Когда мне исполнилось семь лет, с момента нашего переезда в город прошёл год. Новизна впечатлений уже давно стёрлась из моего сознания, авторитет во дворе среди таких же ребятишек был завоёван, и я остро почувствовала, что для полного счастья мне не хватает кота. О чём тут же поспешила сообщить родителям, будучи уверенной, что они с радостью примут в новый дом нового котика (старая кошка Мурка, что всегда жила с нами в посёлке, откуда мы переехали, померла незадолго до нашего отъезда). Но родители выслушали мою просьбу без ожидаемого энтузиазма. Папа сказал, что сейчас мы живём не в бараке, как раньше, а на четвёртом этаже пятиэтажного дома и мыши сюда уж точно не доберутся. Мама, тяжело вздохнув, сказала, что больше не хочет заводить котиков, чтобы их потом не терять (она очень любила Мурку и до сих пор часто о ней вспоминала).
После такого разговора моя голова «усиленно заработала» подыскивая, как часто говорили родители, «убийственные аргументы», тем более котёнок у меня на примете уже был. «Мой» котёнок был самым шустрым, самым смелым, самым красивым, в общем, самым-самым из всех семи котят, что месяц назад родила дворовая кошка Маруся. Он даже уже узнавал меня и радостно полз навстречу, громко мяукая.
К сожалению, у меня нет ни одной фотографии Мурзика, а этот котёнок из интернета просто на него очень похож.
День проходил за днём, а «убийственные аргументы» никак не хотели приходить в мою голову. Несколько моих скромных попыток были безжалостно разбиты вескими доводами родителей. Но я с детства была очень настойчивой и последовательной в достижении своих целей. Спустя пару дней меня осенило: родителей надо разделить – это раз, уговорить надо только маму – это два (потому что отец настолько любил мою маму, что никогда ей ни в чём не отказывал, если она просила). Помню, как мама спустя полгода решила сделать перестановку в большой комнате (она всегда этим страдала)… И всё бы ничего, отец у меня был мужчина высокий и сильный, так что шкафы подвигать — это запросто, но вот перебивать в бетонной стене двенадцать дырок для ковра очень не хотелось. Огромный, как скала, отец стоял посреди комнаты и отчаянно сопротивлялся, выкрикивая всё, что он думает о маминых бесконечных перестановках, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. Мама, которая ростом едва доставала отцу до плеча, стояла напротив, высоко задрав голову и периодически подпрыгивая (при этом она мне всегда напоминала маленького задиристого воробышка), звонка сыпала «убийственными аргументами», а потом топнула ножкой, обиделась, ушла на кухню и загремела кастрюлями (почему-то у меня сразу возникла мысль, что нашим новеньким кастрюлькам пришёл конец). Отец выкурил на балконе две сигареты, при этом сердито сопя, а затем пошёл на кухню и, как ни в чём не бывало, спросил:
— Детка (это он мою маму так всегда называл), так, где ты говорила новые дырки бить? Идём, покажешь, а то я что-то не очень понял…
Итак, направив всю энергию своего мозга на маму, я наконец-то нашла тот единственный «убийственный аргумент». Тут надо сказать, что мама очень хорошо шила и вязала. В эпоху дефицита на красивые и оригинальные вещи она с энтузиазмом наряжала меня с отцом (про неё саму я уже вообще молчу), и мы ходили, как картинки из журналов моды. Единственное, что меня очень бесило, так это её бесконечные шапочки, панамки, пилотки, береты, которые непременно сопровождали очередное платье или костюм. По маминому мнению они дополняли одежду, придавая изюминку. И если отец абсолютно не сопротивлялся этим маминым «выкрутасам», то в моём случае это всё заканчивалось истерикой, и очень расстроенная мама прятала назад в шкаф ненавистную пилотку.
По выходным мы всегда ходили в кинотеатр и вот, наряжая меня к выходу в люди в новенький сшитый брючный костюмчик, мама тяжело вздохнула и заискивающе посмотрела мне в глаза:
— Виточка, может, наденешь эту кепочку? Она так дополняет весь костюм, я так старалась… ради меня…
Это был мой звёздный час.
— Ладно, одену, — как можно тяжелее и громче вздохнула я, а затем, состроив самое несчастное в мире лицо, жалобно затянула, — вот если бы ты разрешила мне взять котика, то я бы всегда надевала все твои шапочки беспрекословно, даю тебе честное октябрятское слово.
