Моё сердце замирало, предвкушая встречу с Лизой и страшась её одновременно. Что за пропасть нам снилась? Куда мы падали? Мама всегда выискивала в снах какие-то знаки…
Земля, по которой она ходила, только начинала просыпаться. Я посмотрел на время — половина десятого. Розовое утреннее небо пронизывали первые несмелые лучи солнца. Печные трубы выпускали ровные столбцы дыма в стеклянный от мороза воздух. Дым лениво рассеивался в вышине, совершенно не тревожимый ветром.
Куда же дальше? Я не знал ни дома, ни улицы и прошёлся вперёд наугад. Впервые передо мной предстала русская деревня. Господи, сколько души в этих деревянных домах! Я был поражён. Резные окна, ставни, палисады… Бездушные дома на моей родине из кирпича и плит в сравнении с этой атмосферностью и красотой были просто засохшими, пыльными кусками хлеба рядом со свежеиспечённой булкой.
Наконец, мне встретился бородатый мужчина. На мой вопрос о Лизе мужичок почесал бороду.
— Лиза зовут… С двумя детьми… Симоновых дочка, что-ли? Так у неё ж вроде один малец был. Давненько я её тут не видал.
— А где они живут?
Он повернулся назад и показал рукой: чуть поодаль, за поворотом зелёный дом, белый палисад… «Сразу поймёшь!» — говорит.
Этот путь длиною с десяток деревенских домов показался мне самым длинным и бесконечным. Я преодолел его за 5 минут, с каждым шагом воспламеняясь и трепеща, и с каждым последующим — холодея и немея. Я нужен ей. Она прогонит меня. Она разозлится. Нет, всё же любит… Я дурак.
Вот он! Этот дом я встречал в детстве уже много раз — на картинках к народным сказкам. Едва живой, я занёс кулак над калиткой, чтобы постучать, и вдруг…
— Вятка! Иди, иди сюда, моя хорошая! На-на!
Голос Лизы. Железный звук цепи и шумное дыхание собаки.
Я громко постучал в калитку. Собака залаяла, Лиза шикнула на неё и направилась ко мне. Вот её шаги уже в паре метров… Она убирает на воротах засов…
— Привет, — улыбнулся я.
Лицо с фарфоровой кожей и небесными глазами слегка похудело за те несколько дней, что я её не видел. Она ещё не расчесалась после сна и была такой настоящей, такой близкой мне. Естественно, Лиза испытала шок, увидев меня.
— Серёжа?! Ты как… Как ты нашёл меня? Зачем?..
— Ты исчезла. Что я должен был по-твоему делать?
— Как что? Жить дальше. Мы же просто гуляли…
— Для тебя это были просто прогулки? — спросил я упавшим голосом.
— Нет. Нет… Я не знаю. — она прикрыла рукой трепещущие губ. — Но у меня же двое маленьких детей! Я боялась даже тешить себя надеждами. Разве можно ко мне испытывать что-то серьёзное? Ко мне, с детьми, без гроша за душой и такой… такой использованной. Тебе без меня будет лучше!
Я взял её руку в свои ладони и прижал к груди. Я онемел. Лиза смотрела на меня испуганно.
— Не говори о себе так! Какое грязное слово — использованная. Оно не о тебе! Ты… Ты — самое чистое, самое светлое, что случалось со мной. Да я родился заново, когда впервые увидел тебя. Родился, чтобы отныне жить, а не страдать. Но только с тобой, Лиза! А всё остальное — не важно.
По её щекам побежали слёзы. Она прижмурила глаза, словно испытывала тяжёлую внутреннюю борьбу.
— У тебя ледяные руки. Пойдём в дом.
— О, что ты! Я не хочу смущать твоих родителей.
— Не глупи, Серёж. Холодно! Заходи. Папа на работе, а мама всегда рада гостям. Мы как раз собирались завтракать.
Дом пахнул на меня теплом и семейным уютом. Слышались голоса детей, им что-то отвечал сипловатый женский голос. Лиза позвала маму.
— Мам, познакомься — это мой… друг из Петербурга.
Удивлению маленькой, простой женщины с добрейшими глазами не было предела. Она поочерёдно смотрела на нас с Лизой, тщетно пытаясь хоть что-то понять. «Свалился, как снег на голову» — думал я и более всего хотел уйти, чтобы никого не смущать.
— Ух ты, дядя Серёжа приехал!
К нам подбежал старший сын Лизы. Он дал мне пять, как закадычному другу.
— Смотри, какая у меня машина! Вжжжж!
Я присел перед ним. Он был кареглазый и темноволосый, совсем не похожий на Лизу.
— Да, крутая машина! Ещё и Мерседес! — сказал я и вспомнил, — а у меня для тебя есть подарок!
Я стал расстёгивать рюкзак прямо на пороге. Малыш тоже подошёл к нам. У него белые младенческие кудряшки и Лизины глаза.
