Подслушанный разговор о женском

Качается вагон, стучат колёса глухо и хочется… А хочется, мои дорогие попутчицы, чайку, горячего и обязательно в подстаканнике. Чай в поезде, в отполированном временем и километрами подстаканнике — это же классика жанра! А какие беседы, какие разговоры ведутся за этим душевным чаепитием… припоминаете?

Я на всю оставшуюся жизнь запомнила такой вот разговор, тем более, что он касался именно меня. Обычно, в поездках, я забиралась на верхнюю полку с очередной книжкой и была безмерно счастлива от своего «зависшего состояния» и во времени и в пространстве. Благодать, да и только. Так было и на этот раз. Мы ехали к маминой маме, которая жила в Сухуми.

В первый раз у меня было такое дальнее и манящее своей привлекательностью путешествие. Представьте сами, девочка подросток едет за тридевять земель, из уральской деревни к Черному морю! И ничего, что это более трех суток, книжек с собой много.

Попутчицы – приятные взрослые женщины, две сестры — тоже в отпуск.
Вот с этими женщинами и завязался у моей мамы чисто женский разговор: про мужей, детей, кто и где с кем познакомился, как жизнь складывается, как живется сейчас: в радости ли, в счастье или не очень…
А когда дошла очередь до мамы, за окном была уже глубокая ночь, степь с редкими полустанками и вспышками фонарей….Я было совсем уже задремала, убаюканная и стуком колес и неторопливой женской беседой, но, услышав своё имя, проснулась и превратилась вся в одно большое ухо, тема была для меня уж очень «стыдливо-запретная», я и виду не смела показать, что слышу это сокровенно женское:

— Муж пуповину прямо зубами и перегрыз, не было под рукой ничего, сами понимаете…Что мы про это знали? Да ничего. Страшно, не то слово.

— Я ж, говорю, — продолжала мама свой рассказ, — мне 19, ему 21. Хотел успеть, довезти меня до ближайшей больнички, рожать вроде бы рано, срок не вышел. Я сама росточком маленькая, живот торчком, а вздумала на кухне флягу с капустой квашеной передвинуть, черт меня дернул, ну и скрутило… Мой то сразу за трактором побежал , меня в кабину, думали засветло успеем эти 18 километров проехать, да ошиблись. Февраль. Месяц лютый. Особенно в Кустанае, на целине…

Завьюжило, не видно ни дороги, ни хоть какого-то кустика. Вообщем, съехали в овраг: ни взад, ни вперед. Ну, а я рожать начала…

Соседки аж дыхание затаили, представили, видимо эту картину.

А про меня и говорить нечего. Лежу, не шелохнусь, боюсь слово пропустить.

— Больно, это да. Но еще страшней оттого, что же с этим всем делать, как это- родить здесь, в тракторе, без врачей, без помощи… В общем, слезы, сопли, крики, воды полные валенки. Смотрю, муж из трактора выскочил в метель, испугалась, куда он, а я, что со мной? А он руки снегом растер, чтоб почище были, в кабину ко мне заскочил, глаза круглые, отчаянные и кричит – тужься, давай родная, дави на газ! Ну я и давнула! Я ору, он орёт, страшно, а жить хочется… Ну и выдавила, вон на полке посапывает наша снежная целинница.

— А дальше? Что дальше? – торопят слушательницы.

— А дальше, пожалуй самое страшное и самое невероятное, что вообще может с человеком приключиться. Выскочила наша малышка, маленькая совсем, да и не понять, что и как, окровавленный слизистый кусочек плоти, мяукнула раз и молчок. Муж ее рубашкой своею обтер, после того, как пуповину перегрыз, оторвал от фуфайки рукав, туда ее и спрятал. А я в полуобморочном состоянии, в луже крови, хорошо, что он догадался про послед. Потом рассказывал, что вспомнил как у себя в деревне роды у овечки принимал, потому и про послед знал. Не знаю, за что он там потянул, но смог мне помочь, и умудрился даже вторую половину своей рубахи под меня засунуть, когда всё было позади….

 

Малышку мне за пазуху засунул, чтоб теплее было, расцеловал меня, сказал , чтоб солярку экономила, спичек коробок оставил и ветошь, чтоб волков ночью огнем отгонять, а сам в ночь и пургу ушел..

— Как ушел? Куда ушел? А ты? А ребенок, -скороговоркой выпалили соседки.
Мама отхлебнула остывший чай , помолчала, видимо трудно ей это все снова вспоминать и, после паузы, хрипловато продолжила.
— Я думаю, что это очень редкое качество – уметь принять решение. Он лучше меня понимал, что если есть хотя бы один шанс на выживание, он должен его использовать. Выбор в нашем случае был невелик :или нас заметет и мы все замерзнем, или он сможет позвать людей на помощь. И он смог. Он шел, он полз из последних сил, а когда сил уже не было, стал копать в снегу ямку, чтобы, как он говорил потом, по человечьи умереть и… Наткнулся на засыпанный снегом тракторный плуг. Это такая прибамбасина к трактору, которой землю пашут. Значит рядом бригадные вагончики, а там люди. Так и дополз до первого, доскребся отмороженными руками. Ребята быстро спохватились, все двенадцать бригадных ДТешек колонной с зажженными фарами двинулись на наши поиски.
— А ты? Как ты? Как малышка, -торопили женщины и я, вся сжавшись в комочек и еле сдерживаясь, чтобы не разреветься в голос, ждала продолжения.
— Честно. Все как в полусне. То ли сон. То ли явь. Только очень холодно и страшно, что не найдут, не успеют. Пару раз слышала волчий вой, почти рядом. Когда приходила в себя, окунала ветошь в солярку и жгла прямо в кабине. Попыталась приложить дочку к груди, но она никак не реагировала. Прислушивалась, кажется пискнула. Значит живая.

— И опять полусон, полуобморок, -продолжала мама, -перед рассветом совсем страшно стало и волки, показалось совсем где-то рядом. Отрезала воротник от телогрейки, намочила в солярке, подожгла и, с трудом приоткрыв кабинное стекло, дверь уже не открывалась, замело, выбросила этот факел в окно. Он нас и спас. Увидели наши ребята эту искорку, заметили мои ангелы-спасатели. В общем, когда нас в больничку доставили, нас с Танюшкой от черной солярочной копоти отмыли, напоили, да накормили, все вокруг диву давались нашей живучести. Маленькая, чуть больше полутора килограмм, преждевременная, а ничего, к житью, говорят, так выжила. И я. И она. Мужу досталось. Обморозился. Но тоже быстро восстановился, видимо радость, что все так обошлось, лучший лекарь.

— Вот так история. Просто чудо какое — то! Расскажешь кому так не поверят! – продолжали удивляться сестры-соседки.
— А я и не рассказываю. Знаю, что не моя заслуга в том. Ангела Хранителя нам Боженька сильного с дочуркой на помощь послал. А рассказал об этом один журналист, он к нам из Москвы прилетел, по заданию редакции газеты «Комсомольская правда». Наши друзья, комсомольцы-целинники письмо в газету написали. Просили разыскать своего бригадира с женой и дочкой Таней, которую они в феврале в пургу спасли. Кстати, имя дочке на комсомольском собрании выбирали. Назвали Татьяной, как нашу повариху-кормилицу звали. Душевная, добрая женщина была, да дай Бог, и сейчас здравствует..
— Что, прямо из Москвы журналист? Из газеты? – перебили маму слушательницы.
— Ну, да. Танюшке уже четвертый год шёл. Приехал. Расспросил. Поудивлялся. А потом в газете статья большая вышла. «Из снежной колыбели»- название такое придумал. Правильно назвал. Так и есть. Правда колыбель соляркой пахла и страхом, но так красиво звучит… Из снежной колыбели моя дочурка на свет вылупилась..

А после этой статьи нам письма со всего Союза мешками стали приходить. И усыновить-удочерить нас какая то профессорская семья хотела, и дом в селе новый предлагали, приезжайте-работайте… А я уже сыночком дохаживала, муж механиком работал, все вроде как у всех. Так и живем своим трудом и заботами, чужого не просим, потому как главный подарок от Бога мы уже получили – наши жизни.

 

Все замолчали. Каждый думал о своём. А я, ошарашенная, оглушенная услышанным, глотала счастливые слезы и благодарила, благодарила и Боженьку, и Ангелов за наше спасение и за нашу семью, и за то, что я еду к морю, и что у меня есть тайная тайна – если я так родилась и осталась жива, значит у Боженьки на меня есть серьезные планы…я под его защитой…

источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 6.56MB | MySQL:47 | 0,080sec