– .. И я выветрила из квартиры весь запах хламья. Мать пришла и впала в кому….Где? Вот если б я разбирала шкаф при ней, на мусорку б ничего не ушло. Так все старье на месте б и осталось. А так, день-два …, и мать забудет о проблеме, что-то новое появится, – Светлана была довольна, улыбалась, рассказывая.
В рабочем кабинете их было четверо.
Света громко рассказывала историю вчерашней уборки-расхламления у матери.
– Молодец ты, Светка, – почти завидовала Лариса, – А я вот все не решусь свои ящики разобрать. А уж у матери … Там ещё бабушкины вещи сохранились.
– А ты без неё приди и разбери. Как я, – советовала Светлана.
– Да она не переживет. Ты что!
– Ну, попереживает и кончит. Подумаешь– хлам выкинули. Никуда не денется, – безапелляционно заявила бойкая Светлана.
– Думаешь?
– Нет, – не согласилась Соня, – Так нельзя. А вдруг какие-то вещи – памятные.
– В этом возрасте, Сонечка, памятное у них абсолютно все. Одно – о детстве, другое – о свиданиях. За что не схватись – » Ты что! Это ж память!» Так вообще ничего не выбросишь. Нет, расхламляться надо без них, без предков …
Женщины немного заспорили.
– А я вот вам что расскажу, – начала Софья….
Пару лет назад они с сестрой помогали бабушке Рае с переездом. Забирали её из деревни в город, к маме – насовсем. Расхламление было вынужденным.
Ехать собирались на машине, и взять можно было лишь то, что уместится в багажник.
Поехали со старшей сестрой Наташей и ее мужем. Маму не взяли, в машине уже не было места. Софья ещё была не замужем, а Наталья на раннем сроке – ждала первенца.
Много брать не собирались, в машину уже точно должно было поместиться бабушкино инвалидное кресло в разобранном виде и личные вещи.
Дом у бабушки был большой, его собирались продавать. Перевозили бабулю к маме, а там, у мамы, было все. Бытовые вещи брать необходимости не было.
Сестры перебирали шкафы и наткнулись на детские фланелевые вещи: пеленки, распашонки…
Наташа подняла брови. Она уже приглядывалась к детским вещам в магазинах, к ярким, современным и необычайно милым, но эти … были – уффф, точно из прошлого века… Хоть и сохранились достойно.
– Так, это-то откуда, ба? Неужели ещё от детей сохранила?
– Так ведь и вас в эти пеленки пеленали…
– Надо же, и даже цвет сохранился, – покрутила в руках вещи Наташа, – Выбрасываем!
И пеленки полетели в мешок на выброс.
Бабушка сидела на диване. Она уже смирилась с предстоящим переездом и разрешила внучкам делать все так, как они считают нужным. Назвала им вещи, которые взять надо обязательно и успокоилась.
Жаль было дом, жаль было мебель, жаль было всю жизнь, которая прошла в этом поселке … Она уже достаточно поплакала в одиночестве. Но при внучкам держалась. Делать нечего. Годы … Надо было переезжать к дочери. Сама она уже не справлялась.
– Эти пеленки и вещи детские отец с войны привез. Целый мешок, – сказала она спокойно.
– В смысле, с войны …
– В прямом. На побывку тогда его отпустили после ранения, лейтенантом уж был. Вот и явился с таким подарком. А сам и не женат даже был на маме-то, встречались только. Тогда, в сорок втором и зарегистрировались, а вскоре и я родилась. А Генка уж после войны.
Внучки знали историю семьи. Прадед их приезжал на побывку, и с войны вернулся. Правда, не сразу, в 47-м только. Но живым… А вот про пеленки-распашонки слышали впервые.
– Так он что, заранее о пеленках позаботился? – предположила Соня.
– Да какое там! Тогда их и не достать было, фланелевых-то. Тут такое дело …
Девчонки продолжали перебирать шкафы под рассказ бабушки.