— Ну, пройдите вы уже в дом, чего ж на пороге-то! — всплеснула руками мама Лизы, вновь обретя дар речи.
Я достал новогоднюю коробку конфет. Мальчик восхищённо взвизгнул и убежал с ней.
— А это тебе! — протянул я малышу музыкальный микрофон.
Малыш просиял.
— Я не знал, можно ли ему конфеты, — сказал я Лизе, как бы извиняясь.
Она взволнованно махнула рукой и улыбнулась. Меня провели в зал. Лиза с мамой засуетились на кухне, мама тревожно спрашивала её обо мне, но Лиза отвечала односложно. Дети не давали мне заскучать: они засыпали меня игрушками и пребывали в полном восторге, не отходя ни на шаг. Вскоре вошла Лиза уже причёсанная и переодевшаяся. Её глаза были печальны, она отводила взгляд.
После завтрака мы уединились в комнате. Сев на кровать, Лиза стала заламывать руки и не смотрела на меня.
— Не надо было тебе приезжать. Я хотела, как лучше. У нас нет будущего, пойми!
— У нас? Нет, нет, Лиза, не говори так! Лично у меня, я это знаю точно, нет будущего без тебя.
— Глупости! Ты свободен! Найди себе свободную девушку, ничем не обременённую, и построй с ней счастливую семью. У вас будут общие дети… Я сломана, ты не видишь?
Я смотрел на её светлые волосы, что, нависая перед опущенной головой, прикрывали лицо. Неожиданно для самого себя я упал перед ней на колени, взял её руки в свои и стал целовать пальцы. У Лизы вырвался стон.
— Я люб_лю тебя… Неужели ты не видишь? — говорил я, прислоняя уставшее лицо к её нежным рукам, — Я нашёл ту, что искал. Не гони меня, умоляю!
— Это невозможно. Как мы будем жить? И где? Зачем тебе мои дети? Ты ослеп от чувств! Но они пройдут и останется только гoлaя, жестоко отрезвляющая правда.
— Я не ослеп, а прозрел! Мысли о тебе, твои глаза наполняют мою жизнь светом! А когда тебя нет, когда я потерял тебя, едва успев обрести… Если бы ты знала, что творилось у меня в душе! Всего мира, всей вселенной недостаточно, чтобы заполнить пустоту в отсутствие тебя. Это не просто любовь. Это судьба. Ты лю_бишь меня? Скажи! Всё остальное чепуха!
Лиза посмотрела на меня. В её глазах дрожали слёзы. Она выдохнула, высвобождая руки:
— Нет! Я не могу… Пожалуйста, уходи.
Она отвернулась. Я подсел на кровать со стороны её лица и провёл по волосам.
— Я не верю тебе.
Лиза резко одёрнула мою руку и вскричала, задыхаясь от плача:
— Уходи! Ты ошибаешься! Уходи!
Она упала на кровать и её тело затряслось в рыданиях. Я встал и вышел из комнаты, притворив дверь. Я летел в бездонную пропасть, но уже не во сне. Ноги передвигались с трудом. Незамеченным, я покинул её дом. Собака с удовольствием хрипло облаяла меня на прощание.
Припорошенная снегом дорога пролегала через небольшой участок леса. Высокие ели с мохнатыми иглами провожали меня величественными взглядами. Было солнечно и снег радостно искрился. Холодная, великолепная красота, которой нет никакого дела до раздавленного и самого несчастного на земле человека. Я был пуст. Какие-то жалкие, спутанные мысли эхом перекатывались во мне, как последняя, всеми забытая в банке горошина.
Позади раздался чей-то далёкий, протяжный крик. Я оглянулся.
— Серёёёжа, подождиии! — покатилось по верхушкам деревьев и посыпалось редким снегом к моим ногам.
Лиза бежала за мной в своей куртке молочного цвета. Она запахивала её рукой, а слетевший с головы капюшон безвольно подпрыгивал сзади. Моё сердце бешено забилось и я заспешил к ней навстречу. Приближаясь друг к другу, мы замедлили шаг. Лицо Лизы пылало румянцем.
— Я поняла, — сказала она, тяжело дыша, — я тоже поняла, что всего мира будет недостаточно, чтобы заполнить пустоту в отсутствие тебя. Когда-то я страшно ошиблась, послушав доводы рассудка, — она приблизилась и взяла мои руки. — Настало время прислушаться к тем доводам, что шепчет мне сердце…
Я смотрел на неё во все глаза и только и смог вымолвить:
— Лиза… Я так счастлив.
Я надел ей капюшон и поцеловал. Нежно, тревожно, жадно, бесконечно длился этот поцелуй. Высокие, вековые ели сдвинулись со своих мест и закружились вокруг нас. От них веяло свободой и вечностью, они мягко подхватили нас и понесли по волнам безмятежности вверх-вниз, вверх-вниз, позволяя летать над бездной неизвестности, но вновь и вновь воспарять к небесам, к солнцу.
