Ленку отправили к прабабке в глухую деревню сразу же, как только начались каникулы. Ни слезы, не упрашивания, ни обиды не помогли. Мама собрала потрепанный бордовый чемодан из кожзама, с которым обычно папа ездил в командировки. Сложила туда все — от маек, трусов до резиновых сапог и куртки.
— На случай атомной войны, — шутил папа обычно на такие сборы.
Но в этот раз папа не шутил, а понуро стоял, опершись на косяк двери в залу, и смотрел на Ленку.
Ленка сидела на диване, где стоял с раскрытой пастью чемодан, пожиравший ее вещи. Когда из комнаты выходила мама, Ленка выуживала что-нибудь из чемодана и выбрасывала за диван.
— Ну, пап, — канючила она, не глядя на отца, потому что понимала, что бесполезно.
Папа отводил взгляд при каждом ее нытье и с тоской смотрел в угол.
В семье не ладилось вот уже полгода. Ленка это чувствовала, но не понимала, что происходит. Просто они перестали вместе ужинать, как раньше, на кухне. Мама жарила котлеты, а папа сидел за столом, грыз карандаш и отгадывал кроссворды.
— Та-а-ак, — тянул папа, постукивая кончиком погрызенного карандаша себя по носу, — слово из трех букв, вторая «у», — и он, прищурившись, смотрел на маму.
Мама смеялась, легонько стукала его ложкой по затылку.
— Правда, не идет на ум ни одно приличное слово! — радостно смеялся папа, ловил мамину руку и целовал. — Не может же быть, чтобы в советском журнале печатали в кроссворде неприличное слово?
— Душ! — радостно кричала Ленка и удивлялась, какой у нее умный папа на работе и такой глупый дома.
Сейчас папа не ужинал дома совсем, а где-то в столовке по пути с работы, а мама жарила котлеты только для Ленки и себя. Плакала. Отворачивалась к стенке, тихонько всхлипывала и делала вид, что все хорошо.
Но ничего хорошего не было, Ленка это понимала. Особенно было плохо то, что ее на все летние каникулы отправляют к старой-престарой прабабке в деревню.
Конечно, они там бывали, приезжали с папой и мамой на пару дней, один раз на неделю. И все. Но чтобы на три месяца туда отправить Ленку одну? Раньше такого изуверства никому не приходило в голову.
— Мне нужны книги, — сердилась Ленки и выкидывала демонстративно курточку и сапоги из чемодана. — И кукла!
Мама молча выкидывала книги и куклу и укладывала обратно куртку и сапоги.
— Без книг ты там проживешь, а вот без сапог и куртки, если будет холодно, дальше избы носа не высунешь! — ругалась мама, выуживая вещи из-за дивана. — Лена! Да сколько можно! — и она отвесила Ленке вполне увесистую затрещину.
Ленка бросила на пол книги, куклу, спихнула все вещи с дивана и убежала в маленькую комнату, где они теперь жили с мамой.
В деревню к прабабке ее привезла мама. Она долго отказывалась, потому что это была бабушка папы и она ее немного побаивалась. Но папа укатил в командировку, и маме пришлось ехать с Ленкой на электричке, потом идти три километра по лесу до деревни.
Ленка стояла на крыльце. Чемодан все время заваливался ей на ногу. А мама говорила с бабушкой.
Ленка слышала, о чем они говорят, хотя мама пыталась объяснять тихо-тихо, о том, что они с папой переживают сложный период и им надо время, чтобы разобраться в отношениях.
— Хм, — усмехнулась прабабка, — чо тут разбираться? Или простить, или выгнать. Делов недолга.
— Варвара Ивановна, — тихо ответила мама, — вы простите меня, но наша ситуация довольно сложная и нам надо прийти к общему решению, которое будет устраивать всех.
— Насыпала шелухи-то, — недовольно сказала прабабка, — слов набросала мне, словно мух осенних. Все просто: или простить, или выгнать. Сложных ситуаций не бывает. Бывает семья, где любят какие есть. Если не любят, то семьи уже нет.
Мама что-то пыталась говорить еще, но прабабка ее остановила:
— Хватить мне тут шелуху свою сыпать, не отмыть дом потом. Иди, скоро электричка. Ленку оставь, не пропадет она тут. Всяко лучше, чем на ваши судороги смотреть.
