— Мальчик, мальчик! Иди сюда! Подойди ко мне, говорю!
Незнакомая тётка в сером брючном костюме (в такую жарищу!) стояла рядом с их калиткой.
— Мне нужны родители Иванова Стёпы. Они здесь проживают?
Стёпка насторожился — с чего это чужая тётка желает пообщаться с родителями? Да ещё посреди каникул.
— А зачем они вам?
— Ты мне тут вопросы-то не задавай! На мой отвечай!
Из-за того, что незнакомая дама повела себя столь агрессивно, Стёпка решил потихоньку исчезнуть из её поля зрения.
Ничего не ответив, он развернулся и помчался в сторону играющих в футбол пацанов, ни разу не обернувшись на требовательные окрики незнакомки.
Пусть себе орёт, сколько влезет.
Не знает он эту тётку, а батя с бабаней всё равно спят, двери ей не откроют. Они ещё не скоро проснутся, потому как всю ночь гудели с друзьями.
К бате друзья приехали, вот и праздновали встречу до самого утра. А Стёпка ничего, нормально так выспался в летней кухне. Поначалу лежал и прислушивался к разговорам взрослых. А потом незаметно уснул.
Пару раз просыпался и слышал, как гомонят в доме. А когда запели петухи, стало тихо.
Стёпка ещё подремал маленько, а потом нужда заставила его покинуть мягкий диван — потягиваясь и зевая, он вышел во двор.
Солнце уже светило вовсю, но за забором пока было тихо, люди ещё досматривали утренние сны.
Сделав дело, Стёпка пошёл в дом за едой — он любил, как говаривала бабаня, кусочничать. Нахватает из холодильника сыру и сарделек, вытащит из хлебницы полбуханки, насыплет в карманы конфет из буфета и убегает на улицу.
Сидеть на лавочке рядом с домом и кусочничать было так вкусно, что никакой горячий завтрак или обед не мог заставить его получить такое же удовольствие от еды.
Пока он таким вот образом завтракал, улица начала просыпаться.
Сначала к лавочке прибежал соседский пёс Тихон, для которого у Стёпки всегда был припасён кусок колбасы.
За Тихоном подкрались местные коты — это вообще-то была их лавочка. Но пока на ней сидел Стёпка, хвостатые не решались заявить свои права и терпеливо ждали, когда любимое место освободится.
Потянулись люди в сторону города — день рабочий.
А вскоре из домов повылазили ребятишки — накормленные и готовые к очередному летнему дню, полному приключений.
И этот день начался — они сбегали на пруд, половили ленивых от жары лягушек, окунулись на мелководье, пока никто не видел (купаться без взрослых было категорически запрещено!), погоняли на великах, а потом пошли играть в футбол.
И вот когда Стёпка побежал за укатившимся мячом, он увидел эту незнакомую тётку, которая хотела пообщаться с его родителями.
— Кто это, Стёп?
Пацаны заметили интерес женщины к его дому.
— Да не знаю я, — махнул рукой Стёпка. — Родителей спрашивала, а они до вечера не проснутся, сильно погудели нынче. Я и не признался, что это мой дом. А то заставила бы открыть калитку.
— Ну и правильно, молодец, — одобрительно зашумели приятели и продолжили гонять мяч.
Они играли до тех пор, пока не услышали призывы родителей, зовущих своих чад на обед.
— Пацаны, встречаемся через час!
И все заспешили по домам — жара, не жара, а аппетит разыгрался у всех не на шутку.
Стёпка побрёл домой — он знал, что сегодня горячего обеда не будет, поэтому спешить ему незачем. Выпьет чаю. А лучше лимонаду. Наверняка, лимонад есть в холодильнике. Бабанька всегда для него припасает.
В доме было душно и пахло перегаром. Батя храпел рядом с заставленным грязной посудой и пустыми бутылками столом, а бабаня гремела кастрюлями в раковине, охая и стеная.
— О, Стёпка! Явился. Есть хочешь?
— Хочу, бабуш.
— Ну, погоди, милок… Сейчас я кастрюли почищу и сварю тебе макароны. Или картошки… Что быстрее? А пока вон, возьми огурцы в миске, они помыты.
— Не, бабуш, я не буду ждать. Можно, я бомжик поем?
— Да разве ж это еда, Стёпка?! Бомжик… Ай, ладно! Перекуси пока. К вечеру голова пройдёт, я тебе картохи с мясом натушу.
Стёпка схватил стаканчик с растворимым картофельным пюре и привычно залил его кипятком из уже закипевшего чайника.
