Неправильный внук

— Получилось? – Ольга потеряла дыхание, когда врач кивнул ей и улыбнулся. – Вы меня не обманываете?

— Ну, что вы, Ольга Сергеевна! Все хорошо! Все получилось!

Ольга посмотрела на мужа, все еще не веря.

— Оленька…

— Сколько? Сколько их? – Ольга осторожно коснулась рукой живота и пальцы стали влажными от геля. Датчик медленно двигался, повинуясь размеренным движениям врача, и женщина пыталась разглядеть на экране то, чего она ждала столько лет.

 

 

— Один, — врач заметил мелькнувшее на лице Ольги легкое разочарование. — Но, в вашем случае, это уже огромная удача! Сколько мы старались, а? Это наш с вами успех! Мне даже можно теперь какую-нибудь монографию написать или замахнуться на крупные формы. Вы же у меня уникальные! Восемь попыток с вашими данными! Вы мое мнение слышали. Я не Господь Бог. Но, без Него тут точно не обошлось. Иначе, как чудом, я вот это, — врач показал пальцем на экран, очерчивая контуры, — и назвать не могу!

Ольга уже не слушала. Она смотрела на маленький пульсирующий на экране комочек непонятного пока вида. Неужели…

— Привет… — она протянула к нему руку и улыбнулась, пытаясь сдержать слезы. Ей это нисколько не удалось и скоро все щеки у нее были мокрыми, но внутри поднималась такая буря, что, казалось, дай ей волю и сметет она все на своем пути. Начавшаяся когда-то с маленькой снежинки, расчерченной по четким прямым линиям словом «невозможно», она превратилась сейчас в ураган, который ликующе пел сквозь ветер перемены – «получилось»! И за этой песней Ольга не слышала уже ничего и никого. Они смогли! Они это сделали! И у них будет ребенок…

Новость оглушила ее, превратив день в странную последовательность действий и звуков. Она словно плыла по большой реке, не волнуемая ничем и никем больше. Ее лодка шла ровно посередине потока все дальше и дальше, а все прошлое, бессмысленное и ненужное, осталось на берегах, которых было уже и не видно, такой широкой стала эта река. Ей очень хотелось сохранить эту радость, которая билась в душе, как можно дольше. Не дать никому и ничему отобрать ее.

Павел вел машину, изредка поглядывая на жену, и улыбался. Наконец-то! Его Оля. Та, которую он знал когда-то, еще до всех этих клиник, анализов, обследований и прочего. Хотя… Она, да не она… Появилось в ней что-то новое, ему пока еще непонятное, но такое светлое, что Павлу становилось немного не по себе. Это не было страхом, нет. Но, предвкушение чего-то, какой-то перемены, странной и очень важной, тревожило, не давая думать ни о чем, кроме вот этого, словно обращенного внутрь себя, взгляда жены.

— Оль… — Павел остановился на светофоре и повернул голову, разглядывая Ольгу. – Оленька…

— А? – Ольга, словно вынырнув откуда-то, повернулась к нему.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую, Паш… Чувствую… Сама не знаю, что я чувствую. Но, мне сейчас так хорошо… — Ольга откинула голову на подголовник и закрыла глаза. – Пашка… У нас будет ребенок…

— Ты счастлива?

Ольга повернулась к мужу и глаза ее говорили так много, что Павел лишь рассмеялся в ответ, сжал легонько руку жены, и тронул машину, не обращая внимания на сердитые сигналы, которыми подгоняли его стоящие позади.

Этот день так и остался в памяти Ольги, как самый счастливый из тех, что они прожили вместе с Павлом до, деля пополам время. Ушли на второй план школа, университет, свадьба и годы, что они прожили вместе после. Все это было важным и нужным, как воспоминание, но, почему-то Ольге казалось, что только сейчас приобрело правильный смысл, став предпосылкой чего-то настоящего. Того, что должно было случиться гораздо раньше, закрепить их брак и стать новой отправной точкой в отношениях.

