Незабудки

— Брысь, Маркиз! Уходи! – Сима забралась на стул и турнула с полки стеллажа кота.
Маркиз спрыгнул на пол и уселся неподалеку. Он любопытничал. Маленькая копия Хозяйки вела себя странно. Мало того, что полезла высоко, что ей категорически запрещалось, так еще и тянется к тому, что трогать было нельзя никому и никогда. Сам Маркиз эту науку усвоил еще в детстве, когда резвым котенком скакал по всей комнате, забираясь на шкафы и катаясь на шторах. Ни за то, ни за другое Хозяйка его никогда не ругала. Молча снимала, отцепляя лапки от занавесок, гладила и, отпустив на пол, легонько трогала ногой в тапочке пушистый зад:
— Иди! Акробат! Шлепнешься когда-нибудь! Хорошо, что у тебя девять жизней, но так бездарно их тратить незачем. Пригодятся!
Как же она была права! Из своих девяти жизней, отмерянных ему, Маркиз распрощался уже с двумя. Первая ушла, когда он погнался за голубем, нахально сидевшем на перилах балкона. Дверь, обычно закрытая, была распахнута настежь, потому, что Хозяйка наводила порядок в ящиках с цветами. Она успела только ахнуть испуганно, когда Маркиз рыжей молнией метнулся из комнаты и, промахнувшись мимо порхнувшего в небо голубя, вылетел с пятого этажа. Высокий тополь, росший во дворе, смягчил полет, и через минуту Маркиз уже сидел на ветке, громко завывая, и не понимая, что делать дальше. Как его снимали – это отдельная история, ему даже понравилось. Столько внимания и суеты вокруг него больше никогда и не было.
А вторая жизнь его покинула в тот самый момент, когда от Хозяйки ушел муж. Это был странный двуногий. Никого прока или пользы от него Маркиз не заметил. Приходил поздно, уходил рано, котов не любил и даже пристроиться рядом на диване не давал. Пока Хозяйка не видела, он спихивал Маркиза с любимого места в уголке, приговаривая:
— Разлегся тут! Дармоед!
Кто такой дармоед Маркиз не знал, но догадывался. Так однажды назвала этого мужчину Большая копия Хозяйки, после того, как он выставил ее за дверь своей комнаты. Странная, такая же как и тот, что ее занимал, комната, всегда закрытая на ключ, манила Маркиза необычными запахами. Пахло резко, неприятно, так, что приходилось долго тереть нос лапой, посидев перед ее дверью. Но, любопытство было сильнее. Муж Хозяйки Маркиза туда не пускал. Мог и пнуть как следует, если Маркиз пытался нахально протиснуться туда вслед за ним. Только раз, перед самым его уходом, Маркиз все-таки заглянул в эту комнату, потому, что дверь оказалась ни с того, ни с сего, открытой. Странные штуки на длинных ногах держали прямоугольники, которые были очень похожи на те, что получались у Маленькой Хозяйкиной копии. Она делала их, смешно водя кисточкой по белому листу, а потом окуная ее в стакан с водой. Маркиз пристраивался рядом, пытаясь играть с кисточкой, а наигравшись, опрокидывал лапой стакан и удирал поскорее, чтобы Хозяйка не ругалась за пролитую грязную воду. Впрочем, она ругаться не любила и, поэтому, покачав головой, просто приносила тряпку и показывала своей Маленькой копии, как вытирать пролитое. Это Маркиз понимал. Так учат и котят. Постепенно, ласково, иногда наподдавая лапой или кусая, если не усвоил сразу. Он такого не помнил, как и свою мать-кошку, но почему-то знал, что его учили бы именно так. Хозяйка свою Маленькую копию не кусала, и уж тем более не била. Вообще, она была странной. Не такой, конечно, как ее муж, который однажды собрал свои непонятные штуки и ушел из дома, чтобы больше уже никогда не вернуться, но тоже непонятной.