И уже вечером мама лисой подкатывала к папе. Результат, думаю, всем ясен.
А на следующий день крошечный Мурзик уже осваивал своё новое жилище, а я надолго стала жертвой маминого рукоделия. Правда, вскорости выяснилось, что панамка и прочие головные уборы очень даже нужная вещь, когда вы компанией украдкой решили немного «помочь» работникам совхоза в сборе яблок в саду.
Шло время. Мурзик из крохотного котёнка вырос в красивейшего белого кота с чёрным хвостом, симметричными чёрными пятнышками возле ушей, и двумя овальными пятнышками на боку, которые, по мнению мамы, так удачно подчёркивали оригинальность окраски котика.
В то время такого понятия, как лоток для кота в доме, не было (может в городах-миллионниках и было, но наш город к таковым не относился), поэтому все котики свободно гуляли на улице, когда хотели и где хотели. Сейчас я думаю, что во времена моего детства котики жили в более естественных для их природы условиях, они были свободными и счастливыми. И даже, если с ними периодически и случались неприятности или несчастные случаи, то для них это всё равно было лучше, чем жизнь в запертой квартире, «подправленная» скальпелем ветеринара, и редкие прогулки на поводке (в лучшем случае).
Мурзик был очень умным и очень активным котиком, чем сразу же завоевал любовь отца, который учил его разным «вредным» штучкам. И даже, когда в результате этих учений, когда котик с разбегу запрыгивал на шторы и карабкался под возмущённые причитания мамы вверх, все три карниза оказались на полу, вырванные со стены, с торчащими деревянными чёпиками, папа только громко хохотал, приговаривая:
— Да, Мурзик, когда я прибивал карнизы, на твой вес явно не рассчитывал.
И напевая под нос весёлую песенку, папа бойко застучал пробойником, углубляя дырки в стене. Когда все карнизы были успешно водворены на место, папа с гордостью сказал:
— Ну, всё, Мурзик, можешь теперь лазить, сколько твоей кошачьей душе угодно, выдержит.
— Чему ты учишь кота! – визжала мама. – Посмотри, на что уже похожи эти шторы!!!
— Детка, ну, что ты так нервничаешь? Пусть котик развивается, — ласково парировал папа.
— Тьху! – говорила мама, пытаясь придать лицу строгое выражение. – Здоровый мужик, глава семейства, а ведёшь себя хуже дочки.
— Ха-ха-ха! – Было ей ответом.
А ещё, в отсутствии мамы, папа учил Мурзика охоте. Он перевязывал газету прочной ниткой и торжественно вручал мне со словами:
— Дочка, ты завела кота, так надо с ним заниматься.
И пока я, изображая добычу в виде газетного бантика, носилась вместе с Мурзиком по двум смежным комнатам, папа сидел в кресле и руководил процессом, подбадривая котика. Всем троим было очень весело. Чего никак нельзя было сказать о маме, которая по приходу домой обнаруживала, что весь пол усеян мелкими обрывками газеты. Папа тут же вскакивал с кресла (у него всегда вдруг возникали неотложные дела) и со словами:
— Дочка, твой кот – тебе и убирать! А как ты думала? Животное – это тебе не игрушка… — быстро исчезал за входной дверью квартиры вместе с Мурзиком, которому всегда тут же приспичивало в туалет.
Мама тоже очень любила Мурзика. Особенно её умиляло, что котик был почти весь беленький. Правда, это была исключительно мамина заслуга, потому что довольно часто Мурзик приходил с улицы грязный, как свинья. Мама тут же несла отчаянно сопротивляющегося котика в ванну, и там, после коротких, но бурных пререканий, Мурзик под струями воды душа снова превращался в белоснежного котика. Спелёнатый, как новорождённый младенец, в большом махровом полотенце Мурзик передавался мне. А уж я укладывала его в кукольную кроватку с матрасиком, подушечкой и укрывала одеяльцем. Мурзик ни капли не сопротивлялся, он закрывал глаза и засыпал.
А ещё мама любила котика за то, что он позволял ей (в отличие от меня) повязывать себе на шею огромный роскошный бант. Папа всегда при этом фыркал и подсмеивался над котиком:
— Мурзик, ну, где это видано, чтобы такой боевой котик ходил с бантом?
Однако, Мурзик, смерив отца презрительным взглядом, тут же поворачивался к маме, которая «млела» от счастья:
— Какой же ты красивый! – всплёскивала она руками.