С Павлом их связывало столько, что если начать все перечислять, то можно было бы написать огромный роман, в котором все равно не хватило бы страниц, чтобы перечислить все случившееся.

Впервые они увиделись, когда им было по три года. Маленькая рыдающая девчонка никак не хотела отрываться от мамы, которая привела ее впервые в детский сад. Воспитатели двух групп пытались умаслить малышку, но Оленька только поддавала громкости и крепче сжимала в кулачке подол маминого платья.

— Совершенно не садиковский ребенок! – Вера Анатольевна, их первый воспитатель, вынесла вердикт, и, сложив руки на могучей груди, принялась ждать, когда стихия по имени Ольга успокоится. Ждать бы ей пришлось очень долго, если бы не Пашка.

Этот молодой человек уже неделю ходил в детский сад и успел почувствовать себя старожилом. Он уже понял, что бояться здесь нечего, а временами бывает даже интересно, если не считать всякой разной молочной каши, которую он терпеть не мог. Девчонка, которая так громко ревела сейчас в раздевалке, совершенно не понимала, от чего отказывается. Паша подошел к ней, с любопытством разглядывая, потрогал осторожно заколки в виде божьих коровок, одна из которых сбилась и уже не удерживала как следует густую челку. А потом встал рядом, ухватился за измятый уже подол платья Олиной мамы, и заревел тоже.

Брови Веры Анатольевны взлетели выше тщательно уложенного начеса, воспитательница из соседней группы фыркнула и выскочила за дверь, стараясь не рассмеяться в голос, Олина мать удивленно уставилась на странного мальчика, который перебил громкостью даже ее дочь, а Оленька замолчала, разом прекратив концерт.

— Ты чего?

Она дернула странного мальчика за рукав клетчатой рубашки.

Паша замолчал, вытер нос рукавом, а потом повернулся к Оленьке:

— А ты чего?

На этот вопрос ответа у Оли не нашлось. Она молча взяла Павлика за протянутую руку, отпустила мамин подол, и пошла следом за ним в группу.

— Как зовут этого мальчика? – Нина, мать Ольги, все-таки рассмеялась, когда дети скрылись из виду.

— Павлик.

— Серьезный кавалер!

— Не замечала за ним ничего такого раньше. Видимо, барышня ваша ему очень понравилась.

Вера Анатольевна величественно качнула прической и поплыла вслед за детьми в группу, а мать Ольги, выйдя из садика, воровато оглянулась на окна, а потом запрыгала на одной ножке по расчерченным на асфальте во дворе садика классикам.

А после была школа, где Павлик с Олей добились разрешения сидеть вместе и делили парту все то время, пока учились.

Университет разделил их по разным факультетам, но сблизил еще больше в то время, когда занятий не было. Они уже не могли существовать отдельно друг от друга, считая даже не часы, а минуты до того времени, как снова окажутся рядом.

Им не было скучно вдвоем. Всегда находились какие-то темы для разговора или для «помолчать». Сидя рядом на парапете набережной, они могли часами смотреть на реку, говоря без умолку, когда было настроение, или перекидываясь редкими репликами и снова замолкая надолго. И как-то само собой получалось так, что руки находили друг друга как в далеком детстве, а потом Олина голова оказывалась на таком знакомом плече Пашки. И оба знали, что можно только так, а если иначе, то будет уже неправильно и глупо.

Родители их понимали к чему все идет. И только Нина беспокоилась за дочь, молча качая головой, когда часы показывали почти полночь, а ее «дети», как она давно уже привыкла называть эту парочку, еще где-то пропадали, совершенно позабыв о том, что завтра будет новый день.

— Олька, вы хоть раз с ним поругались как следует?

— Нет, мам. А зачем?

— Потому, что надо. Хотя бы разочек. Чтобы понять, насколько потом семья крепкой будет.

— А что, в семье надо обязательно ругаться? – Ольга отодвигала от себя тетрадь с конспектами и забирала из рук матери тарелку с бутербродами.