После его ухода Хозяйка легла на большую кровать в своей спальне и больше не захотела вставать. Маркиз сначала решил, что это такая игра. Он устраивался рядом и долго-долго мурчал, засыпая под тихое дыхание Хозяйки. Она ничего не говорила и ничего не делала. Просто лежала, отвернувшись от окна, и молчала, молчала… К вечеру первого дня Маркиз еще ничего не понял. Он погонял по полу в кухне свою маленькую миску, прислушиваясь к грохоту, который она издавала. Миску эту Хозяйка купила недавно и долго смеялась, слушая звон металла, из которого была та сделана, о плитку.
— Всем соседям – привет! Придется тебя кормить вовремя. А то ругаться будут.
Ни на грохот, ни на его мяуканье, Хозяйка не отозвалась.
Следующий день не принес ничего нового, кроме бесконечно звонящего телефона, который Хозяйка, в очередной раз глянув на экран, швырнула-таки в какой-то момент о стену. Тишина, наступившая после этого, испугала Маркиза уже по-настоящему. Он попытался было пристроиться рядом, ожидая теплой руки и привычного:
— Что ты, маленький?
Но, Хозяйка даже не открыла глаза. Маркиз заметался, подвывая, и пытаясь понять, что делать. Он свалил вазу с комода, но та, брызнув в стороны осколками, все равно не заставила Хозяйку очнуться. Маркиз одним прыжком перелетел с комода на кровать и сделал то, чего никогда себе не позволял – вцепился в руку Хозяйки. Он сжимал зубы все сильнее, почти чувствуя, как жизнь уходит от нее, и пытался задержать, остановить этот процесс. В какой-то момент ему показалось, что это удалось, но тут все стало каким-то странным, вывернутым, глаза закрылись, и очнулся он от привычного:
— Отпусти, маленький. Я с тобой…
Теплые руки подняли его, лаская, и Маркиз понял, что справился. Он долго потом пытался вылизать бинт на руке Хозяйки, но та только слабо улыбалась и чесала ему уши:
— Не надо. Все пройдет…
В Хозяйке не было ничего резкого и острого, как во всех людях, которых Маркиз знал. Маленьким, еще слепым, котенком он впервые познакомился с человеком. И знакомство это чуть не стоило ему жизни. Именно хозяйка тогда отобрала его у мальчишек, которые издевались над ним. Сил у Маркиза к тому времени не осталось совершенно, и он даже не плакал уже, пытаясь позвать свою мать, которая непонятно куда делась, а просто тихо лежал на холодной земле, облитый сладкой газировкой. Он не мог ничего видеть, да и слышал еще совсем плохо, но голос хозяйки запомнил навсегда. Тогда она кричала. Больше Маркиз никогда не слышал этого звука. Он слышал другой. Тот тихий, ласковый, который появился, когда его подняли с земли, завернули во что-то теплое:
— Не бойся, маленький! Больше тебе никто не сделает больно!
После этого Маркиз помнил ее запах, ее заботу, ее голос и больше ничего. С ней было тепло и спокойно. И не только ему. Все, кто приходил в ее дом, могли рассчитывать на то, что их здесь пригреют и успокоят, как и его когда-то. Людей, которые приходили, было много, и Маркиз со временем перестал стараться их запомнить. Он понял, что есть главные люди, а есть те, кто появляется время от времени или вообще всего лишь раз. К главным людям относились Большая и Маленькая хозяйкины копии. Большая приходила, как правило, когда ей было что-то нужно. После ее появления хозяйка обычно сидела потом вечерами, разложив перед собой какие-то бумаги и вздыхала, а то и плакала. Зато, когда приходила Маленькая копия – день всегда получался хорошим.
Только не в этот раз.
Маркиз тихо мяукнул, отвлекая девочку от задуманной шалости, но та не обратила на него внимания.
Маленькая, разрисованная незабудками, тарелочка, стоявшая на подставке высоко на полке стеллажа, манила к себе Симу давно. Она была такая красивая, такая нежная, что хотелось взять ее в руки, рассмотреть, а потом поиграть ею в чаепитие, пусть даже и без чашек с воображаемым чаем. Но, бабушка всегда запрещала Симе трогать эту тарелочку.
