— Я не понимаю, что ей нужно! Сыта, одета, обута, все есть! Так, почему она так себя ведет? Почему такое отношение? – Жанна швырнула недоглаженную рубашку на диван, села рядом с мужем и взяла его за руку. – Олег, с этим нужно что-то делать. Я не могу разорваться. У меня Антон. И все время, которое я трачу на Полинины выходки, я могла бы провести с ним! Помоги мне!
— Чем? Чем мне тебе помочь? Я детей почти не вижу. И поменять график, ты сама знаешь, не могу. Только увольняться. Но, в этом случае, пока я не найду другую работу, не будет возможности дать Антону то, что нужно.
— Нет! Это не выход! Сам знаешь, что если сейчас остановиться, то все пойдет прахом. И толку тогда от этих трех лет, которые мы потратили? Все вернется. Осталось всего ничего, и он будет почти нормальный.
— Он – нормальный! – Олег отбросил руку жены и встал. – Чтобы я этого больше не слышал!
— Да-да, прости! Я хотела сказать… — Жанна уткнулась лицом в рубашку мужа и все-таки разревелась.
— Не плачь, не надо. – Олег поднял жену на ноги и обнял. – Я поговорю с Полиной. Но, и ты мне кое-что пообещай.
— Что?
— Не придирайся к ней сильно. Я понимаю, что она тебе не родная, но ведь именно ты ее растила столько лет. Неужели ничего не дергает? Ты очень хорошо постаралась. Грех жаловаться. Поля хорошо воспитана и все такое. Может, просто возраст такой? Говорят, что все подростки немного того. Может, просто дать ей время?
— Тогда я стану «того»… Олег, я стараюсь, но у меня уже совсем сил нет.
— Я понял…
Полина слышала, как говорили родители в гостиной, но слов было не разобрать. Она молча складывала детальки от конструктора перед братом и думала о том, что Жанна снова нажаловалась на нее отцу. А это значит, что вместо того, чтобы провести пару часов за разговорами обо всем, что скопилось за эту неделю, придется выслушивать очередную лекцию о поведении и ответственности. Отец будет расстроен, а потом снова уедет в рейс. И, так и не получится ему рассказать о Матвее. О том, что он ее провожал и о том, что девчонки на нее за это взъелись. Полина вздохнула. Отец точно посоветовал бы что-то дельное. Он всегда ее понимал. А с тех пор, как уехала Оксанка, так и вовсе остался единственным, с кем можно было поговорить. Кроме Оксаны подруг у Полины не было. Она усмехнулась, вспомнив, как они познакомились.
— Что, самая крутая здесь?
— А то!
— Забыла об этом и уступила место.
— Тапки уронить?
Свидетелем этой сцены был весь класс Полина тогда не поняла сначала, почему новенькая, которая пришла в начале года, вдруг решила проверить границы. Это потом Оксанка объяснила ей, что двум красивым тесно на одной площади. И выхода только два. Либо драться, либо дружить. Они выбрали второе.
Полина и правда была очень красивой девочкой. Яркая внешность досталась ей от матери. Глядя на фотографии мамы, Поля представляла, как они смотрелись бы вместе сейчас. Как две сестры, наверное. И это было бы здорово… Но, мамы не стало, когда Полине исполнилось всего три года. Слишком мало времени, слишком мало мамы рядом… Это страшно бесило Полю, ведь она мать почти не помнила. А стоило напрячь память, чтобы хотя бы попытаться поймать за кончик любое воспоминание о маме, как тут же в голове начинал звучать голос Жанны. Ее интонации, ее манера. И ничего от матери…
Жанна воспитывала ее с тех пор, как Полине исполнилось четыре. Отец, всего полгода спустя после ухода матери Полины, познакомился с молодой, симпатичной медсестрой из детской поликлиники. И именно Полина их и познакомила, сама того не желая. Жанна пришла к температурящей девочке по поручению участкового педиатра.
— Там отец один девочку поднимает. И помочь некому. Я уколы назначила. Как бы до воспаления не допрыгались.
Жанна пришла. И осталась. Сначала на ночь с Полиной, потому, что температура не спадала, а потом и насовсем.
