Я старалась делать для папы все, что в моих силах. Жили мы отдельно, у меня муж, четверо детей. Он жил тогда уже один. Его сожительницу Лену забрала дочь, что бы помогать с детьми (у нее их уже тогда было шестеро), и большее ее не отпустила к папе, хотя они жили с ней хорошо. Папа постоянно о ней вспоминал, а когда немного принимал на грудь, то плакал и говорил, что он никого так не любил, как Лену. Ему тогда было 70 лет, а прожили с Леной они всего четыре года.
Я помогала ему с огородом, с заготовками на зиму, убирала дом, делала покупки по списку и иногда немного сверху. Я любила его. Любила даже больше, чем маму. Но как я ненавидела его характер, его манеру общения, его отношение к моей жизни.
Отец всегда мечтал, что я выйду замуж за состоятельного мужчину, буду жить богато, купаться в роскоши. Помогать родителям… Но все его мечты разбились, когда я вышла замуж за обычного работягу и в течение восьми лет родила четверых детей.
Он всегда обвинял мою маму, что та меня не научила жизни. Не научила выйти замуж за богача, не научила открыть свой бизнес и зарабатывать деньги из воздуха, не научила охмурять богатеев и «доить» их, не научила чему-то еще многому, что напрямую относится к большим деньгам.
В адрес своего мужа я за эти годы выслушала много нелицеприятного, фантазия у папы была что надо. Я все терпела. Да и муж терпел, ему, по сути, было все равно, что про него говорят, главное, что мы вместе и любим друг друга. Иногда срывался – высказывал отцу, что думает про него и его разговоры. Тогда тот замолкал надолго. Но все равно, через пару месяцев снова начинал поучать меня, что я живу не правильно, надо жить богато.
Однажды мы с папой очень сильно поссорились. Он мне сильно нагрубил, обвинил меня в том, чего я не делала. Но я же дочь своего отца, когда требуется – то и у меня прорезается голос и чувство собственного достоинства. Ответила ему в той же манере что и он, нагрубила. И прибавила, что если он такой умный и в моей помощи не нуждается – может забыть про меня и никогда не вспоминать, меня просто нет.
Меня хватило на восемь месяцев молчания. Я не звонила ему, он тоже молчал. Я к нему не приходила. Он тоже сидел дома. Две гордыни столкнулись лбами и никто не хотел уступить, первым извиниться. Я считала себя правой в этой ситуации, ведь это он начал. Видимо он тоже не считал себя виноватым.
Когда я встречала знакомых отца – мне рассказывали как он живет. Я спрашивала сама. Его здоровье вызывало серьезные опасения. Все просили меня прийти к отцу. Я уже не ждала извинений от него, я просто хотела, что бы он сам мне позвонил и просто позвал меня к себе.
Через восемь месяцев я не выдержала и пошла к нему сама теплым майским днем.
Его дом был открыт, что на него обычно не похоже, он всегда закрывался на шпингалет. Прошла в дом, позвала, никто не ответил. Зашла в зал. Он спал на своем диване накрытый одеялом, ноги были раскрыты. Я тихо присела у его ног, осторожно погладила голень. Он очень сильно похудел, его ноги были не толще, чем ноги у десятилетней девочки. А ступни до щиколоток были сильно отекшими. В носу у меня что-то засвербело, в глазах защипало, в груди сперло. Мне так его стало жалко. Ведь он пожилой человек, одинокий, родной и любимый, а я… Ему уже осталось совсем не долго, а мы, два дурака, тратим время на глупые ссоры и обиды.
Отец проснулся. Сразу и не понял, что это я сижу рядом с ним, может это морок после сна.
— Привет, па. Я пришла. – Слезы сами текли по моим щекам, вытирать их было бессмысленно. – Прости меня, пап. Я так по тебе скучала.
— И ты прости меня, дочь.
Мы долго сидели обнявшись, молчали. Слова нам были не нужны.
После этого он прожил еще два года. За это время было много чего сказано и выслушано, ну характер у него такой сложный, ничего не поделаешь. Но я приходила к нему по первой его просьбе, да и без звонков я почти каждый день бывала у него, приводила к нему внуков, так же помогала. Дети без конфет от деда никогда не оставались, а он всегда радовался, когда они были у него. Он часто повторял:
—Лишь бы ты, дочка, была счастлива. Лишь бы у тебя все было хорошо.
Прошло полгода после его смерти, а я продолжаю винить себя за ту ссору. Мы потеряли целых восемь месяцев общения отца и дочери. Прости меня, пап, я всегда тебя буду любить и помнить, как в детстве.
