, я не сплю, — пролепетала расслабленная Уля. — Я пью вино, у меня на столе горят свечи, и стоит кусок торта. Сейчас я буду пить чай.
— Пьянствуешь, значит?! — взвилась Вера Петровна, глядя, как на кухне сын опрокидывает очередную рюмку, закусывая шпротами. — Этот тут сидит, водяру хлещет, ты там с винцом, а мне сердце рвать? Так что ли?! Ты зачем его выгнала, Ульяна?! Хорошо же жили, мирно! Ну чего тебе опять не хватает? Уж все деньги, все до копеечки он тебе приносит, дом – полная чаша, дети пристроены, ты обута, одета, чего не хватает–то?! Ну, может, в постели он уже не тот… — Вера Петровна понизила голос, — мой–то муж тоже в этом деле был не марафонец, но тут уж терпи! Жена ты, однако!
Ульяна только хихикнула.
— А может у тебя кто появился? А, Уль? — Веру Петровну вдруг потянуло на откровенности. Улька даже удивилась, свекровь обычно держалась с ней ровно, по–доброму, но душу никогда не раскрывала. А тут, видимо, был особенный случай… — Знаешь, у меня в твоём возрасте… Тебе сколько?
— Тридцать девять, — сделав потише гитарную композицию, прошептала Ульяна.
— Ну вот, у меня тоже был один… Ну, ухажёр… Так и что же?! Я к нему не ушла, погуляли, да и разошлись. А муж при мне остался, всё чин чином, и у Мишеньки полная семья. И ты, уж если так хочется, погуляй, но Михаила обратно призови! Не рушь семьюююю! — всплакнула Вера Петровна. — Деток же жааалко! Он их так любит!
— Любит. Не спорю. Но обратно Мишку не позову. Пусть любит на расстоянии. Он любит их ровно до того момента, когда устанет и захочет, чтобы они исчезали из его жизни. Элька и Тёма не понимают, он их деньгами своими купил – Турция, аквапарки, подарки шикарные, поездки, рестораны… Но это он делает только тогда, когда сам хочет повеселиться. Он может договориться с ребятами, что пойдет на каток в выходные, а потом передумать только потому, что ему захотелось полежать дома на диване. Ваш сын знатный эгоист, Вера Петровна, уж извините…
— Уля! Уля, так нельзя! У нас у всех есть недостатки! Ты, например, готовишь не очень, Миша мне каждый раз жаловался… Но ведь терпел же! Ел!
— Да? Ну вот и зря мучался, бедный! — нараспев ответила Ульяна. — Да вы не переживайте так, Вера Петровна! Мы разведемся, Мишенька женится на другой женщине, Полине. Она его пригреет.
— Чего–чего? Ульяна, что ты несешь?! Какая Полина? — Вера Петровна даже осипла, потом откашлялась, продолжила уже увереннее:
— Уля, зачем наговаривать? Это нечестно!
— Ой, больно надо! Эта дама звонила мне, мы поговорили… В общем, готовьтесь к свадьбе. Но внуков, естественно, можете навещать. Приезжайте, Эля и Тёма всегда рады вас видеть!
На том конце провода повисло молчание. Было слышно, что Вера Петровна всхлипывает.
— Вера Петровна, не расстраивайтесь! Всё бывает в жизни, все перемелется. Но меня тоже поймите, я не могу жить с двоеженцем… — Уля села на подоконник. За окном было совсем темно, только вдалеке по небу мелькали прожекторы от какой–то дискотеки. За черными, голыми ветками деревьев можно было разглядеть башенку МГУ, размытую, намеками выступающую из тумана. Внизу, во дворе, кошка сидела на скамейке, обернув лапки хвостом. Она тоже была свободна, как и Ульяна…
— Ладно, Уля… Извини, я поняла. Деткам привет… Кстати, как они это всё восприняли? — вздохнула Вера Петровна.
— Они считают меня виновной во всех грехах. Но это не ново. Я давно стала для них статистом на сцене. Подай, принеси, молчи и слушай, не смей, уйди, куда пошла… Если бы не звонок этой Полины, я бы еще, может, помучалась, но… В общем, спасибо той доброй женщине, что избавила меня от мужа.
— Тебя–то избавила, а я как теперь? Он же ко мне пришёл, ирод! — хмуро прошептала Вера Петровна, попрощалась и повесила трубку…
Дети долго не разговаривали с матерью. Не здоровались, не ели то, что она готовит, не прощались и не звонили. Три планеты, три их жизни вращались по одной орбите, но перестали соприкасаться. Ульяне было тяжело, но она твёрдо решила, что оправдываться ни перед кем не будет, не станет просить прощения, унижаться, возвращая себе внимание детей. В конце концов, если хотят, пусть переезжают к отцу, что такого?! Она им это уже сказала, два раза повторять не будет.
… — Мне нужны деньги, — буркнул Артём с порога.
— Ну, по–первых, здравствуй, сынок, — кивнула Ульяна. Она только что пришла с работы, еще не успела снять сапоги и стояла в прихожей, разглядывая сына.
