— Тише! Услышит же! Тёма, давай сюда это! Да, молодец! Все? Брысь по кроватям, пока мама не услышала!
Марина приоткрыла было один глаз, но тут же зажмурилась. Рядом с диваном стоял младший сын и смотрел на нее.
— Мам, ты спишь?
Шепот был таким громким, что Марина чуть не прыснула. Даже если бы она спала, то сейчас точно бы проснулась! Тааак, а это что?
От Артёма пахло мандаринами. Запах был таким сильным, словно все те четыре кило, которые она заботливо припрятала на балконе «на Новый Год», уже были найдены и съедены. Ох, только бы конфеты не нашли! Иначе – беда! Тёмке нельзя много, иначе опять будет животом маяться, да и Лизе на пользу не пойдет.
— Мааам!
Маленький пальчик погладил ее щеку и пощекотал ухо. Так она сама будила сына в садик. Не выдержав, Марина приподнялась, обхватила Тёму и повалила его на кровать, щекоча и приговаривая:
— Ага! Попался, который щекотался! Вот, я сейчас…
— Мам! Беда будет! Он еще не успел! Ну, ты поняла! – Лиза, выглянув из проходной комнаты, без излишней застенчивости присоединилась к потасовке, страхуя брата. Мало ли…
— Вы зачем меня разбудили, бармалеи? Единственный выходной!
Тёма вывернулся из рук матери и унесся в места, которые ему давно пора было бы посетить с утра, а Лиза, поцеловав Марину, улеглась рядом, уютно устроившись в кольце ее рук.
— Была причина! Сейчас папа с завтраком закончит, и мы все тебе расскажем.
— О, как! И завтрак будет?
— Ага! Фирменный папин омлет!
— Ничего себе! Погоди, для него же помидоры нужны? А я не покупала.
— Знаю! Папа купил вчера. Хотели тебе сюрприз сделать.
— Он вам удался! – Марина обняла дочь покрепче. Зимнее солнце пробилось сквозь не до конца задернутые портьеры и залило золотом комнату. Значит, на улице сегодня мороз. Значит, они пойдут гулять и увидят главную елку, которая стоит на площади. Лиза будет танцевать со своим ансамблем, а потом они купят тортик или пирожные и будут долго-долго пить чай, наверстывая последние две недели, когда почти не виделись. Конец четверти, работа, которой перед Новым годом всегда становилось в разы больше. А сегодня – выходной! Долгожданный и такой желанный! Дети рядом, муж чем-то гремит на кухне…
Тепло… Хорошо… Спокойно… Так, как и должно быть…
Марина родилась в семье, которую любой назвал бы благополучной. Бабушка – завуч школы, мама – педагог, преподаватель русского языка и литературы, отец – инженер-конструктор. Интеллигенция… И только Марина знала, что творилось в их семье за закрытыми дверями. Такой концентрации нелюбви и отторжения тех, кто должен был бы стать самыми близкими и родными людьми, она не встречала ни до, ни после. Пока Марина была маленькой, взрослые, окружавшие ее, старались выяснять отношения так, чтобы «ребенок не касался этой грязи». Но, со временем эта грань каким-то образом стерлась и то, что было скрыто от чужих глаз приглаженным, выверенным до малейшего жеста и улыбки «благополучием», открылось ей во всей своей неприглядности. Бабушка ненавидела своего зятя, отца Марины до такой степени, что даже его появление рядом воспринималось Галиной Аркадьевной как личное оскорбление.
— Избавьте меня от вашего общества! Неужели в собственном доме я не могу найти места для того, чтобы побыть в тишине и спокойствии?!
Мама же Марины, Лидия, мужа своего боготворила, считая лучшим из людей, и по этой причине начала со временем тихо ненавидеть свою мать.
— Ты хочешь уничтожить меня? Лишить всего? Знаешь же, что если с Анатолием что-то случится, то я не стану жить!
Марина, слушая подобные вещи, которые говорились очень тихо, ведь не дай Бог соседи услышат, голосами, до такой степени полными презрения и ненависти друг к другу, слишком рано начала размышлять о том, бывают ли вообще те, с кем можно жить рядом не боясь, что тебя в один прекрасный момент начнут просто гнать по какой-либо причине? Даже если ты толком ни в чем и не виноват, кроме того, что сирота и тебе некуда податься, ведь «копейки, которые курам на смех», просто не позволят тебе обрести дом в другом месте… Ее удивляла позиция отца, который даже не пытался что-то изменить в их жизни. Он просто плыл по течению, так же тихо, с ненавистью, переругиваясь с тещей и иногда срываясь на жене или дочери. Он не кричал, не ругался, просто так же тихо говорил, цедя слова сквозь зубы:
— Отойди от меня, будь добра. Пойди, поиграй. Потом поговорим, хорошо?