— Не надо, маленькая. Я тебе другие дам. А эту не трогай, пожалуйста. Это — память.
Сима не могла понять, как может быть памятью предмет. Вообще-то обычно она бабушку слушалась, но в этот раз желание подержать в руках то, что бабушка называла «памятью», оказалось сильнее.
Со стула Сима до тарелочки не дотянулась. Она покрутилась на нем, оглядываясь по сторонам, и спрыгнула на пол. Тяжелые тома Большой Советской энциклопедии, которые стояли на стеллаже с книгами, оказались очень кстати. Один за другим Сима складывала их на стул. Еще один и, наконец-то, высоты стопки хватило, чтобы дотянуться до верхней полки. Заветная тарелочка оказалась странно легкой, почти невесомой. Сима крутила ее в руках, балансируя на книгах, но в какой-то момент все-таки пошатнулась и полетела на пол. Маркиз, пристроившийся было в кресле, чтобы поспать, но исподтишка наблюдавший за девочкой, подскочил от грохота и кинулся к Симе. Та ревела от души, громко и испуганно. Еще бы! Осколки тарелочки разлетелись по комнате, кое-где еще отсвечивая на самых крупных голубым и нежным, но это была уже потерянная красота.
Дверь в комнату, которую Сима предусмотрительно закрыла, распахнулась и Хозяйка ахнула, глядя на беспорядок и плачущую внучку.
— Симочка, ты не ушиблась?! Где болит?!
Осколки жалобно хрустнули под тапочками Хозяйки. Она взяла Маленькую свою копию на руки и Сима обняла бабушку за шею, прижавшись так крепко, как только смогла. На вопросы она только мотала головой и жалобно всхлипывала, не решаясь поднять голову.
— Ты все-таки до нее добралась?
Вопрос прозвучал мягко, но Маркиз насторожился. Он никогда не слышал таких ноток в голосе хозяйки. Это было не недовольство. Нет. Что-то иное. Маркиз почему-то сразу понял, что хозяйке сейчас очень больно.
— Прости…
— Прощаю. Главное, что с тобой все в порядке.
Хозяйка вздохнула и усадила внучку на диван. Сима съежилась в комок, подтянув колени к подбородку и так замерла, глядя, как бабушка собирает с пола осколки тарелочки. Самый крупный она долго держала на ладони, разглядывая маленький голубой цветочек на нем, а потом вдруг сжала пальцы так, что острые края впились в них, и вышла из комнаты.
Уже из коридора она крикнула Симе, чтобы та сидела на диване и не вздумала бегать по полу. А Сима и не думала. Она сидела тихо-тихо, прижав к себе Маркиза, и не знала, как смотреть теперь на бабушку. Не то, чтобы раньше не было шалостей или она всегда была послушной девочкой, но почему-то именно сейчас Сима поняла, что натворила что-то очень серьезное, как-то обидела бабушку, и это не давало покоя.
Убирала Хозяйка долго. Маркиз успел подремать, изредка открывая глаза и поглядывая, как Хозяйка заметает осколки, а потом возится с ведром и тряпкой. Пылесос она доставать почему-то не стала. Маркиз хотел бы думать, что это из-за него, ведь странная жужжащая штука всегда пугала его.
Наконец, закончив уборку, Хозяйка присела рядом с Маленькой копией и обняла ее.
— Стыдно?
— Ага!
— Это хорошо! Когда человеку стыдно, значит, он не совсем потерянный.
— Как это?
— Это называется совесть, Симочка.
— А что это такое?
— Маленький камертон, который есть у каждого человека. Помнишь, я тебе показывала? Тронь его и услышишь правильный звук. Тот, который даст понять, что ты фальшивишь, что-то делаешь неправильно. Вот так и совесть. Когда мы делаем что-то не так, она тихонько дает нам понять, как правильно. Но, иногда этот звук бывает таким тихим, что не все его слышат. Понятно?
