— Приехала? — Екатерина Михайловна включила свет в тесной прихожей. — Я там чай сделала, булочку. Ты поешь и спать ложись. Отец еще не знает, утром с ним поговорим.
Настя молча кивнула и продолжила снимать сапоги. Повесила на плечики шубку, варежки и шарф положила поближе к батарее, чтобы просохли от снега. Сидя на родительской кухне, под тиканье знакомых с детства часиков на стене она пыталась осмыслить то, что с ней произошло: ее выгнал из дома муж. Единственный, самый лучший муж. Чемодан вещей, который Егор собрал для Насти впопыхах, в приступе тупой ярости, стоял в прихожей и грустно улыбался Насте сломанной молнией. Это все, что она получила в ответ на известие о беременности: старый чемодан с вещами и проклятия.
Тело ее до сих пор потряхивало мелкой дрожью от пережитого, а руки ходили ходуном, расплескивая горячий чай на стол. Огромный стыд перед матерью поселился в Настиной груди, когда она звонила по знакомому номеру в три часа ночи и объясняла тихим голосом, что случилось:
— Мама, что мне делать?
Екатерина Михайловна долго молчала, переваривая услышанное, сказала:
— Бред какой-то. — Потом вышла из спальни, где храпел на кровати Настин отец, и добавила:
— Приезжай к нам. Бери свои вещи и приезжай. Я жду.
И вот она здесь, вернулась в отчий дом после пяти лет брака. Впереди маячили неизвестность и объяснение с отцом, а в душе что-то сильно ныло и рвалось наружу через крики и слезы, но никак не могло найти выхода. Настя помыла чашку, убрала чемодан в свою комнату и одетая легла спать на заправленную постель.
***
Она с детства была послушным, покладистым ребенком. Ходила на художественную гимнастику, завоевывала медали на соревнованиях, училась на отлично. Ее длинные русые косы, изящная фигурка и огромные глаза восхищали всех. Мама Насти, Екатерина Михайловна, и отец, Валентин Петрович, всегда получали комплименты в адрес дочери на любом застолье или празднике:
— Дочка у вас просто чудесная!
— Красавица, умница!
— Наверняка за ней толпами мальчишки ходят!
— Вот повезло вам, одарил боженька!
— Мои оболтусы мне только нервы мотают. Может, поменяемся?
Насте это внимание со стороны незнакомцев нравилось. Правда, она хотела слышать эти слова от родителей. Но Валентин Петрович и Екатерина Михайловна придерживались строгости в воспитании дочери и вели себя с ней холодно, отстраненно и сдержанно. На очередную победу Насти или отлично законченную четверть отец реагировал кивком, а мать наливала ей тарелку супа и звала за стол. Все молча ели и расходились по своим делам: Настя — делать уроки или на тренировку, родители — читать газету, слушать радио, убирать посуду, гладить постиранное белье.
Постепенно Настя научилась получать необходимую дозу поддержки, восхищения и любви от подруг, знакомых и взрослых. Некоторым учителям рассказывала она о своих переживаниях и проблемах, доверяя им. От подруг получала объятия и «дурацкие» подарки, как их называл Валентин Петрович, вместо полезных: комиксы, жвачку, заколки для волос.
На выпускном Настя прощалась не со школой и детством, как многие ее товарищи. Она прощалась со своей второй семьей, с людьми, которые стали близкими не по крови. В ресторан и на прогулку до рассвета Настя не пошла, не отпустили родители. На следующее утро после выпускного ее посадили в «запорожец» и повезли подавать документы в вуз.
Настя училась в медицинском на хирурга. Потом устроилась в местную клинику. Тут ее и заметил Егор, в то время бывший главврачом. Он, как и многие, был очарован Настиной красотой. Задаривал цветами и конфетами, звал на свидания. Насте лысеющий сорокалетний коллега не нравился, несмотря на явные достоинства, которые Егору приписывала Екатерина Михайловна:
— Присмотрись к нему, хороший мужчина. Обеспеченный, умный, тебя любит. Да, не первой свежести, лысенький немного, полноватый. Зато живет один в двухкомнатной квартире. Правильно я говорю, Валентин Петрович?
