— Носки же зашить можно, Света, зачем так расточительно относиться к вещам, купленным не на твои деньги?! Глебушка ещё поносит.
Недовольству и возмущению мамы мужа не было предела. Глафира Петровна тряслась от волнения. Её руки ходили ходуном, а голова слегка наклонялась.
Света закрыла рот и промолчала, взяла носки из рук пожилой женщины. А могла бы и ответить. Ещё тридцать лет назад отвечала, да так, что стены дрожали, а сейчас промолчала.
До свадьбы мать мужа мило улыбалась Светлане и говорила только приятные вещи, но стоило только молодым поставить штамп в паспорте, мать перестала быть прежней.
Света даже пошутила как-то: «Не поменяли ли мне вторую маму где-то в переулке». Глеб молчал и пожимал плечами. Он знал причину, но молчал. Это потом, спустя почти год, когда Глеб с горящими глазами сообщил, что наконец-то его направят работать на север, Света поняла: мать узнала о планах сына куда раньше законной жены и вымещала всю злость от расставания на Свете.
Семью нужно было содержать, кормить. Глеб решил, что север даст всё, что он хочет и немного больше. Отец поддержал сына, а мать нет. Она всё думала, что женившись, Глеб останется при ней, будет приезжать на воскресные обеды, возить их с отцом на дачу, приезжать к ним на майские праздники, но вышло по-другому.
Север дал Светлане и Глебу всё, что они хотели. И жена против не была, радости в доме его родителей она не особенно видела. С переездом появился достаток, оба работали, хорошо получали. Потом родились дети. Вот только родители Глеба беспокоили всё больше. К своим родителям Светлана летала раз в полгода, за ними присматривала и младшая сестра, живущая в том же городе. А Глеб был единственным ребёнком. И когда отец внезапно «ушёл», нужно было выбирать: перевозить мать на север, где они давно обосновались или переезжать самим.
Света предложила немного пожить у его матери и потом принять решение.
За тридцать лет дом, в котором была у родителей квартира, сильно обветшал. Словно всё, что напоминало Свете о том времени, тоже состарилось. Жильцы почти не поменялись, и из молодых людей превратились в бабушек и дедушек. Тополь у дома разросся и его спилили, оставив обрубок.
Квартира тоже поменялась мало. Обновляли краску на стенах и белили потолок, но мебель почти вся осталась старая, хотя Глеб исправно посылал деньги и на ремонт, и на продукты.
Теперь Светлана смотрела на всё иначе, более мудро. Теперь она сама была уже бабушкой и кое-что понимала в жизни. Теперь у них с мужем волосы удивительным образом белели так быстро, что приходилось удивляться.
Состояние Глафиры Петровны вызывало у Светланы опасение. Она неоднократно высказывала это мужу, но он отмахивался. Всё правильно, при Глебе мать вела себя совершенно спокойно и не производила впечатления женщины страдающей потерей памяти или, более того, деменцией.
— Свет, ну не начинай. Просто приехали и тебе вспомнились не совсем хорошие моменты.
— Ты хочешь сказать, что я придумываю? — удивлялась Светлана.
— Нет, конечно, мы же вызывали врача, всё с мамой хорошо.
— Я не спорю, что хорошо. Просто вчера она достала из шкафа свои носки, подала и наказала мне их зашить, а не выбрасывать, выдав за твои. Но твои-то я знаю, мы давно не покупаем такие, может, ты и носил подобные тридцать лет назад.
— Вот тогда они прохудились, она их сохранила и теперь отдала тебе, — защищал мать Глеб.
А однажды ночью Света проснулась.
Над ней стояла Глафира Петровна и протягивала руки. Света вскрикнула. Ей показалось, что старушка планировала страшное, и тянулась к её шее.
— Я Глебушку хотела разбудить, чтобы тебя не тронуть, — оправдывалась мать.
Света переставала верить. Оставаясь с ней наедине, старушка вредничала, отказывалась от еды, сказывалась больной или немощной и просила помочь в туалете, или одеть её.
Вечером, когда Глеб вернулся из магазина, Света увела его на кухню и начала серьёзный разговор.
— Что-то не так, Глеб. Надо решать вопрос. Увозить мать не вариант, она не в том состоянии, чтобы перенести такой переезд, и с каждым днём ситуация становится всё невыносимее. Я отказываюсь участвовать в этом цирке.
— Она мать мне.
— Я знаю. Но есть же хосписы, сиделки.
Глеб молчал.
— Мы уже почти месяц здесь, скоро нужно будет возвращаться, что ты молчишь, Глеб?
Муж не ответил, ушёл в комнату.
Весь следующий день Глафира Петровна следовала за Светой по пятам. Света на кухню, и она за ней. Света в ванную, старушка стоит у двери. Светлана не выдержала и, когда муж пошел выносить мусор, спокойно спросила:
— Вам что-то нужно?
Света стояла и смотрела сверху вниз на согнутую старушку, в её маленькие серые глаза и ждала ответа.
Глафира Петровна приоткрыла рот, сказать то, что хотела, но губы её задрожали. Наконец, она собралась:
— Пожалей меня, Света. Пожалей меня, моя хорошая. Я ведь думала, поживёшь, помыкаешься и уедешь, а Глебушка останется за мной следить. Я и тогда раньше, когда вы с нами жили, тоже тебя доводила, всё хотела вас развести. Это же из-за тебя он на север подался. Не получилось.
— Не получилось, — кивнула Света. — И сейчас не получится. Уедем мы к детям, внукам.
— А я? — совершенно осознанно, без слёз, спросила мать мужа. — Меня в хоспис?
— Это как сын решит, я вот после вчерашнего теперь спать не могу.
— Ты прости меня, Светочка. Это с детства у меня привычка. Глеб все эти нежности не любил, хотел взрослым казаться. Он засыпал, а я приходила его гладить, обнимать. Он вида не подавал, если не спал. Вот и сейчас я так соскучилась, что встала ночью и пошла. Если бы с краю он спал, не потревожила бы тебе.
— Глафира Петровна, а не проще ли было поговорить? Вот просто сесть за стол и обсудить всё, что тогда, что сейчас.
— Материнская любовь слепа. Что тридцать лет назад я хотела сына при себе оставить, что сейчас. Он кровиночка моя. Мне, может, недолго осталось, и не увижу я больше сына…
— А правнуков увидеть хотите? — неожиданно прервала Света мать мужа.
— Хочу, конечно, Светочка, но далеко они, боюсь не доеду.
— Сейчас, сейчас, — Света пригласила женщину сесть на диван и взяла телефон. — Привет, доча, как ты, как Ирочка с Мишей? Хорошо? А рядом со мной бабушка, давай ей Мишку покажем.
Когда Глеб вернулся домой, женщины даже не заметили. Он стоял, подперев косяк двери, и смотрел на жену с матерью. Они уткнулись в экран и очень эмоционально общались с кем-то, смеялись и утирали слёзы счастья.
Глеб достал телефон и удалил из записной книжки контакт «сиделка».
Глафира Петровна прожила ещё пять лет, была в здравом уме и твёрдой памяти, «ушла» во сне. Сын с женой всё же перевезли мать к себе на север, и никто из них об этом не пожалел.