— А как же! – Нина усаживалась на пол возле дочери и обнимала ее. — Нет страстей – нет и любви. Люди, которые совсем не выясняют отношения, безразличны друг другу, понимаешь? Вы ведь разные. Думаете, чувствуете по-разному. И это хорошо. Это правильно. А теперь подумай. Если со всей своей разностью никогда не приводить чувства к общему знаменателю, то что получится?

— Ничего хорошего! – Ольга протягивала матери бутерброд и ждала, пока та откусит. – Вкусно! Мам, но почему надо ругаться-то? Почему нельзя мирно?

— Можно. Но не нужно. Вот смотри. Вы поругались, поколотили тарелки, потом помирились и живете дальше. А если не ругаться? Это что получается? Интеллигентненько разошлись по углам и копите в себе эту обиду. Даже если и простишь потом, она же никуда не денется. Ты ее не выдала, не рассказала ему, что тебе не так. Одна такая, потом другая, потом третья и в какой-то момент ты поймешь, что их слишком много. И отдать их уже не получается, потому, что вывали ты на него весь этот ворох, он из-под него уже не выберется. А ведь там будет свой еще такой же.

— Почему? Ну, почему, мам?

— Потому, что невозможно прожить жизнь с человеком и ни разу не обидеться на какую-нибудь мелочь. А мелочь сейчас потом может стать чем-то большим и серьезным. И мой тебе совет. Не держи все это за пазухой. Не надо. Обиделась – скажи. Прокричи или прошепчи – это неважно. Важно сказать. Поняла меня?

— Кажется. Только, мам…

— А?

— Я пока не знаю, на что обижаться с Пашкой.

— Ничего, со временем точно появится. Вот тогда и вспомнишь, о чем я тебе говорила. – Нина, поцеловав дочь в нос, вставала и подвигала к ней тетрадь. – Грызите, девушка, грызите ваши науки, потом будет не до того.

Ольга не раз еще позже вспомнит слова матери и поймет, насколько та была права. И все обиды, которые появятся у них за пятнадцать лет брака, Ольга будет выдавать почти сразу, выбрав нужный момент. И ее муж будет точно знать, увидев в руках жены «дежурную» тарелку, что сейчас будет. Усмехнувшись, он спросит:

— Ругаемся?

— Ага!

— Давай! Только по-быстрому, у меня футбол через полчаса.

— Договорились!

И договор, который они заключат накануне свадьбы, по поводу того, чтобы никогда не ложиться спать в ссоре, будет работать до тех пор, пока не вмешается в их отношения третья сила, слишком назойливая и нетерпеливая. Для которой не будет никаких резонов кроме своих собственных. И обида, огромная, как Эверест, будет расти ввысь, заслоняя собой свет, лишая разума и отщипывая чувства маленькими кусочками, которых, впрочем, будет так много, что Ольга в какой-то момент почти сдастся, не понимая, как жить дальше, но потом купит целую стопку тарелок и, за один вечер переколотив их все, напугает мужа до такой степени, что он, наконец, увидит снова перед собой ту маленькую ревущую в голос девчонку, вцепившуюся в подол матери. И станет легче и придет понимание, которое уже не исчезнет в никуда, растоптанное чужими словами.

Силой этой, безжалостной и скупой на любовь, станут родители Павла.

— Сыночек, когда же вы нас внуками порадуете? Сколько можно? Вы уже два года вместе, а до сих пор ничего! – Наталья, мать Павла, укоризненно будет качать головой, глядя на поникшую Ольгу. – Ты совершенно здоров, значит, не в тебе проблема!

— Мама! А тебе не кажется, что это все-таки наше дело?

— Нет! Мне не кажется! Это дело семейное.

— Если Бог детей не дает, значит нет благословения. – Илья Павлович, отец Паши, вмешивался в разговор, сурово глядя на «молодых». – Значит, прогневили чем-то. Думать надо.