Мама вышла из дома красная и заплаканная. Попыталась поцеловать Ленку. Но Ленка отвернулась.
— Пока, доченька. Не скучай, — мама погладила ее по голове.
И спустилась по скрипучим ступенькам. Вышла за калитку, осторожно ее притворила, еще раз посмотрела на дочь. Ленка не повернулась, так и стояла на крыльце с чемоданом. Мама беспомощно взглянула на прабабку, которая смотрела на нее в окно, вздохнула и пошла, ссутулившись.
Варвара Ивановна перекрестила ее на дорогу и сердито задернула занавеску. Пробормотала «дура молодая» и вышла на крыльцо.
— Ладно, не грусти детонька. — она взяла чемодан, легонько похлопала Ленку по плечу, — ума наберутся твои родители и вернуться. Все наладится.
Ленка дернула плечом и скинула руку прабабки, но зашла за ней в дом.
— Вот твоя комната, — сказала Варвара Ивановна, — устраивайся. И приходи, будем чай пить с пирожками.
Ленка оглядела комнату. Маленькая, светлая. Кровать железная, старинная, с шишечками. Она потрогала — кровать тихонько скрипнула. Гора подушек, накрытых кружевом. От больших до маленьких. Одеяло, сшитое из кусочков, веселое, радостное. У подушек сидел, привалившись потрепанный мишка, с глазами пуговицами. Он таращился на Ленку.
— Чо смотришь? — рассердилась Ленка и пихнула его.
Он завалился на бок, тихонько проворчал, но, может, Ленке и показалось. У окна стоял стул, расписанный яркими, веселыми цветами. И маленький столик. Комната Ленке понравилась. Странно, она никогда ее не видела, когда они приезжали раньше.
— Это комната твоей бабушки, — словно ответила на вопрос Варвара Ивановна, показавшись в дверях. — Ее детская комната. Жила она тут, пока в город не подалась.
Ленка промолчала.
— Привет мне не передавала Настюша? — спросила Варвара Ивановна.
— Баба Настя, — вздохнула Ленка, — передавала привет и гостинцы. В чемодане. Ну, в смысле гостинцы в чемодане, а привет на словах.
— Ну и славно. Пошли чай пить с пирожками. Ты какие больше любишь? Сладкие?
— Сладкие, — опять вздохнула Ленка, вспомнив, что мама пироги давно не стряпала.
Оказалось, что с бабой Варей жить не страшно. На вид она была суровой старухой, но с Ленкой была доброй. Рассказывала ей сказки, былички. В лес водила по ягоды, а по пути рассказывала про всякие травки, какая от какой хвори.
— Зачем тебе про травки знать? — удивлялась Ленка, — пошел и купил в аптеке лекарство от всякой болезни.
— Ну у нас до аптеки пока доберешься — помрешь, — сказала сухо Варвара Ивановна. — Пешком пять верст киселя хлебать до соседней деревни, а там только аспирин и докторов нет.
— А если я заболею? — пугалась Ленка.
— Не помрешь, — хмыкала баба Варя, — у меня не помирают.
Через месяц Ленка освоилась. Носилась по деревне чумазая и счастливая. Ну почти, если маму с папой не вспоминала. Подружилась с деревенскими. Их, пацанов было всего двое. На лето они приезжали к семьям, а с осени уезжали учиться в интернат в большое село за десять километров. А домой только на выходные и праздники. Зато летом раздолье. Бегай где хочешь, уроков не надо делать. Только мамкам помочь иногда.
Один, Пашка, Ленкин одногодка, а второй на год старше. В лес, по ягоды, по грибы. Просто в войнушку поиграть. Сначала, правда, они Ленку задавакой городской считали, но потом, когда Ленка спасла Сашку, вспомнив бабы Варины рассказы про травки, признали за свою.
Сашка напоролся на сучок и раскроил ногу. От вида крови, в таком количестве, Сашка побледнел и чуть не грохнулся в обморок. А Пашка и вовсе заголосил, как девчонка. Ленка нарвала подорожников, поплевала на них, протерла ладошкой от микробов и налепила Сашке на рану. Потом уложила его на спину и приказала задрать ногу, чтобы кровь унять.
Отвернулась и прошептала бабкино заклинание «На великом океане, на острове Буяне стоит камень Алатырь. На нем сидят две девицы, они родные сестрицы. Они прядут пряжу. Пряжа-оторвися, а кровь оттолися».