И котику этого было достаточно. Он гордо выхаживал перед мамой до тех пор, пока она сама не соглашалась, что можно уже бантик и снять. Естественно, на улицу в таком виде Мурзик никогда не выходил.
В то время советская лёгкая промышленность обеспечивала народ очень качественной, но очень некрасивой одеждой и обувью. Импортные, более изящные вещи, появлялись на полках магазинов крайне редко, и их цена была в разы выше отечественной продукции. И вот однажды в наш небольшой городишко поступили ГДР-кие капроновые чулки. Они были цвета лёгкого загара, очень тоненькие, прозрачные и не шли ни в какое сравнение с отечественными чулками. Правда, и стоила эта красота семь рублей (сумма весьма приличная по тем временам).
Когда отец вручил маме упаковку с вожделенными чулочками, визгу было столько, что мы с Мурзиком тихонько забились в уголок кровати. Мама порхала по квартире, как бабочка, осыпая отца такими комплиментами, что он аж слегка порозовел от смущения. Весь вечер только и был наполнен разговорами о том, как мама завтра придёт на работу в этих чулочках. Она их доставала из упаковки, гладила, прикладывала к щеке, восторгаясь лёгкостью и гладкостью, не забывая всё время нахваливать отца.
Утром, надев чулочки и вдоволь навертевшись возле трюмо, под восторженные «ахи» отца мама начала собираться на работу. Она была очень активная и шустрая, моя мама всегда всё делала быстро и носилась по квартире, как угорелая, только ноги мелькали. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент у Мурзика «взыграл», хорошо натренированный отцом и мной, охотничий инстинкт. Один прыжок и мама уже горько рыдала, сидя на диване. Надо сказать, что кот охотился играючи за голыми мамиными ногами всегда, но когда она надевала чулки, то никогда не позволял себе таких вольностей, понимая, что случайный коготок может привести к плохим последствиям. Но эти чулки были настолько тонкие и прозрачные, что Мурзик, очевидно, их не заметил.
— А-а-а! – ревела белугой мама, размазывая по щекам советскую тушь. – Паршивый котяра! Раз в жизни мне досталась хорошая вещь, а ты… А-а-а, Игорь, я даже из дома не вышла… Ну, почему… почему этот мерзкий кот бросается только на мои ноги… Выброшу к чёрту зверюгу! А-а-а!
Я тихонько сидела на кровати в своей комнате и прижимала к себе Мурзика. Конечно, мне было очень жалко маму, но Мурзика было ещё жальче, и я тоже заревела.
Обалдевший от всех событий, Мурзик недоумённо заглядывал мне в глаза.
— Как же так? Я знаю правила, но ведь ноги были голые!!! И вдруг я за что-то зацепился… — ясно говорил его взгляд.
И только папа не растерялся.
— Анечка, детка, не плачь, ну, стоит ли так расстраиваться из-за каких-то чулочков. Смотри, вся твоя красота по щекам потекла…
— Это была моя давняя мечта, — всхлипывала мама, — почему он на тебя не прыгает, на дочку, а только на меня…
Мама уже собиралась разреветься с новой силой, но папа сказал:
— Детка, ну, у меня с дочкой нет таких красивых и изящных ножек, как у тебя. А Мурзик он же кот, мужчина. А какой нормальный мужчина может остаться равнодушным к твоим ножкам, особенно, когда они так и бегают перед глазами: туда-сюда, туда-сюда…
Мама последний раз хлюпнула носом и заулыбалась. Пока она умывалась и заново наводила на лице красоту, папа взял злополучные подранные чулочки и подошёл к коту.
— Что ж ты, Мурзик, так меня подвёл? Нехорошо… На вот, посмотри внимательно, — папа сунул коту под нос чулки.
Мурзик долго их нюхал, тыкаясь своим розовым носом в капрон, а потом посмотрел на отца.
— Запомнил? Смотри ж мне! – погрозил коту пальцем папа.
А вечером мама снова визжала от счастья ещё громче, потому что отец принёс ей не только новую пару таких же чулок, но ещё где-то раздобыл и импортную тушь для ресниц.
Вот такая вот история.
Остаётся только добавить, что с тех пор тактика Мурзика в отношении маминых ног кардинально изменилась. Теперь котик всегда сначала подбегал к маме и тыкался носом в её ноги, и только убедившись, что они действительно голые, отходил, садился в засаду и прыгал.