Павел, глядя на своего отца, не находил слов, чтобы ответить. Им всегда было сложно понять друг друга. Бескомпромиссный, резкий в суждениях, отец Павла испытал в своей жизни столько, что хватило бы на три. Оставив за спиной несколько военных кампаний, он в какой-то момент решил, что все, слышанное им раньше о Боге, ничего не значащая глупость. Не может быть так, чтобы сила, движущая весь этот мир, была пустым звуком, несуществующим лишь потому, что кто-то так сказал, преследуя свои цели. Найдя свой смысл в том, что, как ему казалось, было правильной верой, Илья решил, что семья тоже должна пройти по этому пути. Для него это стало самоцелью, а для всех, кто был рядом с ним – тяжелым испытанием. И, если Наталья достаточно быстро подстроилась под мужа, не разделяя до конца его убеждения, но и не споря с ними, то для Павла с Ольгой общение с Ильей превратилось в форменную пытку.

— Если ты пустая, то грех какой-то на тебе.

Ольга незаметно сжимала под столом кулаки и принималась твердить про себя, что все это ее не касается. Высказать все, взорвавшись вполне объяснимым гневом, ей не позволяло лишь то, что она прекрасно понимала – один скандал и общение Павла с родителями прервется. Она точно знала, кого он выберет и видела, как мечется муж, стараясь оградить ее от подобных бесед, и пытаясь сохранить хотя бы худой мир с родителями.

— Пап, но разве семья – это только дети? — Павел пытался говорить с отцом.

— А как же?! – Илья, прихлопнув по столу ладонью, сердито хмурился. – Это – главное! Нет детей – нет семьи!

— Тогда почему я у вас один? – Павел отдергивал руку, за которую пыталась взять его мать. – Почему у меня ни брата, ни сестры?

— Просто так получилось, Пашенька. Я хотела… — Наталья чуть не плакала, переводя взгляд с сына на мужа.

— Бог не дал? – Павел сжимал руку Ольги и поднимался из-за стола.

— Не сметь! – Илья тоже вставал и Ольге становилось страшно.

— Не надо… — она беспомощно смотрела то на мужа, то на свекра. – Я больше всего на свете хочу ребенка!

Ее голос, прорвавшись сквозь завесу гнева, ненадолго остужал готовый разгореться пожар, но то была лишь временная мера.

Шли годы и такие разговоры становились все реже, уступив место молчаливому недовольству. Как Ольга не старалась, сдвинуть с места эту скалу неприятия, ей не удавалось. Илья перестал с ней разговаривать, ограничиваясь скупыми приветствиями и благодарностью за гостеприимство. Встречались они теперь с родителями Павла совсем редко, лишь по основным праздникам и делиться тем, что происходило в их жизни перестали вовсе.

Ольга не знала, что Наталья раз от раза зазывая сына под каким-нибудь поводом, плакала, прося помириться с отцом. Но, это примирение могло быть лишь одним путем. Невенчанную с мужем Ольгу, Илья перестал считать снохой.

— Найди себе нормальную. Детную. Иначе так и пройдет вся жизнь впустую! Не гневи Бога, сын. – Илья отмахивался от возражений Павла и гнул свою линию.

Ольга не понимала, почему в какие-то дни Павел приезжал с работы совершенно опустошенный. Списывая все на усталость, она с тревогой присматривалась к мужу.

— Паш, а может отец в чем-то прав? – Наталья с трудом подбирала слова. – Может, повенчаетесь с Олей и все встанет на свои места?

— Мам… И ты туда же? Я думал, что хотя бы в тебе осталось немного милосердия. Откуда в вас столько… злости что ли. Не понимаю. Я люблю свою жену. Слышишь? Люблю. И пройди мы тысячу церковных обрядов – это не изменится ни на йоту. И дети у нас от этого не появятся. Ты не думай, я ведь тоже верю, что все не просто так. Но, венчаться только ради того, чтобы поставить какую-то, нужную отцу, галочку – это неправильно.

— А ты не для отца это сделай.

— Именно поэтому, я сам и решу, надо оно нам или нет.

Павел с Ольгой обвенчались спустя десять лет после свадьбы. Гордый Илья стоял в храме торжествующе поглядывая на гостей. Но, спустя всего год после обряда, он покачав головой, выдал:

— Ни к чему было, видимо.