Что такое «оттолися» она не знала, но очень надеялась, что поможет. Минут через пять Саша порозовел, а кровь остановилась. Ленка разорвала носовой платок и стянула рану. От мамки Сашке, конечно, влетело. Но после этого Саша и Пашка относились к Ленке уже, как к своей.
К концу июля Ленка сильно затосковала по родителям. Не в радость были и прогулки с бабой Варей, и с мальчишками игры. Она сидела в своей комнате, качалась на кровати и смотрела в окно. Ей иногда казалось, что в углу за старомодным комодом кто-то шебуршится. Несколько раз хотела сказать бабе Варе, но потом забывала. Валялась. Не хотела гулять, даже окно не открывала, когда приходили Сашка с Пашкой, звать ее. Сидела, смотрела в пустоту, вспоминала, как мама на кухне жарила котлеты, а папа смешно отгадывал кроссворды. Плакала. И обнимала старинного мишку с глазами пуговками.
Баба Варя поглядывала на Ленку день, два, а потом сказала:
— Смотри, в лес одна не ходи.
— Я и не хожу, — буркнула Ленка, слушая скрип растянутых пружин кровати.
— И не слушай никого, — добавила баба Варя — поняла?
— Кроме тебя и Сашки с Пашкой, слушать некого. Все остальные сидят по домам, со мной не разговаривают.
— Я не о них говорю, — сказала баба Варя, — есть, кому тебе глупости нашептывать.
— Кому? — недовольно спросила Ленка и отвернулась.
— Знамо, кому, — рассердилась баба Варя. — Шишиге.
Ленка только глаза на это закатила и ничего не сказала. Так до вечера и просидела в комнате. Поела и снова ушла. Все смотрела в окно и качалась на скрипучей кровати.
— Шига, шига, шишига, — повторяла. — Фига, а не шишига.
— Тебе фига, — прошептали в углу за комодом. — Тебе, тебе, фига, а не мамины котлетки.
— Кто это? — подскочила Ленка и выронила мишку.
— Останешься тут навсегда с противной бабкой. Навсегда.
— Нет! — разозлилась Ленка. — Врешь ты все!
— Ага, — радостно согласились за комодом. — я вру. А ты тут навсегда останешься. Мамка твоя котлетки другому ребенку будет жарить. Папка кроссворды будет кроссворды разгадывать и другой дочке улыбаться.
— А я? — опешила Ленка.
Она, услышав такое, напрочь забыла, что ей баба Варя запретила разговаривать с какой-то шишигой.
— А я? — расплакавшись повторила она, понимая, что прав этот дурацкий голос за комодом, именно так и будет, просто она не понимала этого.
А иначе, зачем тогда ее спровадили в эту деревню? Значит, она не нужна! Не нужна своим собственным родителям.
Ленка заплакала.
— Плачь, не плачь, а останешься тута навсегда, — удовлетворенно сказал голос.
Ленка почему-то подумала, что там, за комодом даже ручки маленькие потерли от удовольствия, что она, Ленка расплакалась.
— Навсегда, навсегда! —повторили еще раз.
— Нет! Это ты навсегда там за комодом останешься! — Ленка разревелась и со злости швырнула туда мишку.
— Ай! — пискнули там и затихли.
Ленка хотела было встать и забрать мишку, но испугалась. Страшно было даже ноги с кровати спустить. А вдруг там страшное?
Она накрылась одеялом, еще поплакала, а потом уснула. Ночью проснулась от духоты и жары, оказалось, что она спрятала голову под подушку, а сверху еще накрылась одеялом. Вынырнула и взглянула на пол, никого там нет?
Луна заглядывала в комнату осторожно. Рассыпаясь через кружевную шторку на маленькие светящиеся конфетти и струящиеся, переливающиеся новогодние дождики на крашеном полу. Они с мамой такие всегда на Новый год развешивали на елке. А маленькие конфетти разлетались из хлопушек и лежали на полу почти неделю, Ленка не разрешала маме подметать эти яркие и блестящие кружочки.
Лена подняла взгляд и увидела, что на окошке, отодвинув шторку, сидела маленькая горбатая старушка в платке и рассматривала ее мишку с глазками пуговками. Тонкими длинными пальцами она поднимала, опускала мишкины лапы, трогала его глазки-пуговки, поворачивала ему голову и тихонько напевала:
— Шига, шишига, всем вам фига.