***
Холодной зимой 1942-го года пришлось лейтенанту Рябцеву, их прадеду, возвращаться в свое подразделение через кладбище поздно вечером. Так дорога была короче, да и кладбище оказалось расчищенным от снежных непроходимых заносов.
Уже стемнело, было жутковато. И вдруг в промерзшей тишине он услышал глухой стук. Реализм взял верх, он огляделся и увидел возле одной из могил женщину в фуфайке и большом пуховом платке. Она рубила топором крест.
Он подошёл вплотную, окликнул, пожурил…разве можно на кладбище кресты рубить…
А в ответ услышал:
– Не чужой рублю, мужнин. Война пройдет – новый справлю…
Рябцев пожал плечами, увидел, что рядом с могилой мужа женщины совсем свежий холмик маленькой могилки. Он чернел пятном на белом снегу.
Лейтенант направился дальше, но женщина окликнула, попросила помочь. Сил-то поболе – мужских.
Рябцев срубил и расколол крест на чурки. Погрузил поклажу на санки и помог довести до квартиры.
А там помог и печку растопить. Разговорились. И узнал он, что погибли у женщины на фронте сын и зять, а дочь, невестка и трое внуков погибли под бомбежкой во время эвакуации через Ладогу. Один внук с ней был, да вот и его не уберегла, заболел сильно и номер три дня назад. И теперь она совсем одна.
Рябцев огляделся. На столе у женщины стояла швейная машинка, лежали лоскуты цветной ткани. Война, холод, голод, смерти, а она чего-то яркое шьёт…
А когда лейтенант уходил, она засуетилась, начала складывать ему в мешок … детские фланелевые вещи.
Объяснила, что перед самой войной завезли ей , портнихе-надомнице, из артели рулоны фланели, заказ на распашонки да пеленки. Вот она их и шила.
– Так а зачем Вы шьёте? Кому? Если уж и артели нет, – удивился лейтенант.
– Как зачем? На будущее. Война пройдет, много детей будет. Очень много.
– Так ведь у меня-то детей нет, – отказывался Рябцев.
– Это сейчас нет. А война кончится, победишь фашистов, вернёшься, и будут дети. Бери! Коль возьмёшь распашонки – точно вернёшься, точно детей своих на руки возьмёшь … Бери!
И прадед вещи взял. А вскоре после ранения домой попал, женился, бабушка родилась в 43-м…
– Предрекла женщина. Может детские эти вещи и спасли отца, как знать …, – закончила бабушка.
Внучки переглянулись. Поняли друг друга без слов, на то и сестры.
Это какой же силой духа и достоинством надо обладать, чтоб, потеряв всех своих, продолжать шить и дарить детские вещи, предрекать победу, предрекать другим детей и светлое будущее.
Они, не сговариваясь, подошли к мешку и достали детское.
Наталья аккуратно свернула все в отдельный пакет, отдала мужу, чтоб отнес в машину.
– Бабуль, новость у нас с Никитой – мы первенца ждём! – она обняла протянувшую к ней руки бабушку, – Я эти вещи заберу, ещё поносим. А потом и Соне передам. Они – святые, считай… Для нас – святые теперь …
– Да-а! И теплые очень. Память, она не изнашивается. Не все можно выкинуть. Надо что-то оставить и душе, – согласилась бабушка.
В дороге бабушка улыбалась. С ней ехали любимые внучки, такие замечательные, такие ценящие её память.
***
В рабочем кабинете воцарилось молчание. А потом Лариса, смахивая слезу, задумчиво произнесла:
– Ох, девочки. Как же тяжело-то им было тогда … Господи! Нет, разбираться будем вместе с матерью. Мало ли – чего там.
***
Человек сотворен, чтобы внести любовь в свой личный промежуток бытия, чтоб ее частицу оставить потомкам, чтобы грядущее строить на прошедшем, — иначе зачем человеку память?
Пишу для вас, друзья. Ваш Рассеянный хореограф