— Я сказал, дай мне денег!
Ульяна удивилась, как в этот момент Артём стал похож на отца. Тот же резкий, повелительный тон, презрительный взгляд… Ну уж нет! Тёмку она портить не даст!
— Артём, вежливые люди здороваются с родственниками. И не стоит чего–то требовать от меня.
— А ты мне больше не родственник. Я с отцом буду жить. Дай денег, и всё.
— Аааа… Вот оно что… А на что деньги–то? Много? — спокойно поправила причёску Уля, улыбнулась своему отражению.
— Десять тысяч.
— Это слишком много, — отрезала Уля.
— А для папы не много. Это ты нищая, а у него хорошая работа, зарплата. Мы с Элей будем жить с ним.
— Так зачем тогда просишь у меня? Иди к папе и проси. Извини, мне надо попить чай.
Ульяна босиком прошла на кухню, включила чайник. Внутри у нее всё клокотало, тряслось, было так страшно, что Тёма прямо сейчас соберет вещи и уедет…
— Папа не подходит к телефону.
— Ну, так бывает, когда люди очень много работают, Тёма. Потерпи до вечера.
— Но у тебя же есть деньги! Папа платит тебе на нас с Элей!
— Ты имеешь в виду алименты? О, это ещё не скоро. Пока будет суд, пока решение… Придётся подождать. Да и потом, эти деньги будут уходить на ваши кружки, секции, еду и прочее.
— Папа так и сказал! — пнул ногой в стену Артём.
— Что он сказал? — подняла глаза Уля, размешивая сахар в чашке.
— Он сказал, что ты охотница за его деньгами. Нам из них и копейки не перепадёт…
— Тёма, есть выход! Не расстраивайся! — Уля нарочито широко улыбнулась. — Вы живёте с папой. Тогда все денежки будут вашими. Тебе же от него именно это надо? Эле тоже скажи, если есть желание – вперед! Не стану удерживать, но и любить меньше от этого я вас не стану! А пока ты всё же живешь со мной и перестань так со мной разговаривать, помой руки, поешь и сделай уроки. Вечером мне надо уйти, на час где–то. Я записалась на водительские курсы, тут недалеко, так что посидите одни.
— Ты? На курсы? Мама, да ты не сможешь! Папа всегда го… — Артём осекся, встретившись глазами с Ульяной.
— Мне всё равно, что он говорил. Я взрослая женщина, дипломированный специалист, я сама решу, что я смогу, а что нет. О тебе папа тоже много всего говорил… Часто ошибался.
Парень хотел уточнить, что же там говорил отец, но не стал. Он испугался, что услышит что–то плохое – папа в нем сомневается, высмеивает, критикует… Так же, как он обычно говорил про маму…
Ульяна ушла в шесть. Эля и Артём смотрели телевизор, не стали выходить из комнаты, желать ей удачи. Да и не надо, Уля всё равно любит их!..
Возможно, она вернется сегодня в пустую квартиру, дети соберут свои вещи и уедут к отцу. Возможно, они уже всё решили и ждут, когда останутся одни, чтобы бросить её. Время покажет…
… Вера Петровна выставила сына за дверь, как только узнала, что тот бабник. Он пробовал покричать, показав, кто в доме хозяин, но мать просто вытащила из шкафа мужнин ремень и недвусмысленно рассказала, как будет воспитывать своего мальчика. Михаил проклял ее и ушел, пообещав веселую жизнь.
Теперь он снимал однушку в Зябликово. Ульяна перед уходом сообщила детям новый адрес отца…
… Артём и Элька стояли перед дверью и всё не решались нажать на дверной звонок. Они привезли кое–какие свои вещи, надеялись, что отец примет их и разрешит пожить с ним.
— Может, маме хоть записку оставим, а? — с сомнением протянула Эля перед отъездом. — Она будет волноваться!
— Ну оставь, мамина дочурка! Мамочка будет волноваться… Какие неженки!
Артём зло посмотрел на сестру. Она испугалась, что он не возьмет ее с собой, писать записку не стала…
Эля протянула руку, три раза позвонила. Клацнул замок, дверь открылась, на пороге стоял Михаил.
— Не понял! — вскинул он брови. — А что вы тут делаете?
— Привет, папа! Мы к тебе приехали! — Эля быстро прошмыгнула в квартиру, стала разуваться.
— Мы поживём у тебя пока, ладно? — кивнул Артём и тоже стал раздеваться, снял куртку, бросил ботинки на пол.
— Что значит поживёте? Мать где? — Миша строго разглядывал детей.
— Дома. Она сказала, что по закону, если мы хотим жить с тобой, то имеем право. Мы вот хотим… — пояснила Эля.
— Вы, что, обалдели? — скривился мужчина. — В однушке втроём?!
— Ну… Ты можешь снять другую квартиру, побольше! Пап, мне, кстати, денег бы… Ба, да у тебя приставка появилась? Тренажёр?! Ты ноут себе новый купил?! — Артём с интересом дотрагивался до вещей, восхищенно смотрел на отца.