— Отдай, — крикнула Ленка и запустила маленькую подушку-думку в эту противную старушенцию.
— Шига, шишига, всем вам фига, — безобразно кривляясь пропела старушка и пропала вместе с мишкой.
И тут Ленка вспомнила, что ей снилось. Она сбежала от бабы Вари, приехала домой на электричке, а мама открыла ей дверь и сказала:
— Лена, зачем ты приехала? Мы тебя отдали вредной старухе, а у нас теперь хорошая дочка. Она не капризничает и ведет себя хорошо.
И сидит Ленка потом на лестнице в подъезде и не знает, как ей быть дальше.
— Нет, — упрямо повторила Ленка и снова накрылась одеялом.
— Шига, шишига, всем вам фига, — тихонечко повторила старушка и погладила осторожно одеяло, под которым спряталась Ленка.
Утром Ленка проснулась и снова вспомнила страшный сон, который ей снился всю ночь без перерыва. Она едет домой на электричке, ей открывает дверь мама и не пускает домой, потому что у них есть уже другая дочка.
Она позавтракала бабы Вариными пирожками с малиной, выпила молока и снова ушла в комнату. Минут через десять в комнату зашла баба Варя и строго сказала:
— Хватит кукситься. Иди погуляй с Сашкой и Пашкой. А я хотя бы в комнате твоей уберусь. Смотри, весь угол за комодом в паутине! Верный знак, что что-то нечисто в доме!
Ленка вышла из дома, постояла и пошла не к Пашке с Сашкой, а в лес. Она решила уехать домой и спросить маму, а нужна ли им еще она, Ленка, их старая дочка.
***
Пашка с Сашкой сидели на заборе, как обиженные воробьи и смотрели, что Ленка идет не к ним. В лес. Одна!
Одна!
А ее вредная прабабка Варя запретила ей ходить в лес одной. Еще и Сашке с Пашкой наказала, что б следили. А если не уследят, то она им уши поотрывает.
С нее станется. Страшная старуха. Живет на отшибе и одна. А Ленка — дурочка городская, уйдет в лес и заблудиться. Да мало того что заблудиться, угодит в сети к шишиге. Или к Лешему забредет.
Они ж городские, как дети малые! Ничего не знают. Ни как в лес ходить и возвращаться, ни кто в лесу живет, ну, кроме волков и зайцев, да прочей живности. Наивные.
— Иди, — Сашка на правах старшего пихнул Пашку с жердины, из которых был сколочен забор.
— Сам иди, — Пашка пихнул Сашку, и в итоге оба свалились.
— Ладно, — Сашка, как старший нашел выход, — вместе пойдем.
Пашка согласно кивнул, они еще раз глянули, как Ленка идет по тропке в лес, побежали к ее прабабке Варе. Потому что, если ее шишига зазвала, кричать Ленку бесполезно, а бежать за ней — боязно.
— ВарьИвана! — закричали они еще от калитки. — Ленка-то того, в лес пошла. Одна!
Они добежали до дома, зашли, тщательно вытерев чумазые ноги о коврик. И позвали еще раз, но уже тише:
— ВарьИвана!
— Тут она, — пихнула Пашка Сашку в бок и показал Ленкину комнату, где стояла вредная старуха.
Бабка Варя держала старого потрепанного мишку в руках. Смотрела на него испуганно и что-то бормотала. Мишка и, правда, выглядел не очень. Весь измазанный паутиной с прилипшими дохлыми мухами.
— Проглядела, карга старая, — сокрушенно вздыхала она и утирала слезы. — Опять проглядела Лишенько.
Мальчишки оглядывались, рассматривая девчоночью комнату.
— ВарьИвана! — Сашка осторожно подергал старуху за рукав. — Ленка-то того, в лес пошла. Одна!
— Одна, одна, — расплакалась она. — Не послушалась меня. А я не углядела. Шишига вернулась.
Все в деревне знали эту страшную историю. Правда, никогда об этом не говорили. Раз в пятьдесят лет в деревню приходит шишига, и пропадают дети. Сейчас в деревне только Сашка и Пашка. Но они-то знают все эти страшилки и в лес по одному ни ногой! А уж чтобы разговаривать незнамо с кем, так и подавно.
