У окна плацкартного вагона, следующего из северных широт в сторону юга необозримой России, сидела одинокая женщина.
Странная бывает ситуация в нашем железнодорожном сервисе – билетов нет, а места свободные.
Так вышло у Сони, она оказалась в своем плацкарте без соседей. Хотя вагон был, в принципе, наполнен пассажирами. Она зашла в вагон всего час назад – возвращалась домой.
Сейчас ей не хотелось читать, не хотелось спать, а хотелось вот так сидеть и смотреть в окно. Просто смотреть. Смотреть на бескрайние леса, поля, на пролетающие города и села.
Наверное, это было прощание. Приедет ли она сюда вновь – вопрос. Уж очень дальняя дорога.
В общем-то, и этот ее приезд был необязателен. Но он состоялся, и она ничуть об этом не жалела.
Как только появилась возможность – двухнедельный отпуск, так и оставила она все намеченные ранее дела и все же отправилась в эту дальнюю поездку.
«Цок-цок-цок», – прошла по вагону женщина в шлепанцах с бантиками и на каблуках. «Цок-цок-цок», – прошла обратно в соседнее купе.
Соня улыбнулась ей и опять ушла в свои думы.
В этих местах она выросла. Выросла в далёком селе, в счастливой семье. Но сейчас здесь остались лишь дальние родственники. Маму, оставшуюся одну, она давно забрала к себе, и похоронена она теперь в Краснодаре, где живёт Соня, а не здесь.
А сюда, в края Архангельские, она приезжала исполнить мамин наказ – обновить надгробье бабушки и дедушки, маминых родителей.
И, вот вроде, нет сейчас с этим проблем. Все решила по телефону, все оплатила, получила фото. Но осталось ощущение неисполненности – казалось надо побывать на их могиле. Иначе как будто не до конца наказ осуществила, как будто отделалась, как-будто снилась или виделась просьба мамы – побывать.
Соня договорилась с родственницей, что остановится на денёк у неё. И как только прибыла в деревню на такси с поезда сразу, рано утром, отправилась на кладбище.
– Сапоги резиновые надень. Куда ты, в своих тапочках…, – тетя Галя стучала ведрами для дойки.
Скрипнула дверца калитки и Соня быстро зашагала по знакомым с детства тропам. Вот дом, в котором жила она. Сейчас он продан, и там живут чужие люди.
Плотный новый забор окружал его, а Соня вспоминала, как тут, за забором бабушка и дед держали овец. Как, завидев её, они поднимались с земли и спешили за ней следом, толкая друг друга, просовывая морды сквозь прясла. Они ждали от неё подачки.
– Сейчас, хорошие, сейчас. Вот из лабаза вернусь…, – обещала Соня и всегда покупала для них дополнительную буханку хлеба.
Утренний ветер, пахнущий родной свежестью, бил в лицо и волей неволей будоражил душу. Высокое небо над головой, и воздух такой прозрачный, что кажется видны щетинки елей на горизонте.
А на кладбище она просидела несколько часов. На этом старом кладбище давно уже никого не хоронят. Только зеленеет летом трава, да сгибаются под напором ветра высокие березы.
Фирма не подвела. Здесь все, как на фото. Только один высокий колокольчик пробился сквозь песок насыпанный в гробницу деда. Соня хотела его выдрать, а потом вдруг остановилась.
Колокольчик отвешивал низкий поклон могиле бабушки, как будто умерший чуть позже дед кланялся ей. «Коля-колокольчик» – так иногда называла деда бабушка.
Мама тогда, после смерти бабушки, звала его к себе в город.
– Ну что ты? Как же мать-то тут? Одна …– взгляд непонимающий.
Он скончался через два месяца.
Так и осталась с думами о жизни Соня здесь на кладбище надолго.
В соседнем купе шел разговор женщин. Та женщина, которая цокала каблучками, была постарше собеседниц. Она в яркой черно-бордовой кофточке, со стильной стрижкой главенствовала в разговоре.