— Вот они, полюбуйтесь!
В дверях кухни стояла та самая тётка в сером костюме, а рядом с ней ещё одна женщина в полицейской форме — вернувшись домой, Стёпка забыл запереть калитку…
— Я специалист органа опеки, к нам поступил сигнал, что несовершеннолетний Иванов Степан находится в опасной ситуации, родные в запое, а ребёнок голодает.
— Какой ребёнок голодает? — удивлённо спросила бабанька. — Стёпка, что ль? Да вы гляньте в холодильник — там места свободного нету! И мясо, и рыба, и фрукты всегда есть. Скажи же, Стёпка?
Стёпке почему-то было смешно, и он тихонько похихикивал.
Ребёнок голодает!
Женщина в полицейской форме открыла дверцу холодильника и строго спросила:
— И где тут продукты для ребёнка? Алкоголь вижу, газировку вижу. А продукты где? Мясо, рыба? Вы зачем нас пытаетесь обмануть?
Бабанька метнулась к холодильнику, в котором и правда со вчерашнего дня стало гораздо больше свободного места.
— От ироды… Всё сожрали! И когда успели? И курицу из морозилки вытащили! Генка!!!
Бабаня уже пихала батю, пытаясь разбудить.
— Генка, вы когда уже успели всё сожрать? Там свинины кусок был. Курица… Генка!
Батя с трудом пытался сообразить, чего от него хотят.
— Так, понятно, — тётка в костюме достала документы и принялась что-то писать. — Стёпа, а ты когда в последний раз ел что-нибудь горячее?
— Не помню, — он и правда не помнил. В такую жару они с удовольствием ели окрошку и холодный борщ.
А мылся когда в последний раз? — тетка брезгливо разглядывала грязные разводы на плечах и ногах.
После купания и футбола ещё и не такое бывало, но про купание говорить было нельзя.
А мылся он… так вчера же! Перед сном, как обычно — ноги, руки и лицо, чистка зубов и обтирание шеи.
— Где твоя мама?
— В больнице сейчас. Но скоро домой вернётся.
— Принесите документы на мальчика, — обратилась к бабаньке женщина-полицейский.
Та послушно достала из комода свидетельство о рождении, паспорт бати и матери, свой паспорт.
— Будем изымать ребёнка.
— Как? Изымать? Да вы что?!!! За что? Куда?! Не отдам Стёпку!
Бабаня завыла дурным голосом, а почти проснувшийся батя начал сыпать отборным матом.
— Ребёнок в девять лет питается не пойми чем, без присмотра, без контроля, и вообще — у вас тут не известно, что за ситуация с родственными отношениями! Из школы неоднократно поступали сигналы, теперь вот ещё несколько… Угроза жизни и здоровью мальчика! — чеканила тётка в сером костюме. — Звоните временному опекуну! — обратилась она к женщине в форме.
И Стёпке стало по-настоящему страшно.
Батя грохотал и порывался выгнать непрошенных гостей, даже не замечая полицейскую форму, бабаня пыталась его успокоить, а сама истерично плакала, цепляясь за Стёпкины плечи.
— Собери самое необходимое, и побыстрее!
Тётка в костюме буквально приказала ему.
Почему-то Стёпка побоялся ослушаться. И быстро покидал в рюкзак книжки, мобильник с зарядкой, музыкальную колонку и трансформеров.
— Погодите! — бабаня кинулась к нему и сунула в рюкзак чистое бельё и брюки с курткой. — Мы заберём тебя домой, клянусь, Стёпушка! Заберём!
И его увезли под громкий плач бабаньки и вопли бати…
В доме опекуна…
— Эй, ты, подкидыш! Просыпайся!
Что-то потекло по ногам Стёпки, сон как рукой сняло.
— Смотрите, смотрите, подкидыш обфурился! Мам!
Стёпка вскочил с кровати и увидел, как по одеялу расползается мокрое пятно.
— Что ты опять натворил, Степан?!
В детскую комнату вошла тётя Галя, его временный опекун.
— Ничего, это не я, это они!
— Как всегда! Виноват кто угодно, но только не ты! Бери одеяло и неси на улицу, сушиться.
На улице обычно сушили постель тех, кто ходил под себя по ночам. И это было стыдно!
— Это не я!
— Но одеяло-то твоё! Или ты под мокрым будешь спать?
— Под мокрым буду спать, да!
Дети противно засмеялись.
— Вот уж нет! Иди вешай одеяло во двор, кому сказано!
…Стёпка жил в этом большом двухэтажном доме уже две недели.