Заведет, закружит шишига, и пропадет человек ни за грош. Не найдет его никто, сколь не ищи, сам себя потеряет, забудет кто он. Никто не знал, что сталось с теми, кто ушел за шишигой. С виду малюсенькая старушонка в платочке. Противная, но безобидная. Пальчики, словно веточки сухие. Длинные, тонкие. Сидит, перебирает, заговаривает человека. Он только ее и слышит. Больше уже никого. Особенно деток любила уводить, ей видишь весело с ними, да и доверчивые они. Легко ребенка увести, особенно если в семье нелады. Догляда за ним нет, взрослые только про себя думают, про свои беды. Глупые, думают, что дети не видят и не понимают ничего.
Детей раньше шишигой этой с пеленок пугали. Все, все знали. Но за пятьдесят лет все забывается, даже самое страшное. Все со временем становиться сказкой и выдумкой.
Но не для бабки Вари. Точно также она стояла пятьдесят лет назад с мишкой в руках и плакала. Пропала ее старшая дочка Вера, увела ее шишига, заморочила. Так и не нашли ее. Пока деревенские собирались на поиски, муж Варвары Ивановны, не дождался, ушел один в лес за дочерью и тоже пропал.
Деревенские неделю искали их по лесу, топям, болотам. Все, пропали с концами, словно и не было. Не сказать, что вздохнула деревня с облегчением, но сколь матерей перекрестилось, что не их дитятко пропало, обошла стороной беда, забрав Варварину дочь и мужа. Жить можно теперь спокойно еще пятьдесят лет. А там, там еще много что может поменяться, за такую-то прорву времени.
А Варвара? Она бы все отдала, лишь бы вернуть. И простила бы все мужу-то, да поздно было. С тех пор и жила одна. Настя — младшая дочь, а ныне уже бабушка Ленкина, как только подросла, уехала в город. Выучилась там, замуж вышла. Да и не помнила точно, что случилось. Мать не рассказывала. Знала только, что в лесу сгинули и старшая сестра, и отец.
Ленка шла по тропке к станции. Электрички весело гудели где-то там, уже совсем близко. Даже и не страшно было идти, зря баба Варя пугала ее. Тропка светлая, дорогу она помнит. Напрямик через лес и вот уже и перрон. Останется только дождаться электричку и домой вернуться.
Потом в дверь позвонить. Мама откроет и все.
Тут, конечно, Ленка себе врала, что все. Не все, а самое страшное и начиналось. А вдруг там, действительно, дома мама котлеты жарит на кухне, папе улыбается и смеется. А папа кроссворды свои отгадывает. И там уже другая дочка сидит, всем улыбается. А Ленка уже давно никому не нужна.
— Ленка, Ленка, что ж не ты послушалась бабу Варю? — вдруг спросила Ленку мама.
— Мама? — удивилась Ленка. — Ты за мной приехала?
— Конечно, доченька, за тобой, — ответила мама. — Иди ко мне. Я шла, шла с электрички, устала, присела отдохнуть.
— Где ты, мама? — Ленка так обрадовалась, что нет никакой другой дочки, из-за которой ее выгонят из дома.
— Иди, иди ко мне, — крикнула мама.
Ее голос удалялся, уходил в лес.
— Мама! — испугалась Ленка, что мама сейчас уйдет, пропадет. — Мама, не уходи!
— Иди, иди за мной, доченька, — звала мама.
Ленка свернула с тропинки и побежала за мамой. А голос мамы становился слабее, уводил все дальше.
В какой-то момент Ленка переставала ее слышать, но потом голос снова звал ее, из самой страшной темноты леса. Она бежала, бежала. Запнулась, упала, расцарапала коленку до крови. Платье уже давно болталось лоскутами, порвавшись о ветки. Ленка не чувствовала боли, страха. Слышала только голос.
— Шига, шишига, всем вам фига.
Ленка остановилась у края болотца и увидела, в середине на кочке сидит маленькая голая старушка. Ручки веточки, пальчики длиииные, тонкииие. Сидит и приговаривает:
— Шига, шишига, всем вам фига, — кривляется и Ленке язык показывает.
Потом вдруг пропала.
— Лена, доченька, — опять позвал голос мамы, — иди ко мне!
Лена, тряхнула головой и шагнула в холодную зеленую болотину.
Чавк.
«Бежать, бежать надо», — в голове бились мысли. А бабка Варвара стояла и не могла сдвинуться. Потому что в голове что-то словно шипело. Тихонечко.