Единственными светлыми моментами во всем этом кошмаре для Марины были поездки в деревню. Санатории, пансионаты и даже отдых «дикарями» на море ее родителям были не по карману. А в деревне стоял старый дедов дом, который бабушка отдала матери, так как терпеть не могла все, что связано с землей и «пейзанами». Марина всегда удивлялась странной непоследовательности бабушкиных рассуждений. Намазывая маслом булку, Галина Аркадьевна могла долго рассуждать о том, что бескультурье достигло грандиозных масштабов и все, кто не способен получить более-менее приличного образования – это люди если не второго, то точно уж не первого сорта. К ним она неизменно относила всех, кто жил в деревне, куда родители вывозили Марину каждое лето.
— Что там делать ребенку? Чем может обогатить ее эта среда? Сами скатываетесь непонятно куда, так хотя бы ее не тащите за собой!
— Пусть сидит в городе?
— И замечательно! Чем город плох? Она найдет чем заняться и здесь!
В этом была вся бабушка. Ее совершенно не интересовало, как Марина будет проводить свое время. Целью всегда было лишь настоять на своем.
Все изменилось, когда отец ушел из проектного института, где работал. Какая-то компания, занимавшаяся разработками чего-то там этакого, связанного с физикой, пригласила его на работу. Марина ничего не поняла из объяснений мамы, кроме одного – с бабушкой они жить больше не будут и теперь все будет по-другому.
Марина видела, как счастливы родители, пытаясь скрывать это от бабушки, которая совершенно разошлась и не считала больше нужным скрывать все, что думает.
— Ты! Я воспитывала тебя! Дала тебе столько, сколько не дала ни одна мать своей дочери! И что теперь? Ты выбрала — что? Что, я тебя спрашиваю?! Это? Вместо нормальной жизни, приличной и правильной, ты выбираешь дно!
— Мама, я не хочу тебя слушать! Избавь меня от этого! Ты никогда не думала ни о ком, кроме себя! А теперь, считай, что я у тебя научилась этому тоже! Все! Хватит! Я теперь тоже думаю о себе! О своем ребенке и своем муже! И если ты не хочешь, чтобы между нами закончились всякие отношения, то замолчи! Замолчи сейчас!
Марина сидела под столом, стянув тяжелую бархатную скатерть почти до самого пола и, заткнув уши, пела про себя любимые песни. Так научила ее соседка, тетя Поля. Она жила в соседней квартире. Одинокая, никому не интересная и ненужная. Работала в библиотеке и выгуливала маленькую лохматую собачку – Мышку. Из-за этой собачки они с Мариной когда-то и познакомились. Полина Игнатьевна заболела и Мышку некому стало выводить. Мама приказала тогда Марине помочь соседке и так началась странная, но очень теплая дружба между пожилой женщиной и девочкой, у которой «не все было ладно». Это было тоже выражение соседки. Когда случалось что-то хорошее, она говорила:
— Вот и ладно, вот и хорошо!
Полина Игнатьевна поила Марину чаем со смородиной, показывала ей альбомы со своими акварелями и слушала… Она стала тем человеком, который, наконец-то, услышал тихий Маринкин голос, возражавший против того, что происходило вокруг нее.
— Говори, детка, не бойся. Я никому и никогда не расскажу о том, что услышу. Обещаю тебе! У меня и подруг нет, а Мышка, как и я, умеет только слушать. Я ведь по сути такая же Мышка. Крошка, которую не видно, не слышно. Никому не нужна и неинтересна!
— Мне нужна! Очень…
И Марина говорила. Не жаловалась, не плакала, а рассказывала о том, что происходит, спрашивая, что ей делать…
— Если бы я знала, деточка, если бы знала… Разве можно запретить взрослым выяснять свои отношения? Они никогда не слушают детей.
— Потому, что мы говорим слишком тихо? Может быть, нужно кричать так же, как и они?