— Я думаю, — начал отец, — она принца ждет. Любовь-морковь.
— Да какая любовь? Глупости. Вон, Наташка Любина вышла замуж по любви. И что? Живут с родителями, за копейки работают, детей плодят. Куда это годится? Замуж надо выходить с умом, чтобы потом плакать не пришлось. Слышишь, Анастасия?
Настя кивнула. Егор продолжал свои настойчивые ухаживания. Общаясь с ним, она все чаще смотрела ему в глаза, а не в пол. И видела в этих глазах искреннее восхищение. «Может, я смогу полюбить в ответ?» — подумала Настя и приняла предложение сначала сходить на свидание, а потом и… выйти замуж.
***
Семейная жизнь у Насти и Егора не заладилась сразу же после свадьбы. Муж увез ее в медовый месяц на Черное море, где каждый вечер напивался и приставал к жене в номере, требуя его любить. Он подарил Насте несколько комплектов вульгарного белья и ночнушек и требовал их надевать из любви к нему. Не ожидая от Егора былой романтики, цветов и ухаживаний, она каждый день молилась богу, в которого не верила, об одном: чтобы муж заснул быстрее, чем вспомнил о ее существовании.
Днем они гуляли по набережной, ели мороженое, купались и загорали. Встречая знакомых, Егор притягивал Настю к себе за талию и гордо представлял:
— Это моя жена, Анастасия Валентиновна. Прошу любить и жаловать.
Выслушав привычную с детства дозу комплиментов, Настя покорно следовала за мужем в ресторан или на гамак. И считала себя неправильной женой: ей подают на блюдечке дорогую одежду, еду, отдых и роскошь, а она не может выдавить из себя каплю благодарности и уважения к выпившему мужу.
После возвращения в город их отношения как будто улучшились. Пропадая целый день на работе, оба приходили домой, мечтая только о горячей еде и теплой кровати. Близость между супругами случалась нечасто. К Насте вернулось былое уважение к мужу, как к старшему товарищу, заступнику и просто хорошему специалисту. Интерес Егора к ней стих, выражался в легких поцелуях и похлопываниях по плечу. Она видела, что от искрящегося восхищения в его глазах не осталось и следа. И выдохнула с облегчением.
***
— Жена, а вот и я, встречай! — вопил Егор, заваливаясь в дверь на нетвердых ногах.
Настя усаживала мужа на пуф, снимала обувь, раздевала, вела в спальню и укладывала спать. Посиделки с ординаторами стали для него обыденностью в четвертый год брака. Он звонил жене по стационарному телефону и захмелевшим голосом под хихиканье молоденьких студентов сообщал:
— Анастасия, я сегодня приду позже. У нас важное собрание.
Сама Настя подобных посиделок не любила, чувствовала себя там лишней. Поэтому после окончания приема шла домой без малейшего сожаления. Тогда же она стала замечать на белом халате Егора следы губной помады и еле уловимый аромат женской туалетной воды. Сама Настя ни тем, ни другим не пользовалась, хотя муж регулярно дарил ей косметику: дурманящие ароматы и яркую губную помаду.
Как-то она встретилась с матерью, Екатериной Михайловной. Они пили чай, и Настя решила поделиться с ней своими переживаниями:
— Приходит домой под утро, весь в помаде. Я понимаю, что ничего такого у них не происходит на этих посиделках. Все-таки людей много, репутация. Но это разве нормальное поведение для женатого мужчины?
— А ты что делаешь для того, чтобы он себя так не вел? С этим самым у вас как? — нахмурив лоб, спросила Екатерина Михайловна.
— Ну, как… — замялась Настя и покраснела.