— Кажется, да. Прости, бабулечка, я не хотела… Она была такая красивая! Я просто хотела рассмотреть цветочки и подержать ее в руках!
— А почему меня не позвала? Я бы достала ее с полки.
— Думала, что ты не разрешишь. Раньше же не давала. – Сима завозилась, устраиваясь поудобнее под руками бабушки. – Расскажи мне.
— Что тебе рассказать?
— Почему ты называла ее памятью? И почему нельзя было ее трогать?
Хозяйка молчала. Маркиз спрыгнул на пол и потерся о ее ноги.
— Что, мой хороший? Думаешь, стоит?
Желтые, как растопленный мед, глаза кота смотрели так внимательно и настороженно, что Сима поежилась.
— Бабушка, ты с ним как с человеком разговариваешь! Как будто ждешь, что он тебе ответит!
— Нет, конечно. Но, Маркиз, как и все коты, очень умный. И мне кажется, все-все понимает. Может быть даже больше, чем мы с тобой.
— Только ответить не может?
— Ага.
— Бабушка, вот ты вроде бы взрослая женщина! – Сима рассмеялась, глядя на Маркиза. – А в сказки все еще веришь!
— А как в них не верить, Симочка? Убери эту веру в чудо и что останется человеку? Печаль только. Надежда нужна. Всегда нужна.
— А оно бывает?
— Чудо?
— Да.
— Конечно! Еще как бывает! Я это точно знаю.
— Откуда?
— Придется все-таки рассказать тебе, откуда у меня взялась эта тарелочка. Только ты слушай молча, хорошо? Не перебивай. Если что-то непонятно будет, потом спросишь. Для меня эта история очень… сложная… Я еще никому ее не рассказывала.
— Даже маме?
— Даже маме. Что-то она и сама знает, потому, что слышала, конечно, разговоры и помнит их, но об остальном никогда меня не спрашивала.
— Хорошо. Я буду слушать! Ты только расскажи!
Маркиз забеспокоился, не находя себе места. Он пробежался по комнате, запрыгнул было на любимое кресло, но потом все-таки вернулся к Хозяйке и нахально втиснулся к ней на колени, подсунув голову под руку Маленькой копии.
Сима обняла кота и все-таки подняла глаза на бабушку. Она понимала, что сердится та вовсе не на нее. И вот это тяжелое, серое, что повисло сейчас над ними, не имеет ничего общего с тем, как бабушка ее любит. Не станут менее теплыми руки, которые обнимают ее сейчас, не пропадет никуда ласковый голос и улыбка.
— Это было очень давно, Симочка. Мне тогда было чуть больше лет, чем тебе сейчас. Восемь. Родители мои тогда перебрались в этот город, потому, что папу пригласили работать на местный завод. Большое предприятие было. Нам дали квартиру от завода, и мы переехали. Дом был большой и соседей было много. Но, почему-то было мало детей. Это было странно, ведь там, откуда мы приехали, семьи были большие и друзей во дворе у меня было очень много. А здесь я была почти одна. Моего возраста был только один мальчик, с которым мы ходили в школу в один класс. Мальчик этот была немного странный. Угрюмый такой, неразговорчивый. Ребята в классе были дружными, веселыми. Меня приняли с радостью, но, только не он. Мы сидели за соседними партами, но в первый год учебы едва перемолвились хотя бы парой слов. Я знала от мамы, что его воспитывает только отец. Куда девалась его мама, мне никто не сказал, да я и не спрашивала. У меня появились подружки и до него мне не было никакого дела. Так было до того момента, пока он не заболел. Тяжелая ангина, которая дала осложнения. В школу он не ходил долго, и учительница попросила меня навестить его, чтобы отдать задание. Я идти не хотела, но и отказать не посмела. Так я впервые попала домой к Диме.
— Его так звали?
— Да. Дмитрий. Кто-то звал его Митей, но мне нравилось называть друга именно Димой.
— Друга?