— Нет. Это тоже не поможет. Ведь не слышат они вовсе не потому, что слух нарушен, а потому, что не хотят. И судя по всему – вряд ли захотят. Но, ты можешь сделать так, чтобы не слышать их. Раз они тебя слушать не желают, то и ты можешь себе позволить не слушать их.
— А как это сделать? Они даже когда не кричат, я все равно их слышу. Это даже хуже, чем если бы они кричали все время. Когда они говорят тихо и улыбаются, мне становится страшно…
— Не бойся! Ни к чему это.
— А что же мне делать?
— Можно пойти погулять.
— Меня не отпускают одну во двор.
— Тогда, можно петь песни.
Марина на мгновение представила, как это будет выглядеть и ее разобрал такой смех, что даже Мышка проснулась и тоненько залаяла, вторя ее хохоту.
— Бабушка с ума сойдет!
— Это вряд ли. – Полина Игнатьевна подвигала ближе розетку с вареньем и подливала кипяток в чашку Марины. – Но, лучше ее не сердить. Пой про себя.
— Как это?
В ответ Полина Игнатьевна заткнула уши и ее лицо почти мгновенно изменилось. Оно стало отрешенным и спокойным.
— Слышишь?
— Что?
— Это «Травиата».
— Что?!
— Неважно. Это музыка, которую люблю я. А ты можешь услышать свою. Попробуй!
Они сидели, заткнув уши, и слушали каждая свое. Этот момент Марина почему-то запомнила во всех деталях. И намазанную зеленкой лапку Мышки, которая поранилась о какую-то железяку на прогулке, и ярко-розовые цветы на подоконнике, и аккуратно заштопанную домашнюю кофточку Полины Игнатьевны. Все это отпечаталось, как хорошее фото, где-то в закоулках памяти, и осталось с ней навсегда. Как и тот день, когда Полина Игнатьевна, смущаясь, попросила ее:
— Зови меня «тетя Поля». Мне будет очень приятно! Ведь у меня никого, кроме тебя нет… Я буду представлять, что ты моя племянница, можно?
Это было их секретом. Так Марина называла соседку, только, когда никто не слышал, ведь бабушка, да и мама, никогда не одобрили бы подобного обращения. Это было «неприлично». Мама закрывала глаза на подобное только в деревне. Там Марина могла кого угодно называть так, как ей нравилось. Не было никаких «городских» запретов. Она целыми днями носилась со своими деревенскими друзьями и домой забегала только для того, чтобы наскоро пообедать или выпить стакан холодного компота. Там, глядя на маму в легком сарафане, которая, выйдя на крыльцо, потягивалась, подставляя лицо солнцу и улыбалась отцу, Марина начинала верить – все у них будет хорошо…
Хорошо стало далеко не сразу. Переезд сплотил их маленькую семью лишь ненадолго. Марине было пятнадцать, когда не стало бабушки. Год до этого мать жила у нее, ухаживая. Марина осталась с отцом, не желая видеть больше эту страшно похудевшую, ненавидящую все вокруг женщину. Мама, бледная, с темными кругами под глазами, тенью ходила по запущенной квартире, пытаясь что-то сделать, убрать и навести порядок. Бабушка не давала. То и дело слышался ее голос:
— Лида! Лида, иди сюда!
Голос этот не смолкал ни днем, ни ночью. Марина пыталась предложить матери подменить ее хоть ненадолго, но та категорически отказалась и запретила приезжать.
— Не надо, доченька! Я хочу, чтобы хотя бы ты этого всего не видела. Мне никуда от этого не деться – она моя мать и я многим ей обязана, а ты… Живи! Не видя и не помня всего этого! Тебе и так досталось! И… прости меня…
— За что, мам?
— Ты знаешь…
Что произошло между бабушкой и мамой в последние дни, когда одна сгорала от невыносимой уже боли, а другая старалась хоть как-то удержаться, чтобы не сбежать, не бросить в последний момент? Марина не знала, а мать никогда не рассказывала. Только на поминках обмолвилась на чей-то вопрос:
— Хоть в конце успокоилась и то хорошо…
Уход бабушки странным образом повлиял на родителей Марины. Казалось бы, уж теперь-то, когда никто не мешает, полагалось бы забыть обиды и склоки, начать что-то новое, по-хорошему, но – нет. Словно два потерявшихся ребенка, родители слонялись по квартире, приходя домой вечером, стараясь не пересекаться и не смотреть друг на друга. Напряжение все росло и Марина не знала, что ей делать. Помогла, как ни странно, снова тетя Поля.
