… А Настька та — ведьма. Скажет про кого «Пропади ты пропадом», — всё, считай, нет человека — сгинет. Или хворь какая с ним случится, или из леса не вернётся, или в болоте потонет. Настька так Ивана, сына кузнеца, со света сжила.
Полюбился ей по молодости кузнецов сын — пригожий, статный, светловолосый. Многие деревенские девки по Ивану сохли, а только ему одна соседская Алёнка нравилась. Настька среди многих Ивану глазки строила. Да разве сердцу прикажешь? Не ответил взаимностью сын кузнеца. Тогда Настька испекла пирогов заговорённых со щавелем.
— Попробуй, — говорит, — пироги мои, Иван, да скажи, хорошая ли я хозяйка.
Не стал Иван пироги есть — отказался. Уже про Настьку шла молва нехорошая, травница, дескать, по лесам бродит, с тёмными силами водится.
Осерчала Настька.
— Пирогов моих не хочешь? Не люба я тебе? Так никому не будешь любый! — крикнула она в сердцах.
Крикнула, и сама испугалась. Как навести порчу на молодца она знала, а как отвести — нет. Жалко Настьке стала Ивана, всё же мил он ей был. Побежала в Ближний Лес к бабке Евдении, старой ведунье.
— Помоги, бабушка, прокляла я во гневе милого, теперь боюсь, сгинет он. А зла я ему не желаю.
Ведунья Евдения ответила:
— Знаю я, как тебе помочь, девка, отведу проклятие от твоего милого. Только плата за это будет такая: к людям ты больше не вернёшься, со мной в лесу жить останешься. Все свои знания тебе передам, а как уйду под землю — освободишься. Согласна?
Страшно было Настьке со старухой в лесу жить, но и милого Ивана губить не хотела.
— Согласна, — тихо ответила она.
— Принеси мне траву синюю, листок красный да цветок прекрасный, — приказала бабка Евдения.
Настька удивилась:
— Где же мне их взять, бабушка?
— В Дальнем Лесу. А сердце тебе подскажет.
Пошла Настька в Дальний Лес. Повстречался ей по дороге Дед Лесовик. Лицом сам корявый, а вместо рук — сучья.
Настька спрашивает:
— Скажи, дедушка Лесовик, как мне найти траву синюю, листок красный да цветок прекрасный?
Дед Лесовик отвечает…
— … Не пугай ребёнка, пень старый! — хлопнув дверью, в избу вошла пожилая женщина.
— Ну, ба-а-аб, — протянула девочка с застывшей ложкой в руке, — на самом интересном месте…
— Ешь, а то каша остывает!
Шестилетняя Сонька гостила у баушки Маши и деушки Паши вторую неделю в деревне. Днями она каталась на ледянке на спуске к реке, а вечером за ужином слушала традиционную сказку.
Сегодня, воспользовавшись тем, что бабушка, сварив ужин, выскочила к соседке, дед стал рассказывать внучке страсти.
— Ты что выдумал на ночь глядя, дед? — возмутилась баушка Маша, услышав дедов рассказ. — Какая такая Настька? Нормальных сказок что ли нету?
Деушка Паша молчал, понурив голову. Права жена, права. Начал плести невесть что, не подумав. Виноват. Но хотел же, чтоб Соньке интересно было. Это мальчишкам можно страсти рассказывать, они не пугливые, а внучка у них с бабкой одна такая — «принцесса на горошине».
— Какую же рассказать? — дед почесал в затылке. — «Курочку Рябу»?
Сонька засмеялась:
— Деда, ты что? Я не маленькая!
И хитро спросила:
— А Настька найдёт траву синюю, листок красный да цветок прекрасный?
— Опять она про Настьку! — всплеснула руками баушка Маша. — Вот дед учудил… Не было никакой Настьки, не-бы-ло! Нашей деревни триста лет уже, из покон веку люди тихо, спокойно жили, детей растили. Никаких колдунов и ведьм отродясь у нас не было.
— Да? А Ведьмин хутор? — спросил дед.
— А то ты не знаешь! — возмутилась бабуля. — Немец там жил по фамилии ВедИн. Не-е-мец. Вот и стали называть его Вединым хутором, а потом переиначили на Ведьмин. Никогда в нашей деревни нечисть не водилась, слава тебе Господи, ни-ког-да!
И бабушка перекрестилась на святые образа.
— Ты ещё лбом об пол приложись, — съязвил дед.
Накинув бекешу, вышел во двор. Глубоко вздохнув морозного воздуха, он посмотрел в ночное небо. Утыканное звёздами, оно жило своей жизнью: перемигивались планеты, проносились метеориты, полная луна светила в углу деревни что лампочка на двадцать пять ватт. Поискав по карманам курево, дед поморщился — забыл кисет в избе.
— Тьфу ты, неладная, — выругался он и стал возвращаться по крыльцу, приволакивая раненую ногу. Сорок лет прошло после войны, а осколок в левом бедре нет-нет, да и даст о себе знать внезапной резкой болью.
В сенках стрельнуло в ноге так, что потемнело в глазах. Дед застонал, прислонившись к стене. Нельзя, чтобы внучка видела его таким беспомощным. Для неё он всегда герой. Офицер-фронтовик, вся грудь в орденах. Берлин брал.
Деушка Паша постоял минуту-другую, боль стала уходить. Открыв глаза, он дёрнул дверную ручку.
В избе бабушка готовила внучку ко сну.
— Я вот что вспомнил, Семёновна, — в клубах пара появился дед, — завтра же пенсия! Сонька, поедешь со мной на пошту, а потом в сельпо за пряниками?
— Поеду! Поеду! — обрадовалась внучка.
Бабуля рассердилась:
— Вот окаянный! Опять девчонку взбаламутил! Я её спать укладываю.
— Ой, ухожу, забыл, — извиняясь, прошептал дед. Сняв с припечного столба мешочек с куревом, вернулся в сени.
Бабушка постелила Соньке на диване. Выключив свет, оставила только ночник. Присела рядышком с внучкой.
— На чём мы остановились? — спросила она Соньку.
— Ты хотела рассказать сказку.
— Я? Сказку? А какую?
— Не знаю. Интересную. Про белочку, — ответила внучка.
Бабушка задумалась:
— Я, Соня, сказку про белочку не знаю, а правдивую историю — знаю. Будешь слушать?
— Бу-у-у-ду, — протянула Сонька, зевая.
— Ну, слушай…
В избе хорошо, натоплено. Пахнет свежей опарой для завтрашнего хлеба и пирогов. Бабушкин голос льётся, словно ручей, унося внучку в сказочную страну, где с ветки на ветку прыгают бельчата Белая Лапка и Серый Хвостик, а под деревом в нору кубарем скатился заяц Коська. Какой-то хитрый зверь задумал прогнать филина с поляны Подылбан, но Сонька не узнает об этом коварстве — она спит.
Во дворе, сидя на козлах, дед дымит самокруткой. «Завтра что? — планирует дед. — Откидаю снег от гаража, поставлю на «Запорожца» тёплый аккумулятор, заведётся поди… Да должен завестись! Потом на пошту, потом сельпо. Добрый будет день…
Автор: Александр Селиванов.