Ольга замкнулась в себе, не вылезая из клиник. Несколько лет, которые ушли на лечение, с каждой минутой отнимали у нее надежду.

— Паш, может пора уже остановиться? У меня такое чувство, что я испортила тебе всю жизнь. С другой ты был бы давно счастлив. А не вот это вот все…

— Глупости не говори! Зачем мне другая? – Павел хмурился и обнимал жену, покрепче прижимая к себе. – Если ты считаешь, что нам стоит прекратить все это, то давай. Но, не потому, что ты думаешь, будто для меня это сложно. Если ты сама решишь, что готова отказаться от того, чтобы стать матерью, я тебя только поддержу. Для меня главное — ты.

Радость от того, что желанное получилось, настолько затмила все, случившееся до этого момента, что Ольга готова была забыть и простить что угодно. Но, ушат ледяного гнева, который Илья вылил на голову Павла и Ольги, лишил ее всякого желания продолжать любое общение с семьей мужа.

— Из пробирки?! Вы осатанели, что ли?! Нет! Не будет у меня такого внука! Не сметь даже говорить мне об этом ребенке! Да и какой он ребенок?! Это…

— Отец! – Ольга испуганно ахнула, когда Павел вдруг вырос над ней, закрывая собой. – Не смей!

Голос мужа прозвучал тихо, но ей почему-то показалось, что эти слова прогремели словно гром, раскатившись по комнате. Илья осекся, глядя на сына. Наталья испуганно замерла в дверях, не зная, куда девать блюдо со своим фирменным пирогом.

— Что тут у вас?

— Ничего, мама. Спасибо тебе за все. Мы уходим. – Павел осторожно сжал пальцы Ольги. – Захочешь увидеться – приезжай. Мы будем рады.

С этого дня с отцом Павел больше не общался. С Натальей он изредка созванивался, но в гости та не рвалась, а Павел не настаивал. Ольга попыталась как-то поговорить с ним на эту тему, но он только покачал головой:

— Нет, Олюшка, здесь даже всех твоих тарелок не хватит.

Беременность протекала непросто и скоро Ольга отвлеклась от всего, что случилось, сосредоточившись на том, чтобы доносить ребенка. Она боялась всего, что могло помешать этому. Нина посмеивалась над дочерью, глядя, как жадно разглядывает Ольга в магазинах детские вещички, перебирая их в руках и со вздохом возвращая обратно на полку.

— Ну, что ты маешься? Смотри, какие пинетки! Давай купим?

— Мама, я боюсь. Говорят же, что нельзя до того, как малыш родится…

— О! Где ж мне на вас столько терпения найти, а? – Нина брала с полки коробочку с пинетками. – Розовые? Голубые? Какой оттенок красивый! Или белые?

— Мам!

— Не мамкай! Оля, все будет хорошо! И доносишь, и родишь, и воспитаешь! Перестань себя накручивать! По-моему, все эти разговоры о вере и прочем плохо на тебя влияют. Вот, если ты веришь, что Бог тебе ребенка дал, то почему стала верить, что он его отнимет, если ты пеленку маленькому приготовишь? Или еще что-то? Это суеверия, дочь! И ничего общего с верой они не имеют. Живи! Радуйся тому, что имеешь! Благодари, если считаешь нужным! И никого не слушай! Только себя. Свое сердце. И врача. Ну, и маму свою иногда. – Нина обнимала дочь и гладила ее живот. – Вот, правильно, малыш! Дай там мамуле своей хорошенько! Чтобы ерундой не маялась. Ух, как пинается! Правильно, вот так! А то глупости всякие ей в голову лезут.

И Нина покупала пинетки, заодно выспрашивая, какую кроватку и коляску хотела бы для малыша Оля. Та начинала улыбаться, пожимая плечами. Они с Павлом до сих пор не знали, кто у них будет.

— До чего застенчивый малыш, а?! Никак не дает разглядеть себя толком! – Ольга смотрела, как врач водит датчиком по ее животу и улыбалась, слушая его реплики.