— Да. Мы стали друзьями. Не сразу. Прошло немало времени. Но, ближе и дороже у меня друга не было. А в первый раз я испугалась, когда попала к ним домой.
— Почему?
— Квартира была странной. Все стены, от пола до потолка были уставлены стеллажами с книгами. Их было так много, что казалось, весь дом состоит из одних только книг. Его отец очень любил читать и Диму приучил к тому же. Но, тем, кто приходил в их дом, казалось, что места там совсем мало. Так мало, что даже не остается его людям, которые ютятся между книжными полками. Было очень мрачно и очень пыльно. Они, конечно, пытались навести порядок, но как это делают мужчины? Пыль смахнул слегка и ладно. Поэтому, во второй раз, когда я пришла к Диме, первым делом, вымыла у них пол. Это было сложно. Воду пришлось менять несколько раз.
— А ты умела?
— Конечно! А как ты думаешь, почему я тебя потихонечку учу всему? И как пол мыть, и как котлетки делать? Девочки все должны уметь, ведь никогда не знаешь, когда это умение пригодится. Меня всему учила мама. Они с отцом много работали и моей обязанностью было убрать квартиру к их приходу и купить хлеб и молоко. С первого класса, Симочка. Мы тогда все были самостоятельными. У нас был шнурок, на котором висел ключ от дома. Этот шнурок мама надевала тебе на шею утром и грозила: «Не потеряй!». И каждый знал, что нужно прийти домой, сделать уроки и чем-то помочь родителям.
— Сделаешь мне такой шнурок?
— Хорошо.
— А дальше?
— Дальше Дима научил читать меня.
— А ты что, не умела?
— Нет. Не умела. Читала то, что задавали в школе и только. А с приходом Димы в мою жизнь, я начала читать по-настоящему. Он никогда не смеялся надо мной, не говорил, что я глупая. Если я чего-то не знала, он просто доставал с полки книгу и молча давал мне ее. Он знал так много, что я иногда терялась. Как в его возрасте можно быть таким умным? Дима очень любил историю. Неудивительно, ведь вся его семья была живой историей, но об этом я узнала гораздо позже.
— А что ты узнала?
— Бабушка Димы была известной певицей. Жила в Ленинграде. Я не знаю, кем был его дед. О нем Дима никогда не рассказывал. Но, бабушку он помнил и о ней говорил много. Тарелочка эта… Она принадлежала ей. Это была чайная пара, но чашка разбилась, когда в дом попал снаряд, а тарелочка чудом осталась целой. Представляешь? Дима рассказывал, что бабушка в тот день не хотела идти в убежище. Сидела и пила чай. Ну, как чай… Пустой кипяток. К тому времени это уже была роскошь. Ведь за водой нужно было ходить далеко, в кранах ее давно не было. Как и сил, которые нужны были на такой поход. А еще, чтобы вскипятить эту воду, нужно было найти то, что горит. И в ход шла мебель, паркет и даже книги. Дима говорил, что отец, возможно, потому и собирал книги всю жизнь, что библиотека бабушки сгорела вот так почти целиком. Остался только томик Пушкина, который бабушка Димы берегла как зеницу ока, ведь ей его подарила в свое время мать. Эту книгу она всегда носила с собой. Ее и камертон. Тот самый, что я тебе показывала. Боялась оставить в квартире. Так вот… Бабушка сидела и пила «чай», а комнату зашел чужой кот. Откуда он взялся? К тому времени кошек в Ленинграде почти не осталось. Худой, страшный, с ободранными ушами и почти лысым хвостом. Он сел на пороге и не сводил с нее глаз, пока бабушка Димы не встала и не пошла за ним. Он шел очень медленно, так, чтобы она за ним успевала. Они ушли совсем недалеко, всего-то до соседней улицы, где было убежище. Кот пропал так же, как и появился. Просто прыгнул в сторону и пропал между завалами разрушенного дома. Но, свое дело он сделал. Бабушка Димы осталась жива. Она вернулась к своему дому утром. Забрала единственное, что осталось целым, вот эту самую тарелочку, и пошла к своей сестре, которая жила довольно далеко. Это было сложно. Очень сложно. Она потом говорила Диме, что ничего сложнее в своей жизни она больше не делала. И никогда ей не было страшнее. Ведь она боялась, что не дойдет.
