— Добрый день! Ингу Сергеевну я могу услышать?
— Это я.
— Простите, что беспокою. Меня зовут Маргарита Ивановна. Я соседка вашей мамы.
— И?
— Вашу маму только что увезла скорая.
— От меня вы что хотите? – Инга вздохнула, поставила последнюю подпись и кивнула секретарю, чтобы забрал бумаги. Работы еще непочатый край, а тут эти новости…
— Я хочу попросить вас о встрече. В любое время. Когда вам будет удобно.
— Странно. Зачем мне встречаться с вами?
— Я все объясню. Не отказывайте мне, пожалуйста. Уделите минутку.
Инга собралась было уже ответить отказом, но взгляд упал на фотографию в серебряной рамке, стоявшей на ее рабочем столе. Машка с Сашкой так заразительно хохотали на этом фото, что Инга предпочла его тем, что были сделаны профессиональным фотографом. Этот снимок был сделан ее младшим братом совсем недавно, на даче. Дети были чумазыми, растрепанными, но такими… Казалось, сейчас раздастся их смех и два голоса, слившись в один, завопят: «Мама!», а потом липкие от клубничного сока ладошки пройдутся по ее щекам.
— Хорошо. Сегодня в шесть. У меня будет полчаса.
Продиктовав адрес, Инга отложила телефон и задумалась.
Зачем ей эта встреча? К чему вообще все эти трепыхания? У нее своя жизнь. Налаженная, спокойная, выстраданная… Она имеет на нее полное право. И никто не смеет больше в нее вмешиваться!
Стакан воды, таблетка от головной боли… Почему-то всегда, когда Инга нервничала, у нее начинала болеть голова. А сейчас она не просто нервничала, она была в панике…
С матерью Инга не виделась уже много лет. С тех самых пор, как выскочила из дома в чем была среди ночи и, пройдя полгорода пешком, потому, что не было ни копейки, рассказала о том, что происходит, прабабушке. Та оказалась единственным человеком, кто не просто принял ее, но и поверил тому, что Инга пыталась сказать.
А сказать ей хотелось о многом. И о том, что мама стала совсем другой, когда отец ушел, приняв, наконец, решение оставить их семью и создать новую. И о том, что страх стал постоянным спутником для Инги. Ей страшно было почти все время. Она боялась приходить домой, боялась остаться там одна, когда мама была на работе. Боялась до истерики того, кто пришел на место ее отца. Мама требовала называть его «папой», но Инга так и не смогла этого сделать. Какой он ей «папа»? Этот человек с вкрадчивыми, очень спокойными манерами и тихим, словно смазанным каким-то, голосом, пугал ее.
Поначалу она не могла понять в чем дело. Подумаешь, смотрит… Глаза есть, вот и смотрит… А потом, когда стала чуть старше, поняла, что значат эти взгляды. Точнее даже не сама поняла. Подсказали.
Инга вообще была девочкой очень «отсталой». Девятый класс, пора бы уже что-то и соображать. По крайней мере подружки, которых у Инги было не так много, давно уже все понимали о «мальчиках и девочках». Разговоры, которые Инга слышала в школе или гуляя с подругами, и притягивали, и отталкивали. Она наблюдала, как краснеют и смущаются девчонки, рассказывая о тех, кто нравился. Ее смешили их откровения, но в то же время появлялась странная, ничем необъяснимая, жгучая зависть. Почему у нее не так? Почему никто не обращает на нее внимания? Разве она чем-то хуже?
Стоя перед зеркалом, Инга разглядывала себя. Вполне… Лицо довольно красивое, волосы длинные, в отличие от ее одноклассниц. Они, словно сговорившись, классе в седьмом остригли косы почти под ноль, а теперь старательно отращивали их снова. Ее же коса была предметом зависти всех подруг.
— Ина, а тебе не тяжело? – взвешивая на руке затейливо и туго сплетенную косу, спрашивала Лизавета, ближайшая подруга Инги.
С Лизой мама Инге дружить запрещала.