— Все хорошо?

— Да, отлично! Вы самая дисциплинированная мамочка у меня. Вот только хотелось бы знать, кто же там прячется?

— А я не хочу.

— Знать?

— Ага. Пусть будет сюрприз. Мне ведь все равно, кто. Главное, что это мой ребенок.

— И то верно, — убирая датчик, врач улыбался и протягивал Ольге салфетки. – Уже скоро!

Сын Ольги и Павла родился чуть раньше срока, устроив страшный переполох в семье и расставив по местам все то, что копилось годами.

— Мальчик! – Ольга повернула голову и охнула от боли. Смеяться было больно, но малыш был такой смешной, сердитый и беспомощный, что она невольно разулыбалась сквозь слезы.

— Отличный мальчишка! Поздравляю!

Врач, который вел Ольгу, прищурился, разглядывая младенца.

— Богатырь! Не зря мы с вами старались!

Ольга благодарно кивнула и приняла на руки сына.

— Мой…

Время, казалось, остановилось, задернув завесу тишины. Был только этот миг, в котором слилось для Ольги все. И боль, и счастье, и все исполнившиеся, наконец, мечты. Слилось прошлое и будущее, став здесь и сейчас настоящим. Единственным, что имело значение.

Павел удивился, когда Ольга попросила не устраивать им пышной встречи из роддома.

— Давай, только ты и я. Ты приедешь, заберешь нас, а потом отвезешь домой. И больше ничего, ладно? Никаких гостей и прочего.

— Ты так хочешь?

— Да, я так хочу, Паша.

— Хорошо!

Нина, согласившись с желанием дочери, все дни до выписки помогала зятю готовить комнату для малыша.

— Это точно та кроватка, которую она хотела?

— Паша, я все ее хотения наизусть выучила. Даже не сомневайся! – Нина посмеивалась, водя утюгом по выстиранным одежкам для малыша, и глядя, как зять пытается собрать кроватку. – А это что?

Нина кивала на небольшую коробку, которая лежала рядом с кроваткой.

— Штука такая, крутящаяся с музыкой. Над кроваткой вешать. Оле понравилась. Я и купил.

— Хорошо.

Павел, прикрутив очередной винт, улыбался:

— Давно купил, когда мы еще только надеялись. Почему-то знал, что все получится.

Нина, бросив утюг, подошла к зятю и обняла его.

— Ты теперь папа, Пашка.

— Страшно…

— Ничего. Это не пройдет. Даже не надейся. Но, поверь мне, лучшего чувства ты в своей жизни не узнаешь.

Высокий крепкий мужчина, что стоял сейчас согнувшись в три погибели и уткнувшись в плечо невысокой своей тещи, так напомнил Нине маленького мальчика, который когда-то увел ее дочку из детсадовской раздевалки, что она невольно засмеялась.

— Держи ее, Паша, держи! Продолжай. У тебя это всегда хорошо получалось, но сейчас это нужно как никогда. И никому не давай обидеть! Сейчас это будет очень быстро и очень больно для нее.

— Не дам.

Павел чуть помрачнел, но, глянув на полусобранную кроватку, тряхнул головой:

— Не успею все сделать!

— Куда ты денешься? Сейчас новоиспеченный дед приедет с работы и поможет. Справитесь.

Павел кивнул, думая о том, как повезло ему с тестем и тещей и о своих родителях. И еще о том, что теперь уже точно нужно будет сделать выбор.

Знакомиться с внуком отец Павла отказался сразу. Не желая ничего слушать, он молча ушел в другую комнату и захлопнул за собой дверь.

— Подожди, Пашенька. Немного подожди. Ты же знаешь отца. Успокоится и все встанет на свои места. – Наталья, разглядывала первую фотографию внука.

— А где эти места, мама? И почему вообще нужно чего-то ждать? – Павел, взяв мать за плечи, заглянул ей в глаза. – У меня больше нет времени ждать, понимаешь? Это его жизнь. А у меня – своя. Я его не гнал. Он сам так решил. А ты? Что решила ты?