К тому времени она начала сдавать. Почти перестала выходить из дома. Мышки уже не было и необходимость «шевелиться» отпала. Новый жилец, кот Прибабах, в прогулках не нуждался, но весьма успешно скрашивал одиночество хозяйки. Полина Игнатьевна подобрала его на улице маленьким котенком, выходила и оставила у себя, хотя Марина предлагала забрать странного постояльца.
— Хотела назвать его как-то поэтично, красиво, но это же недоразумение, а не кот. Разбил мою любимую чашку, а потом чуть не утонул в тазике с замоченным бельем! Я почему-то вспомнила нашего соседа, который на все странные поступки людей вокруг всегда крутил у виска и говорил: «Вот же! Товарищ с прибабахом!». До сих пор не знаю, что сие означает, но выражение весьма точно описывает характер этого животного!
Так появилась странная кличка, которая, впрочем, со временем все же изменилась, после того, как кот подрос, заматерел, превратившись в огромное, серьезное нечто, охраняющее дом не хуже хорошей собаки.
— Что ж! Все в этом мире меняется! Пусть будет Бахом. Достойное имя, которое звучит, тебе так не кажется, Мариночка? Всегда мечтала послушать произведения этого композитора в исполнении настоящего органа, но, видимо, не судьба…
Почесывая уши коту, развалившемуся у нее на коленях, Марина, как всегда, рассказывала о том, что ее беспокоит, а Полина Игнатьевна не спешила в этот раз с советом. Качая головой, она снова и снова подливала чай «своей девочке», а потом все-таки заговорила:
— Им нужно разойтись, Мариночка. Возможно, они и сами до этого додумаются со временем, но, тогда это уже будет полный разрыв. А если они на время расстанутся сейчас, то, возможно, что-то еще можно будет наладить. Слишком многое стоит между твоими родителями. Да, они боролись все это время за себя, за вашу семью, но теперь предмет борьбы исчез, а все, что с ним было связано – осталось. Все слова, все сделанное, оно ведь никуда не делось. Память — очень коварная вещь! Она заставляет нас снова и снова возвращаться к тому, что мы хотели бы забыть. И знаешь, что? Удивительная у нее особенность. Почему-то плохое человек всегда помнит лучше, чем хорошее. Никогда не замечала? Сделает тебе человек что-то приятное, а через какое-то время ты уже и забыл об этом. Стерлась клеточка в календаре… нет ее… Зато, если уронит злое слово в твой адрес, обидит чем-то – память подсунет этот момент снова и снова, заставляя тебя проживать заново эту боль… Почему так? Не знаю… Знаю только, что людей часто обвиняют в неблагодарности по отношению к тем, кто помог, поддержал, что-то сделала хорошее. А ведь дело все в том, что они просто забывают. Не со зла, не потому, что плохие, а просто так уж мы устроены. Помнить плохое нам почему-то легче…
Марина слушала и гадала, откуда в этой сухонькой, маленькой женщине столько мудрости? Ведь своей семьи и детей у нее никогда не было. Была какая-то история в далекой молодости, которая так ничем и не закончилась. А между тем все советы, которые Полина Игнатьевна давала ей – работали всегда…
— Книги, детка. Вот и весь секрет. Я слишком много читаю… — смеялась тетя Поля на вопросы Марины.
С матерью Марина поговорила в тот же вечер. И как ни странно, та согласилась с доводами дочери.
— Ты права, Марина. Нам нужно сделать паузу.
Спустя несколько дней они вдвоем перебрались в квартиру бабушки. Здесь было чем заняться, чтобы не думать ни о чем. Лидия приходила с работы и принималась за уборку. Если ее кто-то спрашивал, чем она сейчас занята, она неизменно отвечала:
— Гребу!
И это действительно было так. Она буквально выгребала все, что связывало ее с прошлой жизнью. В неприкосновенности осталась только старая библиотека и фотографии. Все остальное, включая даже посуду, Лидия распродала или выбросила, чтобы не вспоминать о том, как мать недовольно ворчала, когда доставался из буфета парадный сервиз на праздники или запрещала прикасаться к мебели, которая стояла в ее комнате.
Очистив квартиру, в которой остались только две кровати и старый табурет, да стопки книг, сложенные в углу гостиной, Лидия наняла бригаду рабочих и начала ремонт.