— Слишком раскованная девочка! Ни к чему тебе такие знакомства! Не смей ее водить в дом. Я против!
Инга и не водила. Она вообще никого из друзей к себе не приглашала. Олег был против.
— Дом должен быть прибежищем и крепостью. Так, чтобы никто не знал и не ведал, что здесь творится. А встречаться с друзьями можно и в других местах. Например, в ресторане. Тогда маме не придется потратить весь день на то, чтобы готовить и делать уборку. Она наденет красивое платье и проведет прекрасный вечер. Понимаешь?
Инга понимала. Она видела, как преобразилась мать с приходом в их семью Олега. Из скромной домохозяйки, которая предпочитала принимать гостей за богато накрытым ею столом, она превратилась в светскую львицу. Наряды, косметолог, известный в городе стилист. Олег настаивал на том, чтобы жена хорошо выглядела.
— Ты – мое лицо. Вот и будь добра соответствовать.
Инга видела, как нравится маме новая жизнь. Что она видела с первым мужем, отцом Инги? Кухню, опостылевший кабинет бухгалтерии, где работала, да редкие «выходы в свет», вроде театра или выставки. Отец Инги был занятым человеком, ученым. И все его существование сводилось к тому, чтобы решить очередную гениальную задачу, которую до него не мог решить никто.
А теперь у матери Инги было все. Поездки заграницу, куда она мечтала попасть, но все как-то не складывалось. Восхищение, которым щедро одаривал ее Олег. Правда, Инге иногда казалось, что оно не совсем искреннее. Она всегда тонко чувствовала людей. Видела, когда они врут.
Именно поэтому Лиза стала ее ближайшей подругой. В ней все было просто и понятно. Она врать умела лучше всех, кого знала Инга, но никогда не применяла свое мастерство с подругой.
Лиза не боялась этого мира. Она все давно про него понимала. Выросшая в семье, где никому и ни до кого не было дела, она с раннего детства привыкла заботиться о себе сама. Мама выпила и спит? Ерунда какая! Есть вчерашние макароны в кастрюльке на плите. Главное, не свалиться со старой табуретки и поделиться с Барсиком. Кот в жизни Лизы играл весьма серьезную роль. Он был и грелкой, и защитником, и даже кормильцем. Когда мать забывала о том, что ребенок должен что-то есть, кот иногда притаскивал Лизе съестное. Мышей, понятное дело, она есть бы не стала, а вот украденную у соседей сосиску – запросто.
Такая вот сосиска и спасла ее. Соседка, которой надоел нахальный котяра, то и дело появляющийся на ее летней кухне, проследила, куда он бежит. Увидев, что творится в доме Лизы, она забрала девочку к себе. Отмыла, накормила и вызвала участкового.
Так трехлетняя Лиза оказалась в приюте. Правда, ненадолго. Бабушка, которую Лиза никогда до этого не видела, приехала и забрала ее сразу же, как только узнала о том, что происходит. С дочерью она не общалась уже несколько лет, с тех пор как проводила ее на учебу в соседний город. Чем та дышит и как живет – не знала и знать не хотела. Так ведь тоже бывает… Одна показала характер, выйдя самовольно замуж, а другая не простила.
О том, что в недолгом и весьма непутевом браке, родился ребенок, бабушка знала, но никогда Лизу не видела. Хотела или нет, о том история умалчивала, да Лизе и все равно было. Главное, что ее забрали из приюта и не вернули в тот дом, где было холодно и частенько не находилось даже куска хлеба. Жалела она лишь о Барсике. Но бабушка, вытерев сухой, натруженной ладонью Лизаветины слезы и заставив высморкаться в огромный, застиранный платок, проворчала:
— Не реви. Такая скотинка в хозяйстве сгодится.
Барсика бабушка забрала, попутно надавав по щекам своей дочери. Лиза, глядя, как мотается туда-сюда голова пьяненькой мамы, прижимала к себе кота и думала о том, что больше никогда не хочет ее видеть.
А бабушка, опомнившись, ухватила за плечо Лизавету и вывела ее на крыльцо.
