Новорожденный не плакал. Видимо, сообразил, что это бесполезно, что мама все равно не придет… Такие дети слишком рано все понимают.
В тот год я окончила медицинский колледж. В начале июля я вышла из актового зала, держа в руках красный диплом, в котором значилось, что я теперь квалифицированная акушерка и могу помогать появляться на свет новым людям.
Радости моей не было предела: я болела медициной, а акушерство считала важнейшей из специальностей. Что греха таить, я и сейчас так думаю. Самый классный момент в этой профессии — когда после напряженной (и тяжелой физически) работы держишь на руках красного кричащего крохотного человечка, которому ты помогла родиться!
Бесспорно, зрелище процесса тяжелое, но именно акушерка находится рядом с женщиной в самый сложный момент ее жизни, именно она облегчает ее муки. Именно она первая видит счастье на ее измученном лице. Но не только счастливые моменты бывают в моей работе — вместе с пациентами, бывает, переживаешь горе и отчаяние.
А вот это мне только предстояло узнать…
Вопрос о трудоустройстве у меня даже не возникал. В один из столичных перинатальных центров, где я проходила преддипломную практику, меня пригласили работать еще до окончания колледжа. И вот, после прохождения медкомиссии и оформления всех документов, я пришла сюда на стажировку.
Со всем персоналом я перезнакомилась еще на практике, как и с порядком работы. Пожилая сестра-хозяйка Нина Васильевна (я ее про себя называю «вселенская мама») не раз угощала меня чаем с домашними пирожками, санитарка тетя Оля ласково называла дочкой, а с моей напарницей Ларисой мы подружились еще в первый день моей «преддипломки».
Именно Лариса обучила меня всему, что не рассказывают на теоретических занятиях. С начальством тоже повезло — заведующая отделением, строгая, подтянутая Марина Степановна никогда не повышала голоса на подчиненных и одинаково вежливо общалась и с врачами, и с тетей Олей, и со студентами.
Две недели стажировки прошли без происшествий — жизнь нашего третьего отделения текла своим чередом. Женщины поступали с животами, после долгих часов мучений получали в руки сморщенных вопящих мальчиков и девочек, а через несколько дней уезжали домой в сопровождении мужей и толп довольных родственников.
Но в первую же мою официальную рабочую смену после стажировки случилась история, которая не смогла оставить равнодушным никого, кто имел к ней хоть какое-то отношение.
В начале августа по скорой поступила роженица со схватками. Ее взяли с улицы. Без вещей, с одной обменной картой в руках. Фельдшер, который привез пациентку, ругался в приемном:
— Глупая, ну, полтора месяца до родов, ну куда ты этот ящик тащила? Сдалась вообще тебе эта работа? В декрет давно пора, а она стоит на жаре на своем рынке, да еще и тяжести поднимает!
Роженица — совсем еще девчонка, на пару лет моложе меня, хрупкая и тонкая — сидела, потупив глаза, только морщилась на схватках. На вопросы отвечала неохотно. Голосок тихий, светлые волосы перехвачены резинкой на затылке.
— Красавица моя, сумка-то у тебя в роддом сложена? — пытала ее Анфиса из «приемника», разбитная женщина лет сорока.
— Сложена, дома осталась, у меня на работе схватки начались, — буркнула пациентка.
— Так звони мужу, пусть привозит, ребеночку подгузники нужны уже сегодня вечером будут!
— Нет мужа, — девушка залилась краской.
— Родителям позвони, заодно обрадуешь!
— Не приедут они, — роженица чуть не плакала.
В итоге решили, что сумку из дома привезет подруга, с которой девушка вместе снимала комнату. Как только освободится с работы.
Сердобольная Нина Васильевна выдала будущей мамочке казенную сорочку — безразмерную, с жутким вырезом до самого пупка, и больничные же тапки, больше размера на два.
После всех не самых приятных процедур в приемном я повела нашу новую пациентку наверх, в третье отделение. По пути заглянула в карту — зовут Катя, возраст, как я и предполагала, восемнадцать лет, не замужем. Срок беременности — тридцать четыре недели.
«Да, рановато, дорогая, тебе еще ходить и ходить», — подумала я.
Чтобы хоть как-то отвлечь девушку от боли, я решила ее разговорить.
— Катя, меня Аня зовут, можешь на «ты» и без отчества. Моя смена заканчивается в восемь утра. Сегодня я буду тебе помогать вместе с доктором. Если что-то тебе нужно — сразу зови меня, не стесняйся. Договорились?
— Хорошо, — слабо улыбнулась Катя.
— Вот и отлично, сейчас на посту бумажки оформим и в родзал. Полежишь, отдохнешь. Тебе силы еще пригодятся сегодня.
Держалась Катя стойко. Но, когда малыш появился на свет, она отказалась прикладывать его к груди и брать на руки. Мы тогда списали это на шок после пережитого.
Ребенка передали в руки неонатологу, и малыша увезли в детское отделение. Положили в кувез — все-таки он здорово поторопился родиться, ему требовались особые условия.