— Да. Ты только не трогай. Артём, я что сказал?! И вообще, езжайте домой, мне некогда. Надо предупреждать перед тем, как навещать! Не учили вас?
Эля испуганно вздрогнула.
— Папа! — начала она, но тот перебил её.
— Домой, я сказал. Мне некогда, у меня дела. Эля, перестань копаться, улитка! Артём, отойди отсюда, это не твои вещи, нечего зариться. Собирайтесь, и бегом к матери! Я сам вам позвоню. Я вас не звал, не приглашал! Моду тут взяли решать всё за меня! Сначала выставила из дома, потом детей подкинула! На моей шее опять сидеть будете? Дудки! Всё, пока!
Ульяна боялась, что Михаилу хватит ума поманить детей, привлечь, поиграть с ними в доброго папочку, наговорить про неё плохого, купить ребят, в конце концов. Тогда он бы сделал ей очень больно, он бы отобрал самое дороге. Но он был не готов. Недавно звонила Полина, позвонила просто попрощаться. Миша просил ее не рубить с плеча, но она уже повесила трубку. Потом звонила мама. Она сухо сообщила, что вычеркивает его из завещания, квартиру и дачу перепишет на Ульяну и просила больше к ней не приезжать. Он попытался накричать на неё, но она отключила телефон. Это Михаила доконало. А тут еще дети приехали…
Он захлопнул за ними дверь, закрыл глаза и сел на пол, накрыв голову руками.
… Эля долго плакала, не могла уснуть. Ульяна сидела под дверью детской комнаты, просила пустить её, но Эля не открывала. Уля понимала, что сегодня миф об идеальном отце разлетелся в пыль, это надо пережить, хотела помочь, но ей не позволяли… Артём сухо кивнул матери, когда они с сестрой приехали домой, объяснять не стал, но было понятно, откуда они вернулись. Ульяна попыталась поговорить с сыном, но тот только помотал головой…
… Спустя положенный срок, все стали свободными – и Ульяна, и Михаил. Паспорт со штампом о разводе, решение суда о том, что дети живут с матерью, назначенные алименты — всё оформлено должным образом.
Эля быстрее сблизилась с матерью, не выдержала наложенного самой на себя обета молчания. Они с матерью теперь говорили о чепухе, смеялись и шептались вечерами, сидя на диване, смотрели фильмы, Ульяна научила дочь вышивать, хотя раньше Миша презрительно называл это занятие признаком недалекого ума. Эля вдруг поняла, что мама тоже была подростком, влюблялась, сомневалась и боялась чего–то… Раньше Уля этого никогда не рассказывала… По отцу девочка скучала, но не так сильно, как в начале.
Артёму пришлось тяжелее. Он привык, что мамы в доме практически и не заметно. Она что–то делает, но так, чтобы не мешать отцу. А теперь тень превратилась в живого человека, она что–то требует, заявляет свои права и открыто говорит, когда ей что–то не нравится… Это было странно, но скоро Артём понял, что гордится своей матерью. Раньше не замечал, ну, вещь и вещь, есть и есть, а теперь гордится!
Когда Уля, взяв машину на прокат, первый раз сама отвезла детей на дачу, Тёмка, дождавшись, пока мама припаркуется, торжественно сказал:
— Ну ты, мама, крутая!
Ульяна бы запрыгала от радости, да не солидно это…
Она обняла сына, но Артём заметил, что на них смотрят соседские мальчишки, высвободился.
— Но–но! Я попрошу без этого всего! — пробурчал он. — Багажник открывай… То есть, открой, пожалуйста, я продукты в дом занесу!
Вышла встречать гостей Вера Петровна.
— Уля, детка, приехали? Молодцы! За стол! За стол, орлы мои! Всё стынет!
Ульяна кивнула, обняла свекровь и повела ее в дом. Та шагала мелко, волновалась и всё оглядывалась на внуков, любовалась.
Михаил больше уже не женился. Ни одна женщина не могла ужиться с ним. Первое время всё, как будто, было хорошо, но потом он опять замечал в своей избраннице кучу недостатков, воспитывал, укорял. И тогда опять оставался один… Детей он навещал, они к нему приезжали, но не часто. Им как–то стало не о чем говорить. Раньше темой общего обсуждения становилась Ульяна, теперь же Артём не позволял отцу говорить о ней что–то плохое, одергивал.
— Тём, я вот что хотел у тебя спросить, — как–то, отведя сына в сторону, прошептал Михаил. — А может мне к вам вернуться? Как думаешь, примет меня мама обратно?
— Не надо, пап… Правда…
— Почему? — угрюмо спросил мужчина.
— Потому что так будет нехорошо…
Миша вздохнул. Он недавно видел Ульяну на улице, хотел подойти, но вдруг оробел, такая она стала царь–птица… Может и правда уж ни к чему ворошить прошлое… Хочется только будущее хорошее – и ей, и детям, и себе…
— Надо помириться с матерью! — решил Михаил. — Она одна у него осталась, ну куда он без неё?!..