— Вот, в этом и дело, Анастасия! Ты посмотри на себя и на этих студенток. Они и накрашенные, и с укладкой, как куколки, любо-дорого смотреть. А ты? Во что ты себя превратила? Взглянуть не на что, мышь мышью, синяки под глазами, как у енота. Надо как-то следить за собой, краситься, одеваться для мужа красиво. Ты же не старуха, а по дому ходишь черт знает в чем! Носки эти, халат… — Екатерина Михайловна отпила чай. — Где те халатики, которые Егор подарил? Ты еще показывала их, жаловалась.
Настя вспыхнула:
— В шкафу. Но я не буду их носить.
— Это еще почему?
— Я себя в них чувствую… дешевкой.
Глаза матери округлились:
— Вон как! Нынче мужей уважают и для них стараются выглядеть хорошо только дешевки? Ну тогда не удивляйся, дорогая моя, когда Егор приведет в дом девочку, которая так не думает. А тебя на улицу выставит.
Ночью после разговора Настя тихо плакала, отвернувшись на бок от храпящего Егора. А утром проснулась пораньше, сходила в душ, подкрасила губы и глаза, надушилась, надела короткий шелковый халат с кружевом, подарок мужа. Сонный Егор смотрел на жену, расчесывающую волосы у туалетного столика, с непониманием и недоверием. А потом подошел, поцеловал в шею, взял на руки и отнес на кровать. Его голодный взгляд, который Настя принимала за восхищение, вернулся.
***
О своей беременности Настя догадалась не сразу. Только с появлением тошноты решила она сходить к коллеге-гинекологу на осмотр. Домой возвращалась в непонятном состоянии. С одной стороны, ее радовала перспектива материнства. Родители и подруги давно ее спрашивали о планах на ребенка, как будто намекая поскорее родить. Настю это раздражало, потому что забеременеть она за пять лет брака так и не смогла. С другой стороны, ее пугала ответственность за ребенка. Это ведь целый человек, отдельная жизнь. И Настя не имела ни малейшего представления о том, как вести себя с этим человеком, как воспитывать. В школе и дома об этом не говорили, в университете этому не учили.
Егор теперь возвращался домой вовремя, в восемь часов вечера. Сегодня на кухонном столе его ждал горячий борщ и картофельное пюре с котлетой. Он помыл руки и сел за стол. Потом заметил на ее лице беспокойство:
— Что случилось, Анастасия Валентиновна? Заболела? Или с пациентом поругалась?
— Я беременна, — прошептала Настя.
— Что? Повернись ко мне и скажи нормально, ничего не разберу.
Настя отодвинула стул и села напротив мужа:
— Я беременна, Егор.
Он перестал жевать, положил на салфетку вилку и нож. В воздухе повис вопрос, которого Настя никак не ожидала услышать:
— От кого?
— От тебя, от кого же еще, — выдавила из себя Настя.
Егор встал из-за стола, стал медленно прохаживаться по комнате взад-вперед:
— То есть ты хочешь сказать, что за пять лет брака ты не могла забеременеть, а сейчас вот так просто взяла и забеременела?
Настя молчала. Она не понимала, что от нее хочет услышать муж.
— Хочешь, я тебе свою версию расскажу? — начал Егор. — Ты, тварь, завела интрижку на стороне. С каким-нибудь молоденьким ординатором. А как поняла, что дело пахнет жареным, стала ко мне тропку нахаживать. Чтобы своего нагулянного ребенка на меня повесить, чтобы я его растил. А я все никак понять не могу, чего это ты вдруг в халаты эти вырядилась, губы красить начала. Теперь понимаю.
Он бросил на Настю яростный, безумный взгляд и скрылся в их спальне. Сквозь звенящий шум в ушах Настя слышала, как муж достает чемодан, с которым они ездили в медовый месяц, и складывает туда вещи. «Он уходит от меня?» — подумала она и глупо хихикнула, шокированная таким внезапным поворотом событий. Однако Егор никуда не планировал уходить: через несколько минут он закрыл набитый доверху чемодан с тем самым вульгарным бельем и халатами, так что молния на чемодане не выдержала и разошлась. Поставил чемодан у входа, схватил за руку оцепеневшую Настю, нахлобучил на нее шапочку, шубку, сунул в руки варежки и выставил с чемоданом за дверь.