Обычно свежеиспеченные мамочки сразу же, как только могут дотянуться до мобильника, звонят близким и делятся радостной новостью. Но Катя этого делать не стала. Когда ее перевели в палату, она легла, отвернувшись к стене, да так и пролежала до самого вечера.
Утром я заходила к ней выполнить назначения врача. Поинтересовалась, все ли в порядке.
— Все хорошо, спасибо, — прошептала она, пряча заплаканное лицо.
Я сдала смену и поехала домой.
Лето — пора отпусков. Меня попросили подежурить сутки через сутки, пока девочки из другой смены не вернутся с законного отдыха. Я с радостью согласилась, решила, что так быстрее опыта наберусь.
На следующее утро, когда я пришла в отделение, там царила какая-то суета. В палате у Кати я услышала встревоженный голос Марины Степановны:
— Девочка моя, ну неужели совершенно некому тебе помочь? Поверь, ситуации в жизни случаются разные. Но я не знаю ни одной, в которой можно взять и просто так отказаться от самого большого счастья в жизни! Ты молодая, здоровая, у тебя все получится. Всегда можно найти выход! Давай я пока ничего подписывать не буду, а приглашу психолога?
Что ответила Катя, я так и не услышала — подслушивать чужие разговоры нехорошо.
В дверях сестринской меня встретила тетя Оля с ведром в руках:
— Слышала уже, что наша молоденькая удумала? От ребенка отказ написать хочет! — возмущалась она.
— Как отказ? С виду вроде благополучная, тихая такая, — оторопела я.
— Вот то-то, что тихая, в тихом-то омуте… А, молодые, глупые, дров наломают сначала, а потом всю жизнь мучаются, — махнула рукой расстроенная тетя Оля и пошла по своим делам.
Психолог к Кате и правда приходил. О чем они говорили, не знаю. Но, видимо, результата эта беседа не принесла — в обед Марина Степановна велела готовить Катю на выписку к завтрашнему дню.
Вечером я пришла в палату к Кате с назначениями. Она лежала в той же позе, отвернувшись к стене и закрыв лицо руками. Я не выдержала:
— Кать, зачем ты так? Я его видела, у тебя чудный мальчишка, очень красивый. У него даже реснички есть, представляешь? А пальчики на ножках и ручках совсем крохотные. Сейчас окрепнет немного и вырастет здоровеньким. Но ты ему нужна, понимаешь?
В ответ — молчание.
— Катюш, милая, я тебя не осуждаю и нотаций читать не собираюсь. Просто хочу рассказать, как живется брошенным деткам в доме малютки.
И я неожиданно для себя поведала ей давно забытую историю. Дело в том, что у меня есть младший братик. Самый родной в мире, но не по крови. Он младше меня на 6 лет.
Сейчас это бойкий подросток, спортсмен и настоящий джентльмен. Учеба ему, правда, дается сложновато — все-таки прошлое сказывается. Родители усыновили его, когда ему исполнилось два годика.
Когда Сережку привезли домой, он боялся всего. А еще не умел ходить на горшок, говорить и плакать. Когда он прищемил пальцы дверцей от шкафа, он, помню, даже не разревелся. Потому что за свою маленькую жизнь усвоил:кричи не кричи, все равно никто не услышит и не пожалеет.
От Сережки точно так же в роддоме отказалась его биологическая мать. Сколько сил понадобилось нашим родителям, чтобы он сначала оттаял, перестал бояться, когда его берут на ручки, а потом уже заговорил — один Бог ведает.
Проблемы с учебой тоже родом оттуда — детская психологическая травма спровоцировала гиперактивность. Ему сложно сосредоточиться на чем-то. Но я верю — он справится.
— Кать, Сережке моему повезло. Но не факт, что повезет твоему малышу, — от нахлынувших воспоминаний слезы полились уже у меня.
И тут девушка не выдержала:
— Я не хочу от него отказываться. Ты себе не представляешь, как я этого не хочу. Но по-другому не могу. Мой парень меня бросил, как только узнал, что у нас будет ребенок. А мне жить не на что — если я завтра не выйду на рынок, откуда меня скорая забрала, хозяйка меня выгонит. Она мне так и сказала, когда меня увозили. Я ж устроена неофициально.
Я молча слушала.
— Малыша мне тоже не с кем оставить. А на те пособия, что дают на ребенка, я даже съемную комнату не оплачу. Понимаешь? — Катя впервые посмотрела мне в глаза.
— А родители у тебя есть? — удивилась я.
— Номинально есть. Но мы не общаемся, я не могу у них помощи просить, — голос девушки стал ледяным. Мне перехотелось спрашивать, почему.
— Катюш, я так хочу надеяться, что ты найдешь выход из ситуации! Давай я тебе свой номер оставлю. Твой мальчик в отделении выхаживания будет лежать не меньше месяца, ему вес надо набрать. Если ты вдруг передумаешь… Если что-то изменится, позвони мне, ладно?
— Хорошо, — Катя вытирала слезы полотенцем.
Я уже собралась уходить, но у двери обернулась:
— Кать!
— А?
— А как бы ты хотела назвать ребенка?
— Вадимкой, — слабо улыбнулась она.