Наталья всхлипнула, оглянувшись на дверь:

— Куда я от него? Пропадет совсем. Не обижайся, сыночек. И не гони меня, ладно? Я хочу увидеть Сереженьку. Если разрешите. Только отцу не говорите.

— Мам, ну что за глупости? Приезжай, когда сможешь.

Наталья приехала уже на следующий день после выписки. Посмотрев на внука, она прошла на кухню, прогнала Ольгу спать, и наготовила на неделю вперед. Вымыв пол в квартире и надраив сантехнику, она уехала, отмахнувшись от Ольгиной благодарности. Визиты Натальи становились все чаще, и Ольга видела, как радуется внуку эта странная женщина, которая еще недавно была готова вместе с мужем гнать ее со двора в три шеи, не думая ни о чем, кроме своего «правильно».

Буря грянула спустя полгода, когда Илья узнал, что Наталья регулярно бывает у сына. В тот день он оказался по работе в том районе, где жили теперь Ольга с Павлом, поменяв старую квартиру на новостройку. Идущая ему навстречу женщина с коляской издалека показалась, забывшему дома очки Илье, смутно знакомой. Поравнявшись с ней, Илья с удивлением узнал свою жену.

— Это что? – он по инерции сделал еще несколько шагов вперед прежде, чем остановиться.

— Внук твой, Илюша. – Наталья, испугавшаяся было, неожиданно для себя подняла повыше голову.

— Нет у меня внука. Это непонятное отродье – мне не внук.

Наталья глянула на сладко сопящего в коляске Сережу и вдруг поняла, что больше не хочет слушать то, что может сказать ей этот человек. Она прожила с ним долгую жизнь. Моталась по гарнизонам, подняла сына, была «правильной» женой. Но, именно сейчас в ней что-то сломалось, и она поняла, что этого человека, который чуть ли не с ненавистью глядит сейчас на маленького мальчика, спящего так крепко и так сладко, не ведая еще сколько тьмы может быть в этом мире, она не знает и, пожалуй, знать и не хочет.

— А ты кто такой, чтобы так говорить? А? – Наталья потянула на себя козырёк коляски, и заговорила так жестко, что Илья потерял дар речи. – Что ты из себя возомнил? Господа Бога? Кто дал тебе судить, кому давать жизнь, а кому нет? Что за Бог у тебя такой странный, Илья? Ты вот Библию изучаешь, много книг умных прочел. Где там написано, что Бог детей ненавидит? Или, что одних надо любить, а других нет? Я вот тоже читала. И знаешь, что вычитала? Что Бог есть Любовь! Любовь, Илюша, а не ненависть. И жизнь Он дает и отбирает по Своему усмотрению. А нам на это права он не давал. Как и судить, кто и как жить должен. Никому из людей, понимаешь? Нет у нас такого права и не было никогда. — Наталья перевела дух и продолжила, чуть успокоившись. – Вот ты говоришь, что неправильно это, что Паша с Олей так ребенка родили. А кто сказал, что это так? Люди? Или сам Боженька тебе откровение дал? Спустился и сказал, что надо внука своего единственного ненавидеть только за то, что он появился на свет не так, как ты счел уместным? Нет! – Наталья махнула рукой, отметая все возражения мужа. – Хватит, наслушалась. Хочешь жить по принципу – «враги человеку домашние его» — без меня, Илюша. Я люблю этого мальчика! Слышишь? Люблю! И сына своего люблю. И жену его, которая ад прошла, чтобы родить этого ребенка. Это раньше я не понимала, через что пришлось пройти этой девочке. Девочке, которую я с детства знала, а благодаря тебе и своей глупости, со свету сживала бреднями всякими. И знаешь, что, муж мой дорогой? За то, что она мне вот это чудо подарила, а потом не выгнала меня, позволила рядом быть и видеть, как он растет, я никому и никогда больше обидеть ее не дам. Понял ты меня? Не можешь любить семью свою – живи один как сыч. Я все сказала.