— Иди теперь куда хочешь со своим отродьем. К любовнику постучись, вдруг откроет, — орал он на весь лестничный пролет перед тем, как закрыть дверь. Настя с ужасом поняла, что все соседи слышали его слова. У двери напротив она заметила закрывающийся глазок.
***
Утром она сидела на родительской кухне и рассказывала о своем горе. Родители слушали Настин рассказ безэмоционально и отстраненно. Впрочем, как и всегда.
— То есть, — начал Валентин Петрович, откашлявшись, — ты беременна?
— Да.
— И чей это ребенок?
— Егора.
— Ты уверена?
Настя почувствовала, как ее спрятанные под стол руки сами собой сжимаются в кулаки.
— Странно это, что Егор тебя выгнал, если ребенок от него, — продолжил отец. — Правильно, Екатерина Михайловна?
— Да, странно. Мне кажется, ты нам чего-то не договариваешь, Анастасия, — покачала головой мать. — Ну признайся, изменила Егору, да? С кем? Надо же найти его, отца ребенка. Узнать, какие у него планы на тебя.
Шум в ушах, преследовавший Настю со вчерашнего вечера, усилился, в висках застучала кровь. Она выбежала из-за стола, накинула на себя шубу и спустилась во двор. Там стояла, подставив лицо холодному декабрьскому ветру, задыхалась от переполнявшей ее ярости и бессилия.
Дверь подъезда открылась за ее спиной. Это вышел сосед, Николай Иванович, выбросить мусор. Избавившись от пакета, он подошел к Насте, улыбнулся, поздоровался:
— О, Настенька наша приехала! Родителей навещаешь?
— Здравствуйте, Николай Иванович. Я… — она вдруг почувствовала, как ком подходит к горлу. — Как вы меня назвали?
— Настенька. А что не так? — забеспокоился сосед. — А, у вас же принято по-другому, по-взрослому. Анастасией, стало быть, называть, как родители? Помню, они еще и по отчеству к тебе обращались. Сдуреть можно!
Настя вдруг зарыдала. Громко, безудержно. Испуганный Николай Иванович обнял ее, похлопывал по спине:
— Ну, что ты, Настюш? Что случилось-то? Родители заболели, что ли? Не пугай меня, не молчи. Расскажи ты толком, чего ревешь?
Но Настя не отвечала, только продолжала содрогаться в рыданиях, чувствуя крепкие объятия доброго старичка-соседа и слушая свое имя, произнесенное с такой нежностью: Настенька, Настюша.
Через десять минут слезы кончились. Вместе с ними ушел куда-то и удушающий стыд перед родителями, мужем, соседями. Николай Иванович рукой смел снег с сиденья и усадил Настю на скамейку, достал чистый носовой платок из кармана дубленки. Настя, собравшись с мыслями, рассказала ему все, что с ней произошло: о беременности, реакции мужа и родителей.
— Они мне не верят, Николай Иванович! Считают, что я нагуляла ребенка и теперь пытаюсь это скрыть. А я даже подумать о таком не могла, понимаете? Я так злюсь, я так зла! Почему они считают меня… — она высморкалась в платок. — Почему они считают меня какой-то тварью? Я же ни разу в жизни ничего такого не делала. Ни разу ни мужа, ни родителей не ослушалась. Ну, правда, о косметике и белье мы с Егором спорили. Но это разве повод такое обо мне говорить?
— А что с бельем и косметикой? — не понял Николай Иванович. Пришлось рассказать и это. Выслушав Настю, добрый старичок забрал из ее рук испачканный платок, дал новый и спросил:
— Настя, а ты мужа-то своего любишь?