— Так надо! Видела, что пьянка с людьми делает? Вот и думай!
Лиза тогда, конечно, думать о том, к каким последствиям приводит «пьянка», не стала. Ей было достаточно того, что у нее теперь есть дом и та, что позаботится о ней и о Барсике.
С бабушкой Лиза прожила десять лет. Училась в сельской школе, помогала бабушке по хозяйству. Та хоть и была сурова, но Лизу по-своему любила. И потому, когда заболела, принялась думать, куда пристроить ребенка после того как ее не станет.
— Мать твоя – непутевая. Жизни там тебе не будет. Значит, нужен кто-то еще.
Этот кто-то нашелся. Двоюродный брат матери забрал Лизу к себе по просьбе бабушки.
— Блюди себя! – давала наставления Лизе бабушка. – Профукаешь этот шанс – другого не будет! Взрослая уже! Не брыкайся! Ты же не кобыла?! Язык прикуси! Старайся помочь, чем можешь. Тогда все у тебя будет. Дядька твой мужик умный. Даст тебе возможность выучиться и в люди выведет. Главное, чтобы ты сама все не испортила.
Перекрестив напоследок внучку, бабушка чуть ли не впервые обняла Лизу.
— Живи, девочка… И прости нас за все…
Ее не стало всего через месяц после этого разговора и Лиза достала обычную тонкую тетрадь в клетку и записала туда слово в слово все, что сказала ей бабушка. Чтобы не забыть…
С Ингой Елизавета познакомилась, как только пришла в новую школу, и сошлась так быстро, что сама не особо поняла, как это получилось.
Они были очень разными. Тихая, покладистая и будто вечно чем-то испуганная Инга и она, Лиза, «оторви да брось», как говорили про нее соседи бабушки.
И то ли эта разница в характерах, то ли то, что обе были по сути одинокими душами, которым не было пристанища даже там, где был их приют в данный момент, но все сложилось и они поняли, что вместе легче, чем поодиночке.
Именно Лиза впервые сказала Инге о том, о чем сама девочка думать даже боялась. Забежав как-то в Инге за тетрадью по химии, Лиза нос к носу столкнулась в коридоре с Олегом и перехватила взгляд, который он бросил на Ингу. Мгновение, мелочь, но Лизе этого оказалось достаточно, чтобы понять, что именно так тревожит подругу в последнее время.
— Плохо это.
— Что?
— То, как Олег на тебя смотрит.
— Что ты имеешь в виду?
— Инка, ты ж уже не младенец! Сама все понимаешь! Чего спрашиваешь?
Внутри у Инги все скрутилось в какой-то немыслимый, колючий узел и дыхание вдруг куда-то делось.
— Эй! Инка! Ты чего? – Лиза засуетилась и даже хлопнула пару раз Ингу по щекам. – Ты серьезно? Не догадывалась?!
Врать подруге Инга не стала. Рассказала все. И о том, как боится выходить из комнаты по вечерам, когда мамы нет дома. И о том, что, проснувшись как-то ночью, увидела Олега, который стоял, прислонившись к дверному косяку и смотрел на нее. Это было странно, потому, что дверь в свою комнату Инга перед сном всегда закрывала. Он ничего тогда не сделал и не сказал. Просто молча развернулся и вышел, но тот липкий ужас, который остался после его ухода, не давал спать Инге до самого утра.
— Матери сказала?
Лиза, как всегда, была очень конкретна. Она вообще считала, что люди глупы, потому, что им дан язык, но они им пользуются вовсе не тогда, когда это надо. Что сложного сказать о том, что ты думаешь или чувствуешь? Так нет же! Молчание, недомолвки и вот уже такая гора проблем, что до верха и не добраться.
— Нет…
— А почему?
— Лиза, ну что ты в самом деле?! Она мне не поверит!
