Какие бывают удивительные неожиданности!
Стою у витрины со всякими йогуртами и творожками, всё обыденно. И вдруг чувствую, что меня прямо-таки пронзает что-то. Оборачиваюсь и натыкаюсь на взгляд чёрных, внимательных, жёстких глаз. Ну, я тоже не ромашка — я отвечаю таким же немигающим, внимательным взглядом прямо в глаза.
Несколько секунд длится эта «дуэль» синих с чёрными, но тут я улыбаюсь и говорю: «Здравствуй, Боренька!» (это был мой давний-давний ученик).
— Здравствуйте, Олимпия Васильевна, Вы меня узнали?
— Ха-ха, тебя — да не узнать!
— А что? Вам я кровь вроде бы не «пил». Помню только один случай, когда Вы, взяв меня железной хваткой, вели к Галине Валентиновне. Я ещё подумал: «Тётка, а рука какая крепкая! «
— Да мне кровь никто не пил, но я вообще хорошо помню своих учеников, а уж тебя-то забыть трудно. Один твой взгляд чего стОил: острый, злой (извини!), казалось, вот укусит. Да и сильным ты был не по возрасту: маленький, а словно из железа отлит. Как поживаешь, Боря? Давно я тебя не видела. (Я знала, что у него были две отсидки по весьма тяжёлым делам: сам он не убивал, но к убийствам был как-то причастен. Однако, ему о своей осведомлённости, конечно, не сказала).
— А Вам что не говорили, что я нахожусь далеко и не по своей воле? И целых две ходки.
— Знаешь, у меня нет привычки обсуждать человека в его отсутствие; так — иногда случайно что-нибудь услышишь, а о тебе не слышала.
— Да, вот так, но больше не хочу. Больше того, за что туда, не будет.
Я смотрела на него с удовольствием: острый взгляд был уже не взглядом злого подростка, а взглядом взрослого, много чего видевшего и понявшего человека. Передо мной стоял двухметровый гигант прекрасного спортивного вида — ему уже лет 35, по нему видно, что тюрьма его не сломала, не превратила в то, обо что вытирают ноги. Это был человек, что-то для себя решивший, и едва ли можно было сомневаться, что выполнит.
С учителем почему-то всегда говорят о школе, хотя это и понятно. Так и он.
— Вспоминаю школу, как что-то очень далёкое, но вот что не забывается, так это оскорбления. Ну почему некоторых учителей хлебом не корми — дай поизгаляться. Ну, да — троечник, баловник, хулиганистый, но ведь
р е б ё н о к же, а она прямо-таки и норовит «мордой об стол» шарахнуть. Как будто её собственные дети — ангелы. Почему? А ведь это так ранит … и навсегда.
— Боренька, мы ведь тоже очень разные люди, с разным типом нервной системы, с разной степенью счастья в личной, в семейной жизни, с разным уровнем культуры. Девочка, идущая в Пединститут, мечтает
у ч и т ь д е т е й, с е я т ь р а з у м н о е, д о б р о е, в е ч н о е — она ведь не знает о массе абсолютно прозаических житейских проблем, с которыми ей придётся столкнуться. Если тип нервной системы сильный, характер крепкий, выдержит, а нет — так начнёт выживать, в том числе и за счёт подавления непокорных. А профессия полУчена — куда денешься? Вот и воюют с такими, как ты, ничего другого не умея предложить. А тут поговорить бы… Прости ты нас, Боря, мы ведь тоже живые и не всегда сильные люди.
— Да, наверно Вы правы… Но вот ведь вы же не унижали. (Каким бальзамом была эта фраза, особенно из его уст!)
— Спасибо, Боренька!
Несколько секунд мы опять смотрели друг на друга, и вдруг он спросил:
— Олимпия Васильевна, а Вас никто не обижает?
— Странный вопрос. Кому надо меня обижать? От меня никто не зависит, я сама никого не трогаю. С чего меня-то?
— Да мало ли идиотов-то на свете. В общем так: если понадобится защита, Вы меня легко найдёте — я разберусь.
— Боря! Ты же решил!
— Да Вы что! Это без криминала. Я только поговорю — я умею говорить убедительно. Не бойтесь. Договорились?
— Хорошо, Боренька, спасибо!
Распрощались. Было это лет 10-12 назад. Я его больше не встречала, но хочу верить, что он сделал так, как решил.
(P.S. Имена, кроме моего, конечно, изменены.)