Она вспыхнула. И он туда же! И он сейчас начнет обвинять ее в измене. Зря она доверилась ему.
— Мне кажется, ты не любишь своего Егора и никогда не любила. И он тебя не любит и не любил. Судя по твоей истории, родители тебя за Егора замуж выдали, потому что он жених хороший. И ты согласилась.
— Конечно, он был хорошим женихом, — промямлила Настя. — Образованный, с жильем…
— Так ты любила его, Настюш? Любишь?
Настя задумалась. А что такое «любить»? Николай Иванович, услышав этот вопрос, замер:
— Ну как, Настюш? Любить – это прекрасно, это дар, любовь. Вот ты мороженое любишь?
Настя прыснула:
— Люблю.
— Почему?
— Ну как почему… нравится. Вкусное.
— Но вредное же. Ты врач, должна знать.
— Калорийное, но если не усердствовать, можно и съесть стаканчик. Настроение поднять, порадовать себя.
— Вот, — улыбнулся Николай Иванович. — А муж твой тебя радует?
— Он всегда выбирал хорошие отели для отпуска, не жалел деньги на подарки, — начала перечислять Настя.
Николай Иванович прервал ее:
— Ну а радость-то, радость ты испытывала от этих подарков и отелей? Радовали они тебя? Ты же сама говоришь, что не хотела подаренные им вещи носить. Разве нет?
Настя уставилась в одну точку. В сознании ее происходил какой-то серьезный сдвиг:
— Вы про эмоции. Я поняла. Понимаете, мама мне всегда говорила, что на любовь рассчитывать не нужно. Не нужно ее искать. Нужно принимать решения головой, тогда меньше шансов проиграть и остаться у разбитого корыта.
Николай Иванович улыбнулся:
— Ну вот ты решала все головой. Нарешала? Счастлива?
Насте нечего было возразить соседу. Тот поднес руку к лицу, посмотрел на часы, поднял Настю со скамейки и повел в подъезд, домой:
— Засиделись мы. Замерзла, наверное. Вот мой тебе совет, Настенька. Шли ты подальше своего муженька, родителей. Переезжай в большой город, устраивай карьеру, жизнь. Ребеночка роди. И люби его. Потому что без любви туго.
***
Настиной дочке Женечке скоро исполнится годик. Она очень похожа на мать: такая же красавица и умница. Настя переехала в Москву. Снимает комнату на окраине, устроилась в поликлинику и вышла в декрет через несколько месяцев. После рождения Жени она оформила пособие, чтобы были деньги на жилье. Настя души не чает в своей дочери, каждое действие и улыбка Жени очень радуют ее.
Настя подала в суд на лишение Егора родительских прав. Он не стал возражать. Во время последнего разговора с мужем Настя поняла, что в родном городе ее считают той, кем считали ее он и родители. Странно, но никаких эмоций у Насти эта сказанная вскользь информация не вызвала.
С родителями она не общается. Поменяла номер телефона, не сообщив им свой адрес. Зато часто общается с Николаем Ивановичем. Это их небольшой секрет.
После переезда Настя несколько дней лежала плашмя на матрасе в своей пустой комнате без малейшего желания жить. А потом во сне увидела себя с ребенком на руках, с дочерью. Они улыбались друг другу и тонули в любви. Проснувшись, Настя полчаса сидела на полу, обняв ноги, и глупо улыбалась. А потом собралась и пошла на собеседование.
Она уверена, что однажды встретит мужчину и полюбит его почти так же сильно, как Женечку. Но не торопит встречу. Более того, в отделении есть стоматолог, ровесник Насти, который проявлял и проявляет к ней теплоту и заботу: присылает цветы, игрушки для Жени.
По ночам Настю иногда одолевает беспокойство о будущем. Снится, как Егор и родители отбирают дочь, обижают ее. Но проснувшись, она смотрит на спокойное лицо Жени и думает: «Я все смогу. Никому не отдам тебя, моя любовь».
—
Автор: Виктория Морхес