— Все… — сидя посреди комнаты прямо на полу, уставшая, но почему-то совершенно счастливая, Лида разглядывала стены, словно раздавшиеся во все стороны и потолок, разом ставший гораздо выше. Ей казалось, что теперь стало легче дышать и что-то неуловимо изменилось в ней самой.
О том, что родители снова встречаются, как подростки, бегая на свидания, Марина узнала почти через год. Глядя на похорошевшую маму, она молчала, боясь спугнуть то, чего так желала.
— Мариночка, мы тут с папой…
— Мам, да все я уже давно поняла! И очень рада!
Они не сговариваясь решили, что отпуск и в этот раз проведут в деревне, хотя могли уже позволить себе поехать на море или куда-то еще. Марина складывала свои платья и сарафаны, не подозревая еще, что после этого лета вся ее жизнь станет совершенно иной.
Саша… Ее приятель, с которым было поймано просто немыслимое количество пескарей-карасей и съедено столько зеленых, недозревших еще, яблок в чужих садах, что вспоминать об этом сейчас было просто страшно. Странно изменившийся за последние три года, пока они не виделись, смущенно потупившийся при встрече и не нашедший слов даже, чтобы поздороваться…
Это лето было только для них двоих… Лида с тревогой наблюдала за дочерью, боясь обидеть неуместным вмешательством и вспоминая свою любовь, стоившую ей так дорого. Не то, чтобы Саша ей не нравился, но для Марины она, как мать, хотела другого. И какое-то время спустя попыталась заговорить об этом с мужем, но тут же осеклась, видя, как потемнело его лицо:
— Лида… Ты себя слышишь? А я тебя – нет! Я слышу Галину Аркадьевну! Прямо здесь и сейчас!
Лидия испуганно смотрела на мужа, закрыв себе рот ладонью.
— Господи… Ты прав… Неужели я стану такая как она? Неужели иначе нельзя?!
— Можно.
Почувствовав его теплые ладони, Лида вдруг поняла, как тонка та грань, которая отделяет материнскую любовь от желания контролировать своего ребенка. Странно, что раньше она этого понимала. Все время была за этой гранью, видела к чему приводит такая «любовь» и не понимала…
На следующий день она поговорила с Мариной впервые честно и без утаек. Этот разговор дался Лидии очень тяжело. Привыкшая всегда сдерживать свои эмоции, облекая все в «приличную» форму, при которой какие-то моменты вовсе не подлежали обсуждению, считаясь «неуместными», она буквально заставляла себя произносить то, что считала нужным.
— Мариночка, я знаю, что Саша тебе не безразличен. Это… прекрасно. Это первая любовь, которая пришла к тебе и далеко не каждой достается в этой жизни такое счастье. Но, я должна… Как мама… потому, что я тебя люблю… Я должна предупредить тебя. Прости, мне очень сложно говорить об этом, потому, что со мной никто так не разговаривал. Никто не говорил честно и открыто о вещах, о которых я должна была бы знать.
— Мама, я все знаю. Точнее, догадываюсь, о чем ты хочешь мне сказать.
— Откуда?
— Я слишком много читаю.
Марина обняла Лидию, и они долго еще сидели на крылечке, перешептываясь, пока не запели первые петухи и Лида не спохватилась:
— Пойдем спать!
— Не хочу! Давай еще немножко посидим?
А потом было много всего. И учеба, и работа в школе, куда Марина пришла после университета учителем младших классов, продолжая «династию». И широкая деревенская свадьба, которую гуляли у родителей Саши. И дети…
Полина Игнатьевна, успев увидеть только Лизу, ушла через год после ее рождения, взяв с Марины обещание, что та позаботится о Бахе. И, поскольку кот наотрез отказался покидать квартиру, где жил, Марине с Сашей пришлось перебраться с детьми из съемной в ту, что принадлежала теперь им, так как тетя Поля успела-таки написать завещание, непонятно каким образом подавив в себе природную застенчивость и вызвав нотариуса на дом. Лида, которая помогала ей и пообещала хранить все в тайне, не сказала Марине ни слова, пока не пришло время оформлять документы.
— Мама, я же не…
— Она так хотела, Марина. Это ее выбор. А ты примешь его и будешь вспоминать с благодарностью о человеке, который тебя любил. О тете Поле.