— Дошла?
— А как ты думаешь? Ведь, если бы она не дошла, то и отца Димы не было бы.
— Хорошо! – Сима повертелась, устраиваясь поудобнее и тревожа Маркиза. Тот открыл было глаза, но тут же зажмурился снова. – А откуда эта тарелочка у тебя?
— От Димы. Он подарил мне ее, когда мы поженились. Сказал, что ничего дороже у него нет, а я достойна лучшего.
— Так Дима был моим дедушкой? – Сима широко распахнула глаза.
— Да, маленькая. Ты его не помнишь. Димы моего не стало, когда ты только-только родилась. Он очень ждал тебя, очень надеялся, что увидит.
— А почему…
— Он сильно болел. Та самая ангина в детстве дала осложнение на сердце.
— Скажи, бабулечка, а куда делась его мама? Почему она его не полечила тогда?
— Его мамы не стало, когда Дима родился. Так бывает, к сожалению. И его растила бабушка до тех пор, пока ему не исполнилось семь лет. Потом и ее не стало, а Дима остался с отцом. Вот поэтому он был таким мрачным, когда мы с ним познакомились. Очень тяжело терять родных и любимых.
— Я тебя не потеряю! – Сима прижалась к бабушке, обняв ее так крепко, как только смогла.
— Конечно, нет. Не сейчас, маленькая. И, Бог даст, не скоро.
— Скажи, бабушка, а почему ты вышла замуж еще раз? Разве ты забыла своего Диму?
— Нет. Никогда не забывала. Но, второго своего мужа, Илью, я встретила очень странно. Помнишь, мы с тобой ходили гулять в парк, где собираются художники?
— Да.
— Так вот. Я однажды возвращалась с работы через этот парк. Это было осенью. Темнело рано, да и холодать начало. И вдруг вижу – стоит картина. Просто на земле. Кто-то поставил ее, прислонив к парапету. А на картине… Моя тарелочка.
— Как это? – Сима удивленно распахнула глаза.
— Не знаю! Просто была написана именно она. Со всеми своими незабудками. Такая же нежная и светлая, как та, что стояла у меня на полке. Я остановилась тогда и не могла даже дышать. Илья шагнул ко мне из темноты и мне почему-то показалось, что он так похож на моего Диму! Мне стало плохо. Скорая, больница… А Илья пришел на следующий день ко мне, принес какие-то дурацкие апельсины и сидел долго-долго рядом просто молча, потому, что сил говорить у меня не было. И ходил так каждый день. А, когда меня выписали, он пришел, чтобы проводить меня домой и принес картину. Ту самую. Повесил ее на стену и остался. Я была ему благодарна.
— За что?
— За то, что рядом появился живой человек. За то, что мне было с кем поговорить или помолчать. Но, я не была больше одна. Это было главным. Мне всегда было сложно и страшно оставаться одной. Не знаю почему, но я все время думала в такие моменты о Диминой бабушке. Как ей, наверное, было страшно тогда. Ведь никого не было рядом.
— У тебя есть я!
— Да, маленькая! У меня есть ты!
— И моя мама!
Маркиз дернулся, когда Хозяйка вздрогнула вдруг. И совершенно не удивился печали, которая зазвучала в ее голосе.
— И мама твоя…
Хозяйка провела теплой рукой по его носу и Маркиз охотно ткнулся ей в ладонь, ловя ласку. Он отлично знал, что со своей Большой копией Хозяйка общий язык находит не всегда. И хотел бы подсказать ей, что не мешало бы взять своего котенка, пусть и взрослого, за шкирку и потрясти хорошенько, но Хозяйка все равно бы так не сделала. Свою Большую копию она любила, наверное, даже больше Маленькой. Жалела, стараясь помочь всем, чем могла. И Маркизу было непонятно, почему Большая копия не прижималась так к Хозяйке, как сейчас это делала Маленькая. Почему не давала матери дарить ласку? Почему не давала этим теплым ладоням дать то, от чего уходила всякая боль и становилось легко и спокойно?