Инга даже не думала реветь. Само получилось. Она злилась и слезы, которые текли по ее щекам, тоже были злыми. Почему она не может рассказать матери о том, что происходит? Да потому, что та даже слушать ее не станет! Олег для нее стал тем светом в окне, который отец, уходя, унес было с собой. Инга это прекрасно понимала. Видела, как мать смотрит на своего нового мужа. Видела, что для нее человека лучше на земле просто нет. Более того, Инга видела и то, что мама придумала себе совершенно иную жизнь. И в этой жизни, как бы странно это не прозвучало, не было места Инге.
— Вот родится у меня сын и, наконец-то, я стану матерью! Такой, как всегда хотела! Понимаешь? Не задерганной бытом и не видящей ничего, кроме этого, а той, что будет уделять своему ребенку столько времени, сколько необходимо. Я же с Ингой ничего кроме грязной посуды и простуд не видела. А теперь могу позволить себе нанять помощницу по хозяйству и все будет так как должно. А что Инга? Она уже взрослая. Отрезанный ломоть почти. Год-два и выскочит замуж. Ой, да перестань! Какие мои годы? В самый раз!
Этот разговор матери по телефону Инга услышала совершенно случайно. Она вернулась раньше из школы, потому, что последний урок отменили. Так же тихо, как и вошла, она прокралась на цыпочках обратно к входной двери и до самого вечера бродила по улицам, пытаясь уговорить себя, что все поняла неверно.
Тонкая трещинка, появившаяся с той поры, как в доме появился Олег, все росла и росла, превращаясь в пропасть между Ингой и матерью. И девочке казалось, что вот, теперь достигнут предел и пропасть стала слишком широкой. Не перепрыгнешь, не обойдешь. А мост построить не получится, потому, что в одиночку сделать это невозможно.
Как же она ошибалась! До завершения этого разлома было еще далеко.
Очередной клин был вбит, когда мать потеряла ребенка, которого носила. Срок был небольшим, но это не имело никакого значения. Дом погрузился в траур.
— Я потеряла жизнь…
Мать Инги сутками напролет лежала, отвернувшись к стене и не видя ничего вокруг, и твердила снова и снова эту фразу. На все попытки Инги утешить ее, отвечала:
— Что ты понимаешь?! Что вообще ты можешь понять?
— Мама, но ведь есть же я…
— Да… Ты есть…
Это хлестало наотмашь, не оставляя даже иллюзии того, что Инга может сравниться с потерянным ребенком, который так и не увидел свет.
Именно в тот момент Олег стал значительно смелее. Он подкарауливал Ингу на кухне, куда она теперь старалась лишний раз вообще не заглядывать. Покупала в школьной столовой булочку и ела в своей комнате, лишь бы не сталкиваться с отчимом.
— Что ты прячешься от меня? Я не хочу тебе ничего плохого. Разве я не имею права на твое сочувствие? Хоть немного? Ты же видишь, что происходит…
Инга видела и отчаянно искала выход. Уйти из дома? Куда? Из родственников у нее только отец, который давно уже обзавелся новой семьей и растит в ней сына, да прабабушка по отцовской же линии. К ней Инга ездила дважды в неделю, чтобы помочь по хозяйству. Любовь Федоровна была женщиной старой закалки и даже в своем возрасте могла дать фору молодым.
— Детка, ты грустная! Что случилось?
Инга молчала. Как могла она рассказать о том, что происходит? А вдруг все это ей просто почудилось? И что тогда? Как она сможет смотреть в глаза маме? Имеет ли она право ломать ее жизнь еще больше? Мать и так потеряла ребенка…
Любовь Федоровна качала головой, но не настаивала на разговоре. Ждала, когда Инга сама расскажет обо всем, о чем очень жалела впоследствии. Ведь она думала, что дело в каком-нибудь мальчике, который нравится внучке. А о таком просто так не расскажешь.
Правду Любовь Федоровна узнала в ту ночь, когда, измаявшись от бессонницы, пошла на кухню, чтобы принять снотворное. Отыскав таблетку, налила воды в стакан и подошла к окну. Двор, залитый светом фонарей, был пуст. Еще был – три часа ночи. Кому в такое время придет в голову совершать прогулки? А это что? Любовь Федоровна дернулась и осколки стакана, уроненного ею, разлетелись по кухне.