Полина подвинула ближе коробку с инструкцией и протянула брату, спрятавшуюся за ее учебником, детальку.
— Держи!
Антон вскинул на нее такие же, как у отца, карие, как любимый горький шоколад, глаза, и спросил:
— Ты чего такая грустная?
— Да так. Настроение плохое.
— Что сделать, чтобы было хорошее? Хочешь, я спою?
— Ой, не надо! – Полина невольно рассмеялась.
Певец из Антона был так себе. Какие-то медведи с очень большими мягкими лапами проходили мимо, когда он решил появиться на свет. И, хотя они хорошо поработали, петь Антон почему-то любил больше всего на свете. И Полине ничего не оставалось, как покорно слушать и восхищаться, когда брат был помладше. На ее счастье, Антошка рос не вредным и очень быстро понял, что его вокальные упражнения доставляют мало удовольствия сестре. Концерты, которые он раньше тщательно готовил и «давал», с удивительной для его возраста регулярностью, прекратились. И теперь, он лишь изредка подначивал сестру, спрашивая, не хочет ли она послушать очередную арию, только когда видел, что настроения у Полины нет.
— По Оксанке скучаешь?
— Ага. И не только.
— Мама опять наругала?
— Антон!
— Что?! Я просто слышал.
— Почему не спал?
— Выспался уже к тому времени. А вы говорили громко. Что опять не поделили?
— Ничего.
Полина отвернулась, стараясь, чтобы брат не увидел, как блеснули непрошенные слезы. Ну вот почему так? Она же ничего плохого не сделала! Просто сказала Жанне, что завтра контрольная по физике. И ей нужно готовиться. А посуда может и подождать. Ерунда какая! Устраивать бурю в стакане воды из-за такой глупости! Да, может быть она слишком резко ответила Жанне, но та тоже хороша! Антон ей, значит, сын, а она… Полина закусила губу. Почему она одна? Почему мама так рано… Если бы Антон был маминым ребенком, то она бы никогда не разделяла бы их с Полиной. Как можно делить детей на любимых и не очень? Хотя, как раз это Оксанка ей когда-то объясняла.
— Забей! Даже с родными детьми такое сплошь и рядом. Вон, у меня мать сестру младшую любит без памяти, а я так… Погулять вышла. И что? Мне теперь из-за этого рыдать? Ага, разбежалась! А ты загоняешь, я точно говорю. У вас хоть понятно все. Ты — здоровая, брат – больной. И все правильно. Ему внимание, а с тебя спроса больше.
— А мне внимания не надо? – Полина обиженно сопела, глядя на подругу. Вот, уж кто бы должен был понять, а и тут облом и лекции о пользе семейных отношений!
— И тебе надо. Только, Жаннка твоя тоже не железная. Ей бы с одним справиться. А ты хочешь, чтобы она еще и вокруг тебя танцы с бубнами сплясала. И давай начистоту – она что, злобная мачеха, которая тебя в лес за подснежниками отправляет каждый день?
— Нет…
— Вот и не возникай! Подумаешь, проблема, с пацаном погулять или за хлебом сбегать.
— Да ты вообще не поняла, о чем я! – Полина злилась.
— Все я поняла. Пожалеть надо? У тебя есть я для этого. А Жанна… Поль, она и не должна тебя любить. Понимаешь? – голос Оксаны менялся. – Не каждая может чужого ребенка принять, как своего. Да еще, если свой больной.
— Как думаешь, она злится на меня за то, что я здоровая? – Полина выдавала то, о чем думала все время, но чем поделиться ни с кем не решалась.
— Не знаю. Может и есть такое. А может и нет. В голову же не заглянешь. Одно могу тебе сказать точно. Она не самый худший вариант.
— Почему так думаешь?
— А вот поэтому! – Оксана легонько касалась пальцем новеньких золотых сережек в ушах Полины.
Сережки были подарком отца и Жанны ко дню рождения. Полина давно мечтала о них, но даже не заикалась, зная, сколько они стоят. Только раз, проходя мимо ювелирного магазина в торговом центре, она запнулась и несколько секунд разглядывала их на витрине.