Тётя Галя была сотрудником опеки, как он узнал. И она забирала к себе детей, которые остались без попечения родителей. Они находились у неё, пока суд не решал вопрос их дальнейшей судьбы. Кто-то потом покидал временное пристанище, а кто-то оставался до совершеннолетия в этой многодетной семье.
Таких вот подопечных у тёти Гали и её супруга было одиннадцать вместе со Стёпкой. Он был самым младшим.
А ещё у них было четверо своих детей.
В одной детской жили восемь мальчишек разного возраста. А в другой — девочки.
Стёпку сразу же стали дразнить и обзывать подкидышем. Он не понимал, почему. Ведь его не подкинули в этот дом, а привели, можно сказать, против воли!
В опекунском доме каникулы совсем не чувствовались. Подъём был в семь утра, мытьё, завтрак (каша! фу!), работы по хозяйству до обеда. Потом все обедали и расходились на двухчасовой отдых, после которого вновь начинались труды по хозяйству. И так до вечера, до самого ужина, который обычно накрывали к восьми часам.
После ужина дети могли погулять и поиграть часок, а потом наступал отбой, после которого выходить из комнаты было строго запрещено.
В общем, от прежней вольной жизни не осталось и следа.
— Будешь себя хорошо вести, я отдам тебе телефон и разрешу позвонить отцу, — сказала тётя Галя в первый же день, забрав у Стёпки мобильник.
Но среди живущих в доме детей вести себя хорошо было практически невозможно — при малейшей возможности дети устраивали друг другу подставы.
И вот уже две недели Стёпка не общался с отцом и бабанькой. Он очень сильно скучал по ним. И ждал того дня, когда он сможет вернуться домой.
Ведь бабаня обещала!
Его звали подкидышем. Как будто у него не было имени.
Тётя Галя называла по имени, но это было очень редко.
Стёпка думал, что он подкидыш потому, что его сюда подкинули, нарушив сложившуюся компанию.
Но вечером, после подставы с одеялом, старший из детей, тринадцатилетний Ромка, вдруг заявил, что его батя не родной. Что у Стёпки вообще не известно, кто батя.
Стёпка зарычал, как медведь, и бросился лупасить Ромку. Их с трудом разняли. А после отбоя Ромка выложил полный расклад по ситуации, приведя Стёпку в замешательство.
— Смотри, подкидыш, как оно есть. У тебя есть мамка, так? Так. Она твоему бате жена? Нет, не жена. А кто жена твоему бате? Бабка. И что получается? Батя женат на бабке, но бабка тебе не мать. Это как?
Стёпка ошалело таращил глаза на Ромку.
— Ты откуда всё знаешь?
— Шнурки базарили, а я подслушал.
Тётя Галя с мужем иногда обсуждали своих подопечных, вероятно, Ромка случайно услышал их разговор о новеньком.
До этого у Стёпки не возникало вопросов, почему мать почти не бывает дома, а батя живёт с бабаней. Ну, так с самого начало было…
А после слов Ромки он задумался.
В школе у ребят мамы и папы, бабушки и дедушки. Тех, кто без отца или матери, тоже хватает. За кем бабушка в школу приходила, за кем мать… А за кем-то отчим.
У него и отец, и мать, и бабушка. Ну, мать не в счёт — она нигде, кроме больниц, не бывает. Иногда он бабаньку называет мамой — та радуется…
Что не так?
И всё же…
Восемь лет назад…
Генка с Зиной приехали забирать Лёлю из больницы, где она проходила очередное лечение.
Пять лет назад, когда они только поженились, Генка знал, что у Зины дочь инвалид, но не побоялся связать жизнь с любимой женщиной.
Лёля не доставляла особых хлопот, из дома не убегала, агрессии не проявляла. В свои девятнадцать лет она любила смотреть мультфильмы и спала с плюшевым зайцем. Но периодически для сохранения стабильности состояния её помещали на стационарное лечение. Иногда Лёля сама просилась в «больничку», когда чувствовала изменения…
В этот раз она задержалась на лечение дольше обычного — врач сказал, что появились некоторые сложности в симптоматике.
— Доктор просит вас зайти к нему перед выпиской Ольги, — медсестра позвала Зину в отделение, где Лёля находилась почти два месяца.
— Буду ждать вас во дворе, — сказал жене Генка и пошёл на выход.
А Зина последовала за медсестрой.
Доктор был чрезвычайно молод, и даже аккуратная бородка не делала его старше.