Сколько Инга просидела на лавочке под окнами прабабушки, она так и не смогла потом вспомнить. Может час, а может и больше. Она замерзла, ведь тонкая футболка, в которой она выскочила из дома, мало подходила для апрельского вечера. Даже днем все еще ходили в куртках, а что уж говорить про ночь…
Теплые руки, которые подняли Ингу со скамейки и встряхнули, приводя в себя, были не слабыми руками ее прабабушки. Это были руки человека, который знал, как прогнать беду.
— Инга! Детка! Что ты здесь делаешь? Почему в такое время? Кто тебя обидел?!
Инга ответить не успела. Любовь Федоровна заглянула в глаза правнучке и, наконец поняла, о чем молчала девочка все это время.
— Он… Сделал что-то с тобой?
— Нет… Не успел… — Инга протянула перед собой руки и Любовь Федоровна увидела, что пальцы девочки испачканы чем-то темным. – Я разбила зеркало… То, что ты мне подарила… И…
В этот момент слова у Инги и закончились. Она тяжело осела на скамейку, и Любовь Федоровна едва успела подхватить внучку, не давая ей упасть на землю.
Откуда у нее взялись силы, чтобы довести девочку до дома? Любовь Федоровна не смогла бы ответить. Просто они были нужны и все.
Обработав и перебинтовав изрезанные руки Инги, она уложила внучку спать и позвонила ее отцу.
— Приезжай! Беда!
Домой Инга больше не вернулась. Как разбирались между собой взрослые, она не знала и знать не хотела. Ей достаточно было того, что не придется больше возвращаться туда, где остались валяться на полу ее тетрадь и учебник по истории, которую она учила, когда Олег вошел и зажал ей рот ладонью. Она не хотела больше ни видеть, ни слышать ту, что, выйдя из спальни на шум, молча отвернулась и ушла к себе, даже не спросив у дочери, почему та стоит в коридоре, вжавшись в угол и держа в руках осколок зеркала.
Следующие несколько лет Инга прожила в семье отца. С его новой женой, Жанной, они нашли общий язык довольно быстро. Та не задавала глупых вопросов, ничего не требовала и лишь иногда просила помочь с младшим ребенком. Ингу такие просьбы не напрягали, ведь ее братья стали тем откровением, которого ей в жизни так не хватало. Что детей можно любить вот так, без границ и условностей. Они могут не быть обузой или тем, что тормозит жизнь. Видя отношения Жанны и отца, Инга начинала понимать, что именно искал в новом браке тот, которого она чуть было не потеряла.
— Почему ты не хотела со мной общаться?
— Я?!
— Да. Мама говорила, что ты не хочешь меня видеть.
— А у меня самой ты спросить не догадался?
— Прости! Почему-то такое простое действие обычно требует самых больших затрат энергии.
— Пап, а ты бы попроще! Жизнь – это ведь не только физико-математические процессы…
С матерью Инга больше не виделась. Она знала, что Олег ушел от нее. Случилось это по его инициативе или мать его выгнала – Инга не знала. Ей это было больше неинтересно. Она навсегда запомнила тот взгляд, который кинула на нее мама, когда вышла из своей спальни. Словно на пустое место. Словно не было ее, Инги, на свете ни в тот момент, ни до этого. Как простить такое? Как забыть?
— Никак! – Лиза была, как всегда, очень конкретна. – Помнить и жить дальше так, чтобы подобное больше никогда не повторилось! Не давай себе делать больно, Инка! Никому и никогда! Ты им ничего больше не должна! А они тебе – как земля колхозу! Ясно тебе? Пусть теперь она думает, как у тебя прощение выпрашивать. Это ее проблема, а не твоя!
Но разговора от матери Инга так и не дождалась. Та словно сгинула в водовороте дней, не желая или боясь встречаться с той, кому так была нужна.
Время шло, и Инга смирилась с тем, что теперь ее жизнь идет совершенно по другой тропинке. Ушла прабабушка, и отец предложил Инге, которая к тому моменту уже была студенткой, перебраться в ее квартиру.