Наталья осторожно развернула коляску на узкой дорожке и зашагала прочь.

А Илья еще долго стоял, глядя вслед своей жене и думая о чем-то даже когда она уже совершенно скрылась из виду. А потом развернулся и пошел к машине, напрочь забыв о том, зачем приехал в этот район города и даже не позвонив, чтобы отменить встречу.

В тот же день Наталья собрала свои вещи и перебралась на время к сыну. Ольга не возражала. Глядя, как Сережка тянет руки к бабушке, она понимала, что это единственное, что может сейчас поддержать Наталью. Разрыв с мужем дался ей очень тяжело. Несколько дней она держалась, но потом гипертонический криз свалил ее с ног, и Ольга заметалась между свекровью и ребенком.

— Прости меня, Олюшка. – Наталья чуть не плакала, когда Ольга приехала в больницу, чтобы навестить ее.

— Не за что мне вас прощать. Успокойтесь! Давайте вы уже поправляться будете, ладно? Сережка растет не по дням, а по часам. Что-то лопотать пытается уже. Вот и посмотрим, какое слово первое скажет. А потом на ножки встанет. Как я тогда без вас? Нетушки! Нам бабушка нужна. Здоровая и бодрая. А остальное… Чушь и блажь все. Забыть и не вспоминать. Если жить только прошлыми обидами, то как вообще жить? Никаких нервов не хватит.

— Наверное… И все-таки, прости меня.

— Да с радостью, если вам от этого легче станет! – Ольга поправила подушку свекрови и поцеловала ее в щеку.

— Станет, — серьезно кивнула в ответ Наталья.

— А хотите я вам такую новость расскажу, что вам совсем хорошо станет? – Ольга смешно наморщила нос. – Даже не знаю, как вы на это отреагируете…

— Что случилось, Оленька? С Сережей что-то? – Наталья беспокойно дернулась.

— Ну вот, вы опять! Я же сказала, хорошая новость. — Ольга вдруг широко улыбнулась. — Вчера Илья Павлович к нам приходил.

— Что?! – Наталья от удивления открыла рот. Как это?

— А вот так это! – Ольга, не удержавшись, чуть поддразнила свекровь. – Пришел, принес машинку в подарок Сереже. Рано ему, конечно, еще, но это же от деда подарок. Первый… Так вот. Видно было, что сам не знает, как теперь себя вести. Посидел немного, глядя, как Сережа играет на том коврике, что вы ему подарили, а потом осторожно так пожал его пяточку, и молча ушел. И знаете, что?

— Что? – Наталья слабо улыбнулась, переваривая новости.

— Я думаю, что это не последний его визит.

— Дай Бог, Олюшка, дай Бог! – Наталья откинулась на подушку и устало закрыла глаза.

Она хорошо знала своего мужа и понимала, что значит для него этот короткий визит к внуку.

Ольга, посидев еще немного, тихо поднялась и вышла из палаты, не желая будить уснувшую спокойно, впервые за столько времени, Наталью. Она теперь твердо знала, что все наладится. И глядя два года спустя, как с трудом поспевают за бегущим по дорожке внуком бабушка с дедом, Ольга подумает, как сложно все-таки устроены люди. Как легко потерять им все, что они имеют и как сложно бывает вернуть себе хотя бы крохи из утерянного. Как много нужно для этого сил и души, и как часто всего этого кому-то не хватает. И тогда рушится жизнь, которую строят годами. Потому, что цементом для этого строительства была вовсе не любовь, а что угодно иное. И придет ветер, и поднимется буря, и весь этот неправильный цемент выкрошится, оставив после себя груду несбывшихся надежд, пустых обид и печали. И нужно начинать все сначала, теперь уже правильно. Но, хватит ли на это сил и времени? Вот в чем вопрос. И, глядя, как Илья, подхватив внука, кружит его над головой, Ольга взмолится от всей души:

— Дай нам сил, Господи! И мудрости… Пожалуйста, дай…

Автор: Lara’s Stories

источник

 

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 6.6MB | MySQL:47 | 0,100sec