Соня вольно-невольно слышала разговор женщин.
– Как Вы решились – каблуки в дорогу? – спрашивали её девушки.
– Ох, девочки. Это многолетняя привычка. Главное в жизни женщины что? – спрашивала она и сама же отвечала, – Главное – всегда нравиться своим мужчинам. Я и дома на каблуках. Муж меня только такую и видит. И губы всегда накрашены.
– Как это – всегда? Ну … вот Вы только проснулись … к примеру…
– А я всегда встаю чуть раньше. Делов-то. И видит он меня уже в приличном виде. Запомните девочки – пред мужем надо быть всегда в форме, всегда красивой!
Соня слушала их, а мысли были ещё там – в долгой семейной жизни бабушки, в жизни деда.
Вспоминалась ей совсем другая, тихая семейная жизнь в деревне, с вечным самопожертвованием, с вечною любовью друг ко другу.
Вот бабушка, моющая пол в коровнике. Ноги, обутые в калоши, широко расставлены, юбка заткнута за пояс, лихо машет тряпкой, вымывает коровий навоз. Тут же и дед стоит с лопатой. Он только что его выгребал. Бабушка разгибается, платок съехал вперёд, на лоб и торчит впереди, закрывая глаза козырьком, волосы выбились, она утирает лицо локтем и размазывает грязь на щеке. Руки у неё в навозе.
«Фу ты» – думает Соня.
А дед смотрит на нее нежно так, с улыбкой, делает шаг и подтягивает платок назад, чтоб не мешал. И грубовато, не слишком чисто, но все же вытирает грязь с ее щеки тыльной стороной ладони.
И та песня, которую они так любили … та песня звучит сейчас в голове, крутится какой раз …
«… Мы нежность, мы нежность,
Мы вечная нежность друг друга …»
Красота ль вызывает любовь, красота ль? А может любовь заставляет нас видеть красоту?
Соня прилегла, но не спится. Вагон мерно покачивается, кондиционер заставил накинуть одеяло. И опять она невольно слушает разговор за стеной.
– Нельзя занижать свою самооценку. Свой образ жизни менять и прочее. Привыкли ходить на йогу – идите. Или там с подружками в кафе. Имеете право. Мужики, когда понимают, что ты свободная личность и подчиняться не собираешься, ещё больше ценят. Проверено личным опытом, – учила дама на каблуках.
– Да — да! Это точно. Я вот перестала в тренажерку ходить, пока дочка маленькая была, а потом заявила, что вернусь, так он прям в штыки… Куда? Зачем? Там тренеры … Ревнует.
– Вот – вот! Ревнует– значит любит. Полезно им поревновать. Иногда и лёгкий флирт настороне вполне даже на пользу.
Соня лежала, закрыв глаза, вспоминала.
– Коротко уж больно, и зачем эта прореха? – дед ворчал, пыхтел, как самовар.
Они собирались на Сонину свадьбу. Соня съездила с бабушкой в магазин, долго выбирали платье и остановились на этом – на прямом строгом синем платье по колено, сзади разрез. Бабушка посомневалась, но внучка уговорила.
Дед попыхтел, но успокоился вроде.
И какого же было удивление Сони, когда она увидела бабушку на своей свадьбе в сером старом удлиненном платье, вполне торжественном и приличном, но все же не в том, которое выбирали для свадьбы.
– Бабуль, а чего ты платье-то синее не надела? – Соня надула губу.
– Так ведь дед волнуется. Коротко, говорит. Заревнует ещё. Уж прости …, – бабушка улыбалась, – Уж не стала его тревожить.
Нельзя волновать того, кого любишь – просто считала бабушка.