Откуда коту было знать, что неверно и не вовремя сказанное слово может изменить жизнь мгновенно и насовсем? Что обида, пусть и надуманная, мимолетная, может поселиться в сердце и лишить, казалось бы, любви к самому близкому человеку? Что так сложно иногда бывает сказать простое: «Прости!» тому, кто дороже всех на свете? И как сложно сказать: «Нет!» тому, кого любишь больше всех, зная, что данное не пойдет на пользу, а только сделает жизнь еще сложнее.
Откуда коту было знать, что Хозяйка отказалась продавать квартиру, в которой она жила со своим Димой столько лет, просто потому, что ее дочери захотелось дать мужу возможность открыть свое дело? Откуда было ему знать, что Большая копия устроила грандиозный скандал, когда узнала, что у матери, которую она знать не хотела больше трех лет после той самой ссоры, появился новый муж? Откуда ему было знать, что после этого отношения Хозяйки с Большой ее копией стали сложными и почти невозможными, и только рождение Маленькой копии внесло какой-то порядок в запутанные дела этих двоих.
Маркизу все эти вещи были неведомы. У него с Хозяйкой все было просто и понятно. Подумаешь, получил тапочкой! За дело же! Разве стала бы она наказывать его просто так, без причины? Никогда! Да и потом, после такого, она сама страдала, варила вкусную курицу и кормила его с рук, пытаясь услышать снова как он замурчит.
Сима сидела очень тихо, не пытаясь больше ничего спрашивать. Она думала о чем-то, прижав к себе хвост Маркиза, но тот не делал попытки освободиться.
Хозяйка, которая тоже задумалась было о своем, наклонилась к внучке, поцеловала ее в макушку и осторожно высвободилась из ее рук.
— Ты порисуй пока, хорошо? А я закончу с ужином. Скоро мама приедет.
— Хорошо! – Сима спустила ноги с дивана, но вдруг замерла на краю, так и не спрыгнув на пол. – Бабушка!
— Что, маленькая?
— Знаешь, что? А ведь у тебя осталась память о Диме!
— Правда? Какая же?
— Я! – Сима вскинула на бабушку голубые, как лепестки незабудок на разбитой тарелочке, глаза. – Я – твоя память!
Маркиз выгнул спину и зашипел, когда Хозяйка вдруг всхлипнула и, шагнув обратно в комнату, обняла свою Маленькую копию:
— Все верно… Все так, маленькая. Ты – самое дорогое, что у меня есть! Ты – моя жизнь… Моя память обо всем, что я любила.
Маркиз успокоился, видя, что Хозяйка больше не плачет и вышел из комнаты.

Он дождется того момента, когда Большая копия Хозяйки, забирая вечером Маленькую, вдруг прижмется к матери. Пусть на секунду, всего на мгновение, но этого окажется достаточно, чтобы Хозяйка перестала дышать и счастье, которое он видел в ее глазах только, когда она смотрела на Симу, снова поселилось там. Пусть пока на донышке, пока едва, но это будет только началом. И пусть заветное «прости», прозвучит еще очень нескоро, но шаг будет сделан. И Маленькой копии окажется достаточно одного взгляда, чтобы понять это. Она обнимет одновременно мать и бабушку, сблизит их головы своими маленькими ладошками и скажет:
— Вы — мои любимые!
А потом она поскачет в комнату, где на столе будет досыхать рисунок, и принесет его матери, которая удивленно ахнет, разглядывая незабудки на нем:
— Это ты нарисовала? Как красиво! Мама, да у нее талант!
И Маленькая копия расплывется в счастливой улыбке, а потом сунет рисунок в руки бабушке:
— На память!

автор: Lara’s Stories

источник