— Видите ли, уважаемая Зинаида Алексеевна, ваша дочь выписывается в интересном положении… Ээээ… Я не знаю, как это могло случиться. Разбирательства по этому поводу проведены, виновные наказаны. Пациенты не были ограничены в передвижении по отделению, в том числе — в ночное время. Поэтому случилось то, что случилось…
— Не поняла…
— Ну, что тут непонятного. Ваша дочь беременна. Срок небольшой, можно ещё сделать аборт. Вот эпикриз, там всё изложено.
Лёлька беременна?!
Они с Генкой три дня приходили в себя после этого.
Привезли Лёльку, изучили документы. Срок небольшой, да.
— Однозначно надо вести её на аборт, — резюмировала Зина. — Кто его знает, что там с дитём…
Однако тихая и податливая Лёлька вдруг превратилась в волчицу. Она сопротивлялась любой попытке показать её врачу, не подпускала к себе никого, рычала и выла, если кто-то пытался её осмотреть.
Зина плюнула, решив — пусть будет, как будет.
— Родит, а я отказ от ребёнка подпишу. Она ж недееспособная.
Лёлька родила дома. По-тихому. Пока Зина с Генкой в огороде возились.
Крик младенца оповестил их о том, что она родила.
Генка сразу вызвал скорую помощь, а Зина поспешила к дочери.
Роды не разбудили в Лёльке материнского инстинкта — она равнодушно взирала на корчившийся рядом с её бедром окровавленный комочек. А увидев мать, потребовала принести ей плюшевого зайку.
Зина обрадовалась было, что отказ от ребёнка будет оформить легко, ведь мамаша даже не заметила, что стала таковой…
Она взяла новорожденного, отчаянно заходящегося в крике, мальчонку, обтёрла его смоченной в кипятке тряпочкой, завернула в чистую пелёнку.
Тёплый комочек дрожал в её руках и горько плакал, требуя молока.
И Зина почувствовала острую жалость к этому человечку.
— Мальчик. Здоров. Вес и рост в норме, очевидных патологий нет. Забираем вместе с матерью, но, думаю, через три дня вернутся оба домой, — констатировала врач скорой,
— Мать недееспособная, — поспешила внести ясность Зина, — я опекун, поеду с ними.
В справке о рождении Лёльку записали как мать.
Но по причине её недееспособности и отсутствия отца ребёнка могли забрать. Об этом сообщил Зине врач родильного отделения.
И тогда Зина с Генкой решили, что он напишет заявление об установлении отцовства на мальчика, которого уже в первые минуты жизни стали звать Стёпкой.
Так Генка, являющийся, по сути, дедом Стёпке, стал его законным отцом.
Лёлька так и не поняла, что стала мамой, — она продолжала спать с зайцем, смотреть мультфильмы и периодически проходить лечение в стационаре (но уже без риска вновь забеременеть!)…
А Зина и Генка растили Стёпку, как своего ребёнка.
***
Стёпка погружался в настоящее уныние — третья неделя в чужом доме, какие-то выдумки про то, что он подкидыш, тоска по отцу и бабаньке, издевательства и строгий режим… Это было невыносимо!
И с ним случилась самая настоящая истерика. Он зашёлся в рыданиях так глубоко, что пришлось вызвать неотложку — начались судороги!
После этого Стёпку положили в отдельной комнате — специальном боксе для больных.
Тётя Галя принесла ему телефон и сказала, что он может звонить родным и разговаривать с ними, сколько хочет.
И Стёпка обливался слезами, слушая голос бати и всхлипы бабаньки.
Потом его отвезли домой — на несколько часов.
Он слопал тарелку борща и пять голубцов, наплакался от счастья и уснул подмышкой у отца.
Его стали возить домой три раза в неделю — и Стёпка почувствовал облегчение.
— Бабуш, бать… Когда вы меня заберёте насовсем?
— Скоро, сынок.
— Обещаешь, бать?!
— Обещаю!
***
Степан вернулся домой через два месяца.
Требование органа опеки об ограничении в родительских правах его отца было оставлено судом без удовлетворения.
Во время изучения материалов дела было установлено, что заявления на семью Степана подавались активом родительского комитета класса, где мальчик учился.
А поводом стал факт, что отец Стёпки и его бабушка были супругами. Что и породило кучу домыслов и подозрений. И, как утверждали заявители, их стремления были направлены на защиту недееспособной матери мальчика (вдруг она подверглась насилию со стороны отчима?), но никто не думал, что это обернётся против Степана.
Такие вот благие намерения…
*Удивительно, сколько вреда можно принести, когда у тебя на уме благие намерения!