— Нравятся? – Жанна, проскочив вперед, вернулась, толкая перед собой коляску с Антоном.
— Нет! – Полина резко отвернувшись от витрины, зашагала дальше, не заметив, как мачеха покачала головой ей вслед.
Красную коробочку в форме сердечка Полина нашла возле подушки рано утром в день своего рождения. Она долго сидела, держа ее в руках и не решаясь открыть. Все еще спали, и только Антошка беспокойно посапывал, пытаясь одолеть кого-то во сне. А потом он завозился, открыл глаза и тут же повернулся в сторону сестры.
— Уже посмотрела? – ревниво прищурился он.
— Нет еще.
— Так открывай! Я уже проснулся.
Улыбнувшись на такое бесхитростное замечание, Полина открыла коробочку и ахнула. Это были те самые сережки, которые так ей понравились.
— Танцующие… забыл, как называются. Ну, камешки вот эти.
— Бриллианты.
— Да! Нравятся? – Антон подтянулся на руках и сел.
— Очень… — Полина вдруг почувствовала, как защипало в носу.
— Эй! Ты что?! Плакать собралась? Нельзя! У тебя же днюха! – Антон дернулся было к сестре, но тут же упал обратно на подушку. – А мы с мамой старались…
— Ну что ты! – Полина сжала коробочку и вскочила с кровати. – Я не плачу! Даже не думала! Подожди, вот сейчас примерю, и ты мне скажешь, красиво или нет.
Полина не знала, откуда отец с Жанной взяли столько денег, чтобы сделать ей такой дорогой подарок. Но, факт оставался фактом – маленькие блестящие камешки теперь «танцевали» на ее ушах. Так что, Оксанка была в чем-то права.
Полина вздрогнула, когда отец открыл дверь в детскую.
— Поля, можно тебя на минутку?
Антон оглянулся на отца и тут же взял за руку Полину.
— Плакать не будешь?
Поля покачала головой и вышла вслед за отцом из комнаты.
Они сидели на кухне молча, глядя, как над чашками с чаем поднимается такой уютный парок. Но, почему-то Полине было вовсе не уютно сейчас. Ей хотелось просто сбежать куда подальше, чтобы не сидеть вот так, не находя ни слов, ни желания говорить, рядом с единственным человеком, который может быть понял бы, что с ней творится.
— Поля… — Олег поднял голову, но тут же осекся. Почему-то ему на мгновение показалось, что это вовсе не Полина, а ее мать сидит сейчас напротив, боясь поднять глаза. Когда его девочка успела так вырасти? И почему он раньше не замечал, как она похожа на свою мать, Марину…
Их знакомство до свадьбы было таким коротким, а совместной жизни отмерено было всего ничего. Тоненькую, стройную девчонку, поскользнувшуюся на скользком пирсе, он на руках нес через весь пляж к скорой.
— А ты сильный! Спасибо! – улыбнулась ему Марина и голова у Олега закружилась непонятно почему.
Глядя вслед отъезжающей скорой, он вдруг спохватился, что не взял у девчонки ни телефона, ни адреса. И уже через полчаса бегал по коридорам местной больницы, разыскивая незнакомку.
— Долго ты! – звонкий голос остановил его посреди коридора и он, уставившись на белый сапожок гипса на ноге своей будущей жены, впервые в жизни растерял все слова.
Поженились они спустя полгода. Марина прилетела к нему, оставив в родном городе маму и бабушку.
— Теперь моя семья – это ты.
Короткая семейная жизнь, рождение дочки и такой нелепый, несправедливый и страшный в своей простоте, уход Марины, что-то сломали в нем. Олег до сих пор помнил, как его догнал на трассе знакомый дальнобойщик.
— Что с рацией у тебя?!
— Да пес его знает. Барахлит что-то.
— Возвращайся. Я сменщика тебе привез. Домой тебе надо. Хорошо, что недалеко ты успел…
А потом Олег сидел на лавочке у подъезда, качая на руках дочку, которую передала ему соседка, и без конца повторял:
— Она же никогда не жаловалась на сердце…
Полинка сонно жмурилась, еще не зная, что ее жизнь только что разделилась на до и после.
— Поля… — Олег протянул руку и поймал тонкие пальцы дочери.