— Ты знала, как я ее называла?
— Конечно. И была этому очень рада. Всем нам нужен кто-то близкий, кого можно любить. Всем, Марина. И очень хорошим и самым неважным людям. Потому, что плохих по определению не бывает. Мы не говорим сейчас о тех, кто не здоров душой. Эти люди… они больны и их нужно лечить, если получается. А человек со здоровой психикой, даже если он кажется злым и нехорошим, всегда несет в себе что-то доброе. Тщательно прячет, маскирует, сам не понимая зачем, но имеет за душой что-то хорошее. И отчаянно кричит этому миру, что ему нужен кто-то рядом. Правда, крик этот иногда выходит таким громким, что люди пугаются и не могут разобрать, что же им хотели сказать.
— Ты сейчас про бабушку?
— И про нее тоже. Я думаю, что ты еще не раз встретишь таких людей. И они сделают тебе больно, если смогут до тебя дотянуться. Я хочу только, чтобы ты помнила, что и они когда-то не знали того, что мы называем злом. И, если у тебя не получится дать то, чего они так желают, а это чаще всего будет просто невозможно, ведь мы не ангелы, то хотя бы постарайся отойти в сторону так, чтобы не ранить их еще больше. У тебя есть пример того, каким человеком я хотела бы тебя видеть. Полина Игнатьевна была очень хорошей женщиной… И рада, что рядом с тобой был человек, который смог дать тебе так много! Она дала тебе почувствовать, какими должны быть старшие, те, кто научит, поддержит и поймет. Это должны были сделать мы, твоя семья, но не справились. А она смогла…
Марина поцеловала дочь и повернулась, оберегая живот.
— Мам, можно послушаю?
— Спит еще, наверное. – Марина приложила ладонь дочери к животу и спросила. – Чувствуешь?
— Не-а. Полинкааа…
— Ой, не надо! Я хочу свой омлет! А то она начнет плясать и плакал тогда мой завтрак!
Марина перевернула руку дочери, чмокнула ее в ладошку, и скомандовала:
— Поднимаемся, девочки! Мать голодна!
Тёма вернулся и зашептал:
— Мам, ты сначала под елочку загляни!
— А что там?
— Как что? Дед Мороз же приходил ночью!
— И ко мне?
— Конечно! Он же ко всем приходит, ты сама говорила!
Марина рассмеялась, переглянувшись с Лизой. Осторожнее надо быть со словами, мамаша! А то вот так и уходит у детей вера в чудо…
— Конечно! Пойдем! Только доставать подарки и разворачивать будешь помогать мне ты, хорошо?
— Ага! – Тёма ухватился за руку Марины.
Елка, маленькая, нарядная, стояла в гостиной. Приняв из рук сына подарки, приготовленные детьми, Марина потянулась к небольшому свертку со своим именем, который висел на ветке.
— А это что?
Тонкая цепочка с кулоном скользнула по запястью, и Марина ахнула:
— Красота какая!
— С Новым годом! – Саша обнял жену и показал язык детям. – Я же говорил!
— Мама, смотри! Тут мы все! Вот моя буква, а вот Лизина, а это – Полинкина!
Марина повернула кулон, разглядывая его.
— Не рано? – глянув на мужа, она чуть нахмурилась. – Дедушка Мороз в приметы не верит?
— Не-а! Он же сам волшебник! Какие приметы? Уж кто-кто, а он точно знает, что все будет хорошо! Разве не так?
Подняв глаза, Марина увидела, как смотрят на нее дети и уже не раздумывая кивнула:
— Конечно! Спасибо большое Дедушке Морозу! И вам, мои хорошие! Такой чудесный подарок! Мне очень нравится! Застегнешь?
А спустя полгода этот кулон будет теребить крошечными пальчиками маленькая девочка, сосредоточенно разглядывая лицо мамы.
— Ешь-ешь, не отвлекайся! Ты должна расти сильная и здоровая! А еще – добрая! Как та, в чью честь тебя назвали! Не было бы ее и тебя, возможно, не было бы… Иногда не нужно быть великаном, доченька. Достаточно быть Крошкой-Мышкой. И сделать что-то очень важное не для всех, а для кого-то одного. И этого будет достаточно, чтобы сохранить веру в то, что когда-нибудь все будет хорошо и подарить надежду… А, это ведь так много. Ты даже пока еще не представляешь себе, насколько это много…