Поезд встал на станции. В соседнем купе читали советы психологов из интернета:
– Не стремитесь угождать и приспосабливаться в браке. Прежде убедитесь, что и вам угождают. Мир неоправданно щедр на негатив, и люди с удовольствием будут использовать вас…
Женщины и девушки по соседству обсуждали прочитанное, приводили примеры из своей семейной жизни.
Соня тоже давно была замужем. Кого использовать? Она не понимала, о чем рассуждали женщины.
Был с ней всегда пример большой, пронесённой через жизнь любви, который помогал. Порой в стрясках семейных проблем думала: а чтоб сделала бабушка, будь она в такой ситуации? А как поступил бы дед? И это очень выручало…
Вот сейчас вспомнилось, как дед с бабулей уступали друг другу.
Бабуля ворчала, что нужна теплица. А дед сопротивлялся – строить не хотел, приводил доводы. Потом, хлопнув дверью, вышел из хаты. Бабуля как-то сразу успокоилась, начала мыть руки под рукомойником и бурчать:
– Ну, и ладно… На нет и суда нет. Может и прав он. Зачем она, теплица-то?
Соня вышла на улицу, дед бродил по огороду, волоча на сапогах комья весенней грязи, делал какие-то замеры. Не иначе как на теплицу.
– Дед, ты ж сказал, что не будешь теплицу строить…
– Так ить бабка ваша уж больно хочет. Ети ее. Чего уж, – он махнул рукой, – Сделаю, коль так.
– Так она уж и не хочет, вроде.
– Ага! Зная я ее. Хо-очет!
«Не стремитесь угождать» — убеждали по-соседству.
А как не угождать, коли любишь…
Все, что мы делаем в семье, мы делаем вместе, отражая желания друг друга в своих сердцах. Они вторят эхом долгие годы и уже превращаются в желания общие, в дела двоих.
У любви долгое эхо.
» … Мы эхо, мы эхо,
Мы долгое эхо друг друга …»
– Нельзя ничего скрывать друг от друга, откровенность – залог настоящей любви …, – вещало соседнее купе.
О да! Соседи сами себе противоречили, но с этим Соня была согласна. Хотя …
– Дед, тебе плохо? – дед прислонился к углу сарая.
– Тихо, чё кричишь-то! Услышит бабка, – дед морщится, держится за грудь, но шепчет.
– Ты что? Почему шепчешь? Почему не сказать ей?
– Не-не-не! Расстроится, давление подскочит. Не-не-не… пройдет. Сейчас отпустит. Вот уже и отпускает. Посижу чуток.
Дед отправляется на скамью, но по пути привязывает лошадь поводьями к опоре.
Соня не выдерживает, чуть позже бабушке все докладывает. Та суетится, бегает, начинает совать деду таблетки, а он сердито смотрит на внучку – зачем? А вечером таблетки пьет уже бабуля – давление-таки подскочило. Но храбрится, мол, нормально все, не волнуйтесь.
Откровенность – может и залог любви. Но бережное отношение друг к другу – её закон.
Соня дремала. Уже сквозь сон она услышала, как обсуждали соседки советы психологов по сохранению брака, как дама на каблуках рассказала о своей личной жизни. Сейчас она в третьем гражданском браке.
И пусть будет в нем счастлива. Пусть.
Все наши мысли, надежды, мечтания, становятся зеркалом нашей судьбы. Способность любить дана не каждому. Но счастлив был тот, кого помнят, кого любят и ценят ещё долгие годы.
И остаются они в сердцах эхом недосказанной истории. Их истории будут жить. И их песня будет звучать в сердцах тех, кто любил и помнит.
И Соня, засыпая, вспомнила как сидели бабуля с дедом на скамейке во дворе, как он обнимал её за плечи, как они мерно раскачивались и напевали любимую песню.
Нельзя любить никакой любовью, кроме вечной любви.
А ещё сейчас Соня вспоминала тихое кладбище среди берез и две могилы с пробившимся сквозь песок поклонившимся колокольчиком.
«… Мы память, мы память,
Мы вечная память друг друга…»