«Шшшшшш… шшшшши… шшшшшиг…»
Она вертела мишку в руках и снимала с него по тоненькой ниточке паутины.
«Шшшшшш… шшшшши… шшшшшиг… шшшшшшиииг…»
Ниточнику снимет, скомкает.
«Шшшшшш… шшшшши… шшшшшиг… шшшшшшииииига…»
Муху снимет, на пол бросит.
«Шшшшшш… шшшшши… шшшшшиг… шшшшшшиииииигаааа…»
Опять ниточку снимет, муху тапком раздавит. Муха, когда ее давишь, также шипит:
— Шига, шишига, всем вам фига.
Бабка Варвара опять ниточки снимет, муху оторвет и тапком придавит.
«Шшшшшш… шшшшши… шшшшшиг… шшшшшшиииииигаааа… ффффиии»
Разматывает, разматывает и в голове уже звучит:
«Шига, шига, шишига, фига, а не шишига»
Как прозвучало это, бабка Варвара посмотрела на Сашку с Пашкой и рявкнула:
— А, ну быстро за подмогой! И за мной. Ленку спасать надо. На электричку, говорите, ушла? Там же на право, после сломанной ели есть болото.
Мальчишкам два раза повторять не пришлось. Они только от одного вида старухи, которая паутину с мишки снимала и мух давила, так испугались, что прыснули из избы. Только у калитки остановились и крикнули:
— Щас, ВарьИвана, позовем деревню! — и убежали.
Бабка Варвара вышла из дома, держа мишку, шла, снимала опять по ниточке паутинки, по мухе и сама уже шептала:
— Шига, шига, шишига, фига, а не шишига.
Дошла до места, где Ленка свернула с тропинки. Постояла, муху раздавила. Повернулась и на сучке увидела лоскуток ткани, как раз такой, как на платье Ленкином была.
— Шига, шишига, всем вам фига, — зашипела раздавленная муха под ногой бабки.
Так и шла по лесу, лоскутки с Ленкиного платья собирала, паутинки распутывала, мух давила.
— Шига, шига, шишига, фига, а не шишига, — повторяла каждый раз на шипение мухи.
Так и вышла к болотцу. А на кочке в серединке сидит шишига. Маленькая старушка, голая, серо-зеленые волосы дыбом, глаза, как гнилушки на болотах светят.
— Не губи мою мушку, старая, — улыбнулась шишига, а вместо зубов сучки торчат. — Хочешь, я тебе Верку твою верну? Не нужна она мне больше, наигралась я.
— Ленку верни, шишига! — бабка Варвара муху между пальцев сжала и внимательно ни старуху посмотрела.
— Нет, не верну, старая, — усмехнулась шишига, — и тебя утоплю!
Бабка Варвара усмехнулась и стала открывать муху.
— Мама, мама, — такой знакомый голос зовет.
Смотрит Варвара, а на кочке ее Вера сидит и плачет.
— Мамочка, забери меня отсюда. Холодно мне и страшно, — и руки к ней тянет.
— Вера, доченька моя, — Варвара шаг, другой сделала.
Руки опустила. Все готова бросить была, лишь бы девочку свою спасти. Но только мишка из рук не выпал. Тяжелый стал.
Варвара посмотрела, что ее так к земле тянет и мишку с глазами пуговками увидела. Почти всю паутину с него сняла, и муха последняя осталась. Муха на нее глазами сверкает, как шишига гнилушками, и шипит.
— Шига, шига, шишига, фига, а не шишига, — сказала бабка Варвара и раздавила муху.
Все поплыло у нее перед глазами, чуть не упала.
— Баба Варя! Баба Варя!
Смотрит Варвара, а на кочке посреди болота сидит Ленка. Испуганная, мокрая в разорванном платье и с ободранной коленкой.
— ВарьИвана! — за спиной кричат деревенские. — ВарьИвана! Ауу!
— Ленка, — выдохнула бабка Варвара. — Жива, жива девочка моя! Сейчас!
Тут деревенские добежали. Срубили две осинки, веревку кинули и вытащили Ленку с кочки.
А через неделю папа с мамой приехали и Ленку забрали.
— Я к тебе на каникулы обязательно приеду, баба Варя, — Ленка обняла прабабушку и поцеловала. — А потом ты к нам приезжай в гости.