— Пора тебе устраивать свою жизнь, дочка. Так будет правильно. Квартира теперь твоя.
— А ты?
— А что я? У меня все хорошо. Мы выиграли крупный грант. Мальчишкам я смогу обеспечить все, что нужно. А ты доучивайся, выходи замуж, рожай мне внуков. Живи! Это самое малое, что я могу сделать для тебя.
Замужество, карьера, дети…
С последними все было очень непросто. Проблемы со здоровьем у нее и у мужа почти лишили Ингу надежды стать матерью. Помогла Жанна.
— Я нашла тебе врача. Говорят, что светило. Но я пока не верю. Вот придумает, как мне внуков заполучить, тогда и я буду на него молиться. А пока… Давай хотя бы на консультацию сходим, а?
— Жанна, ну сколько их уже было, этих врачей? Мало?
— Много! Поэтому еще разок погоды не сделает. Инка, ты что, сдалась?
— Да… Нет… Не знаю я! Сил моих больше нет! Четыре подсадки, Жанна! Четыре! И ни одна не прижилась! Может мне просто не дано это? Быть матерью…
— Вот еще! Тебе это надо? Значит – будет! Поехали! Я тебя уже записала на сегодня!
— Как записала?! У меня встреча через час!
— Перенеси свою встречу! Разве встретиться с собственными детьми для тебя не важнее?
Врач надежды Жанны оправдал. Двойняшки, которых Инга родила чуть раньше срока, стали для нее той опорой, что позволила, наконец, твердо встать на землю обеими ногами.
— Все! Теперь ты мама… Почувствуешь, что такое жить в тревоге двадцать четыре на семь. А то что это я одна все маюсь? – Лиза качала на руках крестницу и поглядывала на подругу. – Ты как?
— Не знаю. Такое чувство странное. Боюсь…
— Чего?
— Того, что буду как она… Что не смогу дать им то, чего мне так не хватало…
— Ты сможешь!
— Почему ты так уверена?
— Потому, что тот, кто сам не имел, слишком хорошо понимает, каково это. У твоих детей будет столько любви, сколько тебе и не снилось.
— Лиза, откуда ты это знаешь?
— Я знаю тебя. И мне этого вполне достаточно!
Почему сейчас, собираясь на встречу с маминой соседкой, Инга вспомнила об этом разговоре? Она даже потянулась было за телефоном, чтобы набрать номер Лизы, но потом опомнилась. Та после дежурства. Пусть отдыхает. У них еще будет время поговорить обо всем. Лиза работала в больнице старшей медсестрой и держала в ежовых рукавицах отделение, которое было доверено ей, так же как и свое многочисленное семейство. Трое детей, муж и две собаки. Только успевай поворачиваться!
Женщина, просившая Ингу о встрече, опоздала. Инга больше сорока минут просидела в кафе, нервно постукивая ложечкой по краю блюдца, и размышляя о том, что и как сказать этой женщине, которая взяла на себя смелость вмешаться в чужие семейные дела.
— Простите меня. Я опоздала.
Инга обернулась на голос и смерила взглядом ту, которую уже не чаяла дождаться.
Скромное, но со вкусом, платье, видавшая виды сумочка. И весь облик дышит какой-то силой, что ли…
— Спасибо, что дождались меня. Я не займу у вас много времени. Мне нужно сказать вам всего две вещи.
— Я вас слушаю.
— У вашей мамы очень плохие прогнозы. Рак. Жить ей осталось всего ничего. Она и так держится непонятно на каких запасах сил и воли.
— Я услышала. А второе?
— А второе… — женщина внимательно посмотрела на Ингу и все-таки присела за столик. – Она вас очень любит, Инга. И это дает ей силы жить. Только это, понимаете? Все другое уже давно ушло и закончилось. Ее держит только надежда на то, что вы сможете ее простить.
— Почему вы мне об этом говорите? Почему она сама не сказала? Не позвонила, не поговорила со мной?