Катю наутро выписали. В отделении посудачили и забыли про этот случай. Я иногда забегала в отделение недоношенных, чтобы проведать Вадимку — все-таки его записали именно так в свидетельстве о рождении. Интересовалась, как у него дела, сколько граммов набрал — вдруг Катя позвонит и спросит.
Шло время, Вадим действительно поправлялся. Теперь он лежал не в кувезе, а в пластиковой прозрачной тележке. Вместо сморщенного, как изюм, личика из пеленок выглядывала круглощекая милая мордашка.
Он не плакал. Видимо, успел сообразить, что это бесполезно, что мама все равно не придет. Иногда во сне он улыбался…
Прошел месяц после появления у нас Кати. Медсестры из педиатрии шепнули мне по секрету, что отказника собираются переводить в дом малютки. Эта новость расстроила меня очень сильно. Я грешным делом уже подумывала, чтобы упросить своих родителей усыновить и Вадимку — так жаль мне его было.
В мой выходной в начале сентября у меня на дисплее телефона высветился незнакомый номер.
— Аня, привет! Это Катя. Помнишь, из роддома?
— Да, конечно, — ответила я.
— Я хотела спросить. Ребенка… Моего малыша еще не отправили в детский дом? — Катя явно волновалась.
— Ты вовремя, Кать, педиатры уже документы собирают на перевод. Ты передумала? — ко мне вернулась надежда.
— Ох, долгая история… — вздохнула она. — Ты можешь говорить?
— Да, я сегодня выходная, рассказывай, — махнула рукой на свой недосмотренный сериал я.
И Катя рассказала. Нет, ее родители не были алкашами или тиранами. И поссорились, собственно, не они с ней, а она с ними.
Год назад выпускница провинциальной школы, Катя, устроила родителям безобразный скандал. Она хотела учиться в Москве, а не в их городишке, мечтала покорить столицу.
Простые бюджетники не могли позволить себе это дорогое удовольствие — по баллам девушка не прошла ни в один из московских вузов, а на платное обучение денег не было.
Избалованная и капризная Катя заявила отцу с матерью, что тогда сама заработает денег себе на учебу и тем же вечером украла у матери всю наличку, что была дома. И ночным поездом укатила в Москву.
Как известно, наш город слезам не верит. Денег хватило, чтобы снять крохотную комнатку пополам с другой девушкой в далеко не респектабельном районе. Жить на что-то было нужно, и она устроилась на рынок продавать овощи — хозяйка взяла ее на работу неофициально, платила минимум, чтобы хватало на жилье и еду.
Там же, на рынке, она познакомилась с молодым человеком. Любовь закрутилась быстро, но продолжалась ровно до того момента, пока тест на беременность не показал две полоски.
Родители, конечно, звонили. Мама простила ее за кражу денег, просила вернуться. Но Катя наотрез отказывалась, говорила, что у нее все хорошо, и обратно она не собирается.
На самом деле, она с радостью приехала бы домой и осталась там насовсем. Столичной жизнью она уже была сыта по горло. Но гордость не давала ей этого сделать. О беременности она маме так ничего и не сказала — было мучительно стыдно.
— Я, когда домой вернулась без малыша, — всхлипывала девушка в трубку, — мне жизнь не мила показалась. Пусто было, понимаешь? Был и нет, лежит там один, чужие тетки его на руки берут. А я не могу. Месяц продержалась, уговаривала себя, что так нужно было, что все правильно. Вчера сдалась и маме позвонила, во всем созналась…
— И что мама?
— Ну, шокирована, конечно. С папой посовещалась, мне потом перезвонила. В общем, Ань, они завтра приезжают, к главврачу роддома пойдем вместе — может быть, нам еще разрешать его забрать?
— Думаю, да, — согласилась я.
— Хорошо, что я вовремя успела. Родители у меня все-таки хорошие. Долго возмущались, как я вообще решила, что они меня бросят в такой ситуации. Я Вадика бросила, а они меня нет. Видимо, не настоящая я мать…
— Пока не настоящая, но у тебя все впереди, правда? — не стала таить свои мысли я.
— Я постараюсь. Этот год буду с малышом дома, а на следующий пойду поступать в какой-нибудь колледж в своем городе. Не хочу с Вадимкой больше расставаться…
На следующее утро я пришла на работу и у кабинета заведующей нос к носу столкнулась с Катей. С ней были стройная элегантная женщина лет сорока и светловолосый мужчина немного старше, ее родители. Девушка поздоровалась и сжала мою руку:
— Мы у главного уже были! Сейчас за Вадиком пойдем!
— Удачи тебе! — улыбнулась я.
— Ну слава тебе, Господи, одумалась, горе луковое! — вышла из палаты тетя Оля со шваброй и ведром в руках.
Иногда мы совершаем ошибки, и вместо того, чтобы просто сказать «Я не прав, прости!», настаиваем на своем в угоду собственной гордости, не думая о последствиях. А ведь это может больно ударить по нашим самым близким людям. Катя успела признать свою неправоту, пока не стало слишком поздно. Думаю, она запомнит этот урок на всю свою жизнь.
Хочется думать, что у нее теперь все будет хорошо…