— Что, пап? Ругаться будешь?
— Нет. – Олег вдруг понял, что сил на выяснение отношений у него совершенно нет. – Спросить хотел…
— Что? – Полина настороженно нахмурилась.
— Как дела, что ли…
Глядя, как ревет его такая взрослая дочь, Олег понимал, что еще немного и разревется он сам. Он не понимал, как себя вести с Полиной, что ей сказать или как помочь. Он только чувствовал, что выбирать между женой и дочерью он не сможет. А это значит, что нужно как-то налаживать отношения между ними, если это еще возможно.
— Пап… — Полина, вытерла, наконец, глаза, и посмотрела на отца. – Ты прости меня. Я постараюсь!
— Ладно. Ты, это… Давай. Расскажи мне лучше, как дела у тебя в школе? И Оксанка как? Пишет? Что там ее бабушка? Лучше? Когда подруга твоя вернется-то?
— Нескоро. Там совсем все печально, пап. И Оксанка там, похоже, застряла надолго. Мать сказала, что бабушка – это Оксанкин крест. Она ее растила, вот теперь Оксанке и досматривать.
— А Оксана что?
— А ничего. Молодец она. Не то, что я. – Полина грустно усмехнулась. – Умудряется и учиться, и горшки выносить. Фырчит, конечно, но больше для порядка. И скучает…
— А ты?
— Я тоже скучаю… Пап, почему так? Почему от меня уходят все, кого я люблю?
Олег почувствовал, как дернуло судорогой пальцы, которые сжимали кружку.
— Поля! Это не так!
— А как, пап? Мама, Оксанка… Кто следующий?
— Никто, все будем рядом. – Олег в упор смотрел на дочь. – Даже думать не смей на эту тему, поняла меня?
Полина кивнула, но Олег видел, что мысли эти никуда от нее не ушли. Не зная, как отогнать то, что мрачной дымкой повисло в воздухе, он оглянулся на дверь и шепнул:
— А что там у тебя с этим… Как его? Матвей?
Глядя, как покраснела Полина, Олег чуть улыбнулся. Вот, кажется, найдена нужная тема. Увидев такой знакомый жест, которым Полина отмахнулась от его расспросов, Олег чуть расслабился и откинулся на стуле:
— Рассказывай!
Они долго говорили в тот вечер. Жанна, успев перегладить все скопившееся белье, уложила спать Антона и легла сама, понимая, что разговор этот прерывать нельзя ни в коем случае. Она лежала в темноте спальни, выключив ночник и прислушиваясь к тихим голосам, которые еле слышно журчали на кухне, изредка прерываясь смехом. Сон почему-то не шел, и Жанна мысленно перебирала в памяти все, что случилось за последние несколько дней. И то, как Полина нагрубила ей сегодня, и вызов к директору, который был позавчера, и о котором Жанна ничего не сказала Олегу. Еще раз прикинув, а надо ли, она тут же отмела эту идею. И так достаточно. Если Олег поговорит с дочерью, то вопрос прогулов решится сам собой. А если не решится… Жанна открыла глаза, вглядываясь в темноту. Если не решится, значит придется применять более строгие меры. Вот только… Какие? Она села на кровати и обняла колени руками. Если бы это был ее ребенок, то она точно знала бы, что делать. Но, Полина была не ее дочерью. И Жанну всегда это останавливало. Нет, она не жалела ее, как обычно это себе представляют далекие от такой ситуации люди. Ах, бедная сиротка! Досталась же тебе злая мачеха… Жанна горько усмехнулась. Она не жалела Полину вовсе не потому, что ей было не жаль ребенка, который потерял мать. Нет! Для этого у Жанны были совсем другие причины. Она считала, что вовсе незачем жалеть ребенка, который жив, здоров, и должен прожить собственную жизнь, не оглядываясь каждую минуту на то, что было раньше и не неся на себе клеймо «сиротки». Кому, как не Жанне было об этом знать. Выросшая без родителей, она дважды сменила приемные семьи, пока попала к той женщине, которая и стала для нее настоящей матерью.