— Потому, что не знает, как это сделать. Она считает, что то, что она сделала, простить невозможно. Человек, потерявший все, начинает иначе смотреть на вещи. Ей мучительно стыдно за то, что она так обошлась с вами. Ваша мама понимает, что никакие аргументы вроде того, что в тот момент она была не в себе, не играют никакой роли. Она должна была. Она – мать. Скажите, у вас есть дети?
— Да.
— Тогда вы поймете. Нет большего чувства вины, чем перед своим ребенком. Потому, что и ближе человека на свете нет и никогда не будет. Мужья, родня, друзья – все это не то. Другое. Нельзя разрывать ту связь, ближе которой не придумала еще природа и вряд ли когда-то придумает. Я знаю. Я врач. Больше тридцати лет я принимаю роды. И то, что я вижу, дает мне право говорить, что эта связь должна быть нерушима. Она возникает задолго до того, как ребенок приходит в этот мир. Но мы часто теряем ее по каким-то причинам. Часто по глупым или надуманным поводам, но иногда случается и так как произошло у вас. Когда повод настолько веский, что рубит эту связь словно гильотина, не оставляя даже шанса восстановить ее. Но знаете, что я вам скажу, Инга? Всегда есть шанс если не восстановить эту связь, то наладить новую. Да, иную. Не похожую на ту, что была. Другой вопрос – нужна ли вам она?
— Мне?
— Да. Вам. Ваша мама уйдет. А вы останетесь. И пусть вы ничего ей не должны и вина ее безмерна, но, поверьте, придет момент, когда вы задумаетесь о том, что можно было поступить иначе. И даже нужно. Не ей. А вам.
— Вы так уверенно говорите об этом, будто точно знаете, что так и будет.
— В том-то и дело, что знаю. Иначе я бы сюда не пришла. Я точно так же разорвала свою связь с сыном в свое время. Не приняла его выбор, настаивала на своем.
— Получилось наладить отношения?
— Да. Но на это ушло почти пятнадцать лет. Старший внук вырос без меня. Моя глупость стоила мне слишком дорого. И знаете, ведь виновата кругом была я… А на мировую пошел он… Дал мне понять, что не все в жизни меряется собственной гордыней. Мой сын оказался умнее меня… Инга, я понимаю, что лезу не в свое дело. И понимаю, что вы можете просто встать сейчас, уйти и забыть о нашем разговоре. И вы будете в своем праве. Но я прошу вас… У меня было время. У вас его просто нет. Не будет потом… Подумайте, пожалуйста… Ваша мама хороший человек. Именно она смогла убедить меня в том, что мне нужно примириться с сыном и невесткой. Нашла слова. Для чужих эти слова всегда найти проще… Я отдаю ей долг тем, что пришла к вам. Поверьте, это противоречит всем моим принципам. Меня учили, что в чужие дела нос совать не стоит. Но иначе я не могу. Вот…
Листок бумаги лег на стол, и Инга невольно подалась назад.
— Это адрес хосписа. Спасибо, что выслушали меня…
Собеседница ее давно ушла, а Инга все сидела, глядя на маленький листок бумаги, лежавший на столе и думала, думала…
Лиза ответила на звонок сразу, словно ждала.
— Иди.
— Ты думаешь?
— Права она. Потом времени уже не будет.
— Лиза, я не знаю, как смогу…
— Я тоже не знала. Помнишь? Когда ты поехала со мной, чтобы я попрощалась со своей матерью. Держала меня за руку. И знаешь, что?
— Что?
— Я не жалею. Пусть она меня не узнала, но мне стало чуть легче. Не спрашивай почему. Я не отвечу, потому, что не знаю. Но стало. Как-то странно это работает, правда. Хочешь, я поеду с тобой?
— И будешь держать меня за руку?
— Все время.
— Хочу!
— Буду через полчаса.
Две женщины прошли длинными коридорами, остановились перед белой дверью, ведущей в палату, и обнялись.
— Пойти с тобой?
— Нет. Я сама.
— Иди. Я рядом.
Дверь тихо скрипнула, открылась и в тишине прозвучало то, что так хотели услышать здесь:
— Здравствуй, мама…