Фотография использована в иллюстративных целях и взята из открытого доступа Яндекс-картинки.
Санька плакал редко. Он был очень выносливым мальчишкой и считал, что мужики не плачут вообще. Когда сломал ногу во время прошлогоднего катания с горы, не ревел, хотя и побелел от боли. Сонька, вместе с его друзьями, волокла его домой на санках, а он только стонал. Дал волю слезам только, когда друзья ушли, и он увидел маму. Тут-то его и пробрало. Она сына обнимала, успокаивая, а он рыдал. Не ревел он даже, когда был жестоко покусан осами. Сонька частенько завидовала силе духа своего братца – она-то была плаксой.
А теперь этот мужик плакал. Слёзы текли по его смуглому личику, а он не утирал их, а только скулил жалобно, как побитый щенок. Брат и сестра сидели в дровянике на не расколотых ещё чурках.
— Сань, не плачь! Не правда это. Тетка Тамара такая сплетница. Баба говорит, что у неё язык что помело.
— Она сказала, что я не папкин. Нагуляла мама меня. И материлась ещё на неё. Говорит, что непохожий я на вас. Смотри, я ведь, и правда, другой – вы все вон светлые, а я тёмный и шкура у меня смуглая. Оооона меня подкидышем назвала! Я – подкиииидыш! – выл Санька.
И такое горе звучало в его голосе, что Сонька заревела сама. Так, они и сидели вдвоём на этих чурках, пока не стало смеркаться.
Баба Фёкла вышла на крылечко:
— И где носить этих неслухов опеть? Темнееть ужо. И что дома-то не сидится. Гдей-то им сегодня мёдом намазано.
Она двинулась по двору к дровянику, видно, услышав, что там кто-то копошиться. Ребятишки затихли, но бабка всё же углядела внучат и рявкнула:
— И чего вы тут затаилися? Опеть чего набедокурили? А ну домой! Вечерять уже пора.
Санька, увидев бабку, снова в голос заревел.
— Чего случилося-то? Поранился гдей-то? Ну, чего блажишь?
Она сдёрнула внука с чурки, осмотрела его на предмет повреждений и снова спросила:
— Чего воешь-то? Соня, чего он ревёть?
— Тётка Тамара сказала, что он на нас не похожий совсем, не папкин он. Подкидыш. Мамка наша его нагуляла.
И Сонька громко произнесла то слово, которое и говорила тётка Тамара. Баба Фёкла Сонькиного рассказа не оценила, помолчав немного, она спросила:
— А кто ж тебе, внучечка, позволил такея слова говорить? Рот мылом надо помыть, как их скажешь! Подкидыш, говоришь,- повернулась она к Саньке. – А ну домой, нерОдный! Сказала, ужинать пора.
Пришлось ребятишкам подняться и домой пойти. А бабка шла следом и тихонько ворчала:
— И придумаеть же это помело, чего не попадя! Ну погоди, я покажу тебе нерОдного, и подкидыша покажу! Язык поганый вырвать надо давно уже. Видно, мне придётся.
Мама, приехавшая из больницы накануне, накрывала на стол, отец сидел тут же, нарезая хлеб.
— Где вы пропали-то? А ну, мыть руки и за стол. Поздно уже.
А бабка всё успокоиться не могла:
— Вон, сын-то ваш чего удумал. НерОдный он вам, оказывается. Непохожий потому что. Ревёть в сараюшке сидит. И энта с ним.
Бабка указала на Соньку.
А та не преминула ответить:
— Это не он так решил. Это ему тётка Тамара сказала, соседка наша.
А Санька молчал. В глазах его плескалась тоска.
Отец вдруг встал, хотел сказать что-то. Но мама, дотронувшись до его руки, попросила:
— Не нужно! Давайте за стол! Всё потом.
Ужинали в молчании. Потом мама мыла посуду. Отец ушёл в спальню и долго не показывался. Вышел оттуда с семейным альбомом, который Сонька и Санька любили иногда рассматривать. Отец сел за стол, который мама только что вытерла, подозвал к себе ребятишек. Мама с бабкой сели рядом.
После травмы отец стал говорить непривычно тихо. Он и теперь начал спокойно, но твёрдо:
— С мамой вашей я познакомился в Енисейске, когда учился уже на третьем курсе института. Иду, значит, как-то с занятий в общежитие. А на скамейке девчонка сидит, ревёт в три ручья. Вот, такая же зарёванная была, как и ты, Санька, сегодня. Я подошёл и спросил, чего ревёт эдакая красавица. Она глянула на меня и культурно попросила отстать от неё. Ну не тут –то было! Не привык я так быстро уступать. Присел рядышком. Оказалось, что она кошелёк со всей стипендией где-то потеряла. И теперь убивается. Только начало месяца. Как жить-то теперь!
Тут мама продолжила – отцу много говорить было трудно ещё:
— В тот месяц папа ваш выжить мне помог, хоть и сам не богат был. Из дома денег не присылали ему. Брат его только немного помогал. Толя вагоны ходил на станцию разгружать. И мне еще продукты покупал… С тех пор мы и не расставались. Свадьба следующим летом была, 25 июня. Студенческая! Весёлая! Нам друзья машинку швейную подарили. Вон она стоит. По распределению его сюда отправили работать, и я с ним поехала. Перевелась на заочное отделение – я же младше его на два курса училась. В апреле у нас и Соня родилась. А ты, Санька, после Соньки — чуть больше чем через год. Я поехала на последнюю свою сессию, когда ты у меня в животике уже был. В декабре того же года ты и родился. Наш ты! Никакой не приёмыш. А похож ты на моего брата, Витю, сына бабы Фёклы. Он к нам однажды приезжал. Соня его помнит, может быть.
Отец раскрыл альбом и показал ребятишкам фотографию мужчины, удивительно похожего на Саньку и на маму одновременно.
— Мама, так я и на тебя похож ведь! – с восторгом воскликнул Санька.
— А то ж,- поддержал его отец, — прежде чем реветь, в зеркало посмотри. А нос-то у тебя всё равно мой! Его никому не победить.
А бабка, как припечатала, огладив Саньку по непослушным вихрам:
— Не шкуркой, а повадками на свово родителя похож! Такой же занозистый! А Тамарке надо язык-то укоротить. Ишь, змея какая!