Мать родила Жанну в колонии. Глупая пьяная драка поставила крест на жизни молодой еще женщины, которая очень смутно помнила, что произошло в тот злосчастный день, когда она пришла в гости к подруге, позвавшей отметить Новый Год. Маленькую Жанну отправили сначала в детский дом, а позже отдали на усыновление. Мать она больше так никогда и не увидела.
Сначала одна приемная семья взяла ее на воспитание, но спустя два года вернула, потому, что приемная мать, родив близнецов, решила, что не справится с воспитанием еще одного ребенка. Жанночка была еще маленькой и совершенно не поняла, почему у нее отобрали любимую куклу и отвезли обратно в странный дом, где было много детей.
Потом была вторая семья. И здесь Жанна осталась надолго. Ей было десять, когда приемная мать заболела, разошлась с мужем и написала отказ от Жанны. После этой семьи, Жанна, которая уже много что понимала, перестала верить людям. Отвернувшись от приемной матери, которая хотела попрощаться с ней, Жанна услышала:
— Прости, девочка, теперь ты сама за себя…
Эту фразу она запомнила на всю жизнь. Она стала ее девизом. Понимая, что за нее никто не заступится, она дралась в детском доме так, что от нее быстро отстали, привесив ярлык – «бешеная».
И, когда, через полгода за ней пришла Надежда, Жанна отказалась с ней даже разговаривать.
— Тогда буду говорить я, а ты послушай.
Надя долго рассказывала девочке о доме в деревне, о том, какие люди живут в поселке и как ждут ее новые братья и сестры.
— Все это чушь! – Жанна качала головой, не желая слушать. – Вы так же меня вернете, как и другие!
— А даже если и так. Хоть посмотришь, как у нас хорошо. Разве это не лучше, чем торчать здесь?
— Нет!
Уговоры затянулись на долгих полгода. Еще год ушел на то, чтобы Жанна решилась назвать Надежду матерью. Вспоминая сейчас то, что было, Жанна вдруг почувствовала тот самый животный страх, который охватывал ее каждый раз, когда она думала о то, что Надя может вернуть ее. Или, что с ней, этой женщиной, которая заменила Жанне весь этот жестокий мир, может что-то случиться. Она вспомнила, как нашла на чердаке большого просторного дома, который стал для нее родным, иконку. Маленькую, почти стершуюся и непонятно как попавшую туда. Как спрятала ее в дальнем сарае и бегала туда, когда выдавалась свободная минутка. Жанна не умела молиться и не знала, что нужно делать с этой иконкой. Она просто ставила ее перед собой и тихо шептала одну и ту же фразу, которую где-то услышала:
— Спаси и сохрани! Слышишь? Спаси и сохрани ее!
Она не знала, слышал ли ее кто-то, но очень хотела в это верить. Надежда ушла, когда Антону исполнилось два года. Жанна, тогда еще не знающая, какие испытания приготовило ей еще небо, проводила свою приемную, но такую родную, мать, до последнего ухаживая и пытаясь хоть как-то облегчить боль.
— Ты не плачь, дочка. Все там будем. А мне так лучше будет. Легче… И не больно уже…
— Мам, ну как же так?! За что тебе-то?
— Не за что, а почему! – Надежда хмурилась, но тут же прижимала ладонь Жанны к своей щеке. – Никогда не запрашивай «за что?». Поняла меня? Думай — «зачем»!
Жанна снова и снова задавала себе этот вопрос, когда что-то случалось с Полиной. Зачем ей-то все это? Зачем ей нужен был этот ребенок? Почему на нее свалилась эта ответственность вдобавок к той, что дана ей как матери Антона? Разве мало ей этого испытания? Знать, что твой сын никогда не будет ходить… Жанна зажмурилась, пытаясь прогнать от себя темные мысли. Если бы была хотя бы какая-то надежда… Если бы…
Она тихо встала и пошла в детскую. Антон спал, разметавшись, как всегда, по узкой кровати, и скинув с себя одеяло. Жанна укрыла его, села на пол у кровати и задумалась. Очнулась она только тогда, когда Полина тронула ее за плечо.
— Жанна, Жанн, иди спать! Поздно уже.
Жанна сонно огляделась, пытаясь понять, как она оказалась в детской.
— Уснула я, что ли? Сколько времени?
— Почти три. – Полина сидела на кровати и ночник отбрасывал на ее лицо мягкие тени. – Можно, я спрошу?
Жанна, поправив одеяло Антону, замерла на мгновение, пытаясь взять себя в руки, а потом повернулась к девочке.
— Конечно.
— Ты меня не любишь?
Жанна стиснула край пододеяльника и, собравшись с духом, покачала головой:
— Не знаю. Нет, не так… Давай, я не буду тебе врать. Ты уже взрослая. Поймешь. Я не могу сказать, что люблю тебя так же, как Антона. Это было бы неправдой. Но, ты мне не чужая, Поля. И мне страшно за тебя не меньше, чем за него. – Жанна кивнула на спящего сына. – Это, наверное, такая функция, знаешь. Как в бытовой технике. Дается матерям, когда появляется ребенок. Бояться, чтобы не случилось чего, беречь, и снова бояться. Такой режим особый… И выйти из него нельзя. И кнопки, которая его отключает – нет. Есть только та, что включает его. Любовь ли это? Не знаю… Поэтому и говорю тебе так, как есть.
Полина слушала Жанну, сидя очень ровно, поджав под себя ноги и почти не моргая.
— Если ты спросишь меня, летают ли у меня в душе бабочки, когда я думаю о тебе, то нет. Не летают. И вряд ли когда-то будут. И я не знаю, как у нас сложится дальше. Пока все сложно. И тебе, и мне. И дело тут не в невымытой посуде, как ты понимаешь. Но, я точно знаю, для меня важно, что с тобой будет дальше. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Чтобы ты выросла, стала взрослой, устроила свою жизнь. И все, что нужно будет для этого, я постараюсь сделать. Только не проси меня стать для тебя волшебной феей. Я не знаю, как… Вот бабушка Надя – знала. А я – нет.
— Бабушка Надя говорила, что детей нельзя баловать. Их надо любить, но так, чтобы они не становились от этой любви уродливыми.
— Что? – Жанна удивленно уставилась на Полину. – Когда она тебе такое сказала?
— Когда мы ездили к ней. А еще она сказала мне тогда, что ты хорошая. Только холодная, как Снежная Королева. И что вовсе не ты сама в этом виновата… Я не понимаю, почему она так сказала.
— А я понимаю… А, почему она тебе сказала, что от любви дети могут стать уродливыми? Странно как-то.
— А это было, когда соседский Сашка котят перетопил. А мать его, вместо того, чтобы выпороть, похвалила, и скандал устроила нам, детям, что на качели его не пустили. Вот тогда бабушка Надя сказала, что любовь бывает разная. И та, что слепая – она страшная.
— Ясно… Поля…
— Я знаю. Не надо. Это ты меня прости. Я… Нет, не буду ничего обещать, потому, что не знаю, получится ли сдержать потом это обещание. Но, я хочу попробовать. По-другому…
— Что ж. Давай попробуем…
Жанна повернулась было к выходу, но обернулась. И, неожиданно для самой себя, шагнула к Полине, и, взяв ее лицо в ладони, сказала:
— Мы попробуем!
Вспоминая потом это время, Полина скажет, что все было совсем непросто. И крылышки у нее не выросли ни тогда, ни потом. Но, был брат, которого она любила и было, пусть и не данное до конца, обещание, которое нужно было держать.
И приехав, спустя добрый десяток лет, чтобы проведать родителей и брата, беременная первенцем Полина, обнимет Жанну, которая будет от души смеяться, глядя, как сын напевает, отчаянно фальшивя, и радуется новенькому ноутбуку, который подарила сестра. И скажет ей очень тихо, так, чтобы не услышали брат и отец:
— Спасибо!
— За что? – Жанна удивленно глянет на нее.
— За то, что всегда говорила мне правду. А еще… Мам, а эта функция, про которую ты говорила… Она включается после того, как ребенок появляется на свет? А то, у меня, похоже, кнопка заедает.
— Если спросила, значит, отсчет уже пошел! – Жанна рассмеется и сделает вид, что не заметила, как Полина